МАНЬЯК-ФЕСТ. Илмарин - "Монолог"

Любовь, перерастающая в безумие, когда фраза "Все для тебя" перестает быть простой фигурой речи. Автор: Илмарин

Рассказ публикуется как участник конкурса "Маньяк-фест", приуроченного к выходу книги "13 маньяков".

Вот уже рядом. Еще чуть-чуть. Проклятый домофон барахлит и открывает дверь только с четвертого раза. Ждать нет сил. Бегом по лестнице, через ступени. Первый пролет, второй… Вот уже железная дверь маячит. Последний рывок. Трясущимися руками ключ в замочную скважину. Поворот, еще пол-оборота. И я наконец-то дома. В спасительном тепле полумрака.

Здравствуй, милая. Я вернулся. Я уже дома. Я спешил, как мог. Ненавистные пятничные пробки на дорогах. Потеряно почти сорок минут драгоценного времени, нашего времени. Ну ничего, завтра суббота. У нас впереди целых два дня и три ночи. Только наших, только твоих.

Ты сегодня такая трогательная, в этом домашнем халатике. Напряженно ждешь меня в глубине комнаты, на диване. Нет сил терпеть. Скидываю куртку, не глядя, кидаю на вешалку. Следом летят ботинки. И вот я уже на полу, внизу. У твоих ног. Протягиваешь ко мне тонкую руку. И я с редким ощущением блаженства прижимаюсь щекой к твой холодной ладони. Как же хорошо. Как сразу спокойно.

Ты мой ангел. Моя королева. Моя боль и мое счастье. Мой недостижимый идеал. Моя мечта. Моя Галатея. Эта дура Юлька еще пожалеет, что отказалась со мной встречаться. Теперь у меня есть ты, и никто никогда не сможет сравниться с тобой.

Пусть нас не понимают. Куда им до нас. Надоело слушать извечные вопросы: "Как с ней жить?", "Зачем её обеспечивать?" И советы вроде: "Наплоди уже себе детей и успокойся" У них другой мир. Пустой. Прагматичный. Лишенный смысла. В нем нет места крыльям. Но я другой. У меня есть ты. Мой смысл. Моя душа. И нам не нужно ничье благословение. Ты прекрасна.

Наденешь сегодня для меня то вечернее платье винного цвета? В нем ты словно Афродита, вышедшая на берег из моря крови. А я буду твоим Аполлоном. Парисом. Буду смиренно взирать на твой божественный профиль. А ты будешь попирать меня своей ножкой. Дозволишь ли прикоснуться губами к маленьким пальчикам? Трепетно покрыть поцелуями ступню изящней лотоса? Проложить дорожку к колену?

Твоя ладонь стала теплой от моей щеки. От моего любовного жара. Каждую секунду любуюсь тобой. Ты почти идеальна. И это "почти" сводит меня с ума. Почти так же сильно, как невозможность прикасаться к твоему лицу, не боясь его повредить. Но это я скоро исправлю. Потерпи. Подожди еще немного.

Я провел много часов в Интернете. По крупицам собирал информацию. Тщательно выбирал лезвие. Пару раз тренировался на бездомных псинах. В инструкции писалось, что отделенную от туши шкуру нужно было выдержать в соли, вымочить в уксусном, а после — дубовом растворе. Получилось не сразу. Но получилось. Может, сделать тебе шубу? Нет? Мех нынче не в моде? Тогда подарю тебе на нашу годовщину кожаное пальто.

Кто ж виноват, что та дура стала орать и вырываться. Лезвие сорвалось и перекроило половину черепа. Пришлось свернуть ей шейные позвонки. Но крик могли услышать. Я был аккуратен. Очень аккуратен. Не оставлял следов. Но в тот раз пришлось все же бросить начатое. Прости меня.

Со второй все было иначе. Я долго искал то, что тебе бы подошло. Длинные каштановые волнистые волосы, рассыпавшиеся по плечам. А когда нашел, долго выслеживал. Искал удобный момент. Я задержался. В следующий раз я буду быстрее, не тратя крупицы драгоценного времени, что мог бы быть с тобой. Каждый вечер она возвращалась с учебы домой и срезала дорогу через парк. Я подкараулил ее, спрятавшись за огромным древним раскидистым дубом. Зашел со спины. Схватил поперек груди и молниеносно передавил сонную артерию на шее. Несколько минут, чтобы наверняка. Она обмякла.

Аккуратно отволок тело в кусты, стараясь не повредить кожу головы об сучья. Фломастером наметил линию надреза. Вдоль лба, к вискам, над ушными раковинами, вниз вдоль затылка и замыкал на тыльной стороне шеи. Перехватил поудобнее скальпель, начал резать. Временами лезвие царапало кость. Выступила кровь. Я медленно продолжил, плавно поворачивая голову на бок и следуя линии. Под нужным углом голова поворачиваться не хотела. Пришлось надавить. Хрустнули позвонки, и голова безвольно перекатилась на бок. Стало гораздо удобнее. Кровь мешала. Она заливала все вокруг. Руки стали липкими. Я вытащил из кармана куртки носовой платок. Вытер ладони и отер лезвие. Продолжил. Оттягивая кожу за волосы вверх, я миллиметр за миллиметром отделял ее от черепа. Волосы слиплись. Но это не страшно, отмоются. Резать ровно не получалось. Из-за заливавшей все крови я не мог регулировать глубину пореза. Чувствовал, что захватываю излишне много мяса. Пытаясь ускорить процесс, я неосторожно рванул скальп. Клок волос вырвался, безнадежно портя будущий парик. Гадство.

Со злости я отшвырнул непригодный ошметок в сторону. Пнул голову. Потом еще и еще. Остановился только тогда, когда носок погрузился в мягкий хлюпающий мозг. Уже не нужное тело бросил в кустах. Поспешил вернуться домой, пока улицы были пустынны.

Не волнуйся, милая. Не торопи. Спешка не даст качества. Я еще найду тебе идеальные волосы. Пусть такой оттенок редок. Но я найду натуральный. Никаких перекрашенных серых реденьких волосенок. А до этого стоит попрактиковаться.

Оказалось, что короткие стрижки тебе не идут. Натуральный блонд все попадался или желтовато-пшеничного оттенка или светло-русого. Я подумал было о белоснежном цвете, какой дает полная седина. И это даже было просто. Но старушечьи волосы на ощупь сухие и слишком ломкие. Рыжий оказался хорош. Очень хорош. Но тогда у тебя появятся веснушки. А я их так не люблю. Теперь у тебя есть целая коллекция париков. На любой случай и под любой наряд. Но идеальных все еще нет.

У метро по выходным вечерами собирались стайки неформалов. С цветными патлами, пирсингом, в драной джинсе. Пестреющие и гремящие металлом. Они тусовались на старом пустующем стадионе. Пили, курили, нюхали и трахались. Одна из девочек охотно согласилась пойти со мной за пару сотен и банку пива. Тощая, как коза в голодный год. Ярко-розовые волосы едва доходили ей до плеч. Совершенно жуткие линзы. Хрупкая белая шея притягивала. Пока я ее душил, крепко сжав горло, эта мелкая тварь распорола мне руку стальным когтем-напальчником. Девка оказалась живучая. Я уже начал аккуратно надрезать линию на лбу, когда она захрипела и открыла глаза. Пришлось аккуратно отложить скальпель и додушить суку. Чтобы кровь не мешала, как в первые разы, я запасался в аптеке впитывающими тампонами и осторожно подкладывал их под срезанные участки кожи. У корней волосы оказались светло-русыми. Но это не беда. При необходимости подкрашу. Пусть у тебя будет паричок на случай карнавальной вечеринки.

Свою охоту я любил и не любил. С одной стороны она отнимала много времени, которое я бы мог проводить с тобой. С другой — все это ради твоего совершенства.

Рана на руке загноилась. Пришлось обратиться к врачу. Ты представить себе не можешь, какое блаженство я испытал, увидев под медицинской шапочкой копну роскошных кудрявых темно-каштановых волос, немилосердно стянутых в хвост.

Вечернюю смену она никогда не заканчивала позже восьми. Пришлось ждать почти до ноября, когда вечера стали достаточно темными и тихими. И еще несколько дней, пока не выдался подходящий случай.

У нее внезапно появилась собака. Взрослая. Чужая. Видимо, попросили присмотреть. С этой мелкой шавкой она выходила гулять ближе к ночи. Самым сложным было решить, с кого начать в первую очередь. Начал с собаки. Перерезать ей глотку — дело трех секунд.

Врачиха даже не кричала. Тупо стояла и смотрела на меня с открытым ртом и трясущимися от страха руками. Я ударил ее по лицу. Зажатый в руке скальпель попал в глаз. Черт с ним. Мне не они нужны. Следующий удар повалил ее на землю и оглушил окончательно. Я отволок ее в ночь, подальше от света уличных фонарей. Душил тщательно, собачьим поводком, что остался у нее в руках.

Вся операция заняла часа полтора, не больше. Снятый скальп я аккуратно упаковал в пакет с физраствором, чтобы не дать коже засохнуть, приняв неправильную форму.

Как тяжело оставаться в ванной и работать, не отвлекаясь. Зная, что ты рядом, буквально за стенкой, в соседней комнате. Не подойти и не обнять тебя, пока работа не будет окончена. Не хочешь бульону из псинки? Получился наваристый. Мне одному хватит дней на пять. Я вычистил кожу. Подправил края. Натер смесью глицерина и яичного желтка. Осталось натянуть на болванку, чтобы придать парику форму твоей головы. Сохнуть будет долго. Но ты только посмотри, какая красота тебя ждет. Ты будешь самой неотразимой.

Мы лежим вдвоем. Твоя голова на моем плече. Моя рука гладит шелковые волны шоколада, рассыпавшиеся по подушке. Вторая — на талии. Ты гладишь мой живот и с умиротворением слушаешь стук моего сердца. Как жаль, что наши сердца не могут биться в унисон. Наслаждаюсь твоим ароматом. Из покровов на тебе только Opium. Такой сладкий, животный, низкий, страстный. Ты волнуешь меня. Каждый волосок, каждая моя клеточка реагируют на безупречную гладкость твоего тела. Мы спим вместе, деля одни сны на двоих.

По утрам, томимый негой, я смотрю в твои глаза. Они блестят, отражают как в зеркале все вокруг. Но они не отражают тебя. В них нет души. А ведь глаза — зеркал души. У тебя есть душа. Я знаю, есть. Самая прекрасная и благородная на свете. Но вот глаза этого не отражают.

В транспорте, на работе, в магазинах, я пристально смотрю людям в глаза. Усталые, тусклые, мутные, покрасневшие, слезящиеся. Чаще серые или карие. Редко голубые. И еще реже зеленые, как у тебя. И всего пару раз в толпе я видел интересные гетерохромные экземпляры.

Удобнее всего выбирать оказалось в том парке, где я так некстати испортил второй парик от нетерпения. Теперь я научился быть терпеливым. И разборчивым. Ведь ты у меня особенная, нам не нужно абы что.

С той зеленоглазой я встретился день на пятый поисков. Спросил, как выйти кратчайшим путем в центр города, одновременно вглядываясь в свое отражение в зрачках. Мне понравилось. Я подкараулил ее в безлюдной аллее. Зашел со спины и оглушил. Размотал шарф, добрался до шеи и как обычно. Работать пришлось быстро. Влажные глаза на морозе могли быстро замерзнуть и безнадежно испортиться. Несколькими плавными глубокими движениями удалил глазные яблоки и поместил их в банку с дистиллированной водой. Спрятал во внутренний карман куртки. Они скользкие и упругие на ощупь. Почти как детские каучуковые мячики.

Ты улыбаешься мне зеленоглазой улыбкой моря. Довольна. Я рад. Есть в тебе что-то неповторимое, неуловимо волшебное. Моя нимфа. Мой кроткий ангел.

Отчего ты нахмурилась? Неужели капли не помогают? Хрусталик и роговица помутнели. Ты даже не смотришь на меня. Отвернулась. Стыдишься безобразия. Это моя вина. От дистиллированной воды глазное яблоко сморщилось.

Вторую пару я помещал в физраствор. Смотри, как идет это кружевное белье к твоим глазам. Нравится? Ты вся сияешь. Я угодил тебе. И не важно, что на него ушла почти вся зарплата. Я найду, что есть. А если ты захочешь новые туфли или платье, или еще что-нибудь, я возьму кредит. Мне ничего для тебя не жалко.

Наслаждение — кружить тебя в танце, купаясь в этом зеленом омуте. Тонуть в шелковистых сетях твоих локонов. Ласкать слух сладостным звучанием твоего имени.

Ты оценила мой новый дар. Ты подарила ночь любви взамен. Ласковый лучик солнца, пробивающийся сквозь неплотно задернутые шторы, находит твою тонкую щиколотку. Откидываешь край одеяла, томно потягиваешься и садишься в постели. С нескрываемым удивлением смотришь на меня. Куда бы я ни встал, куда бы ни переместился по комнате, меня преследует твой удивленный напряженный взгляд. Словно перед тобой призрак. Будто от пригрезившегося нечто глаза готовы вылезти из орбит.

Работать сосредоточенно я не мог. Все помыслы мои лишь о тебе, родная. Я найду. Просто обязан найти способ тебе помочь. Ты будешь гордиться мной. Любоваться мной. А я — тобой. Вечность. Лаборант обещал перезвонить. Почему он не звонит? Специально заставляет ждать, чтобы я дольше мучился? Сколько времени раствор Рингена подарит нам в этот раз? День, два, три? Господи, я так несся на назначенную в конце концов встречу, что сбил с ног у лифта нашу секретаршу Аллочку. Не помню, извинился ли я. Не важно.

И ты представляешь, когда уже все, абсолютно все было готово, под моими пальцами в перчатках с него соскользнула линза. Чертова линза! И изумрудный зеленый оказался цвета болотной жижи. Вот оно, женское коварство, иллюзия, обман. В отместку я закопал ее поглубже в сугроб. Пусть ищут до весны.

А так даже лучше. Не зеленые. С желтоватым оттенком, как у хищных кошек. раствор помогает, имитируя камерную влагу глазниц.

Ты включила телевизор? Хорошо, давай посмотрим вместе. Я даже нне вслушивался в слова диктора новостей. Держал тебя на своих коленях и играл с непослушной прядкой волос, все время норовившей выбиться из прически.

Ты вдруг напряглась. Резко вскинула руку. Вскочила. Нет, не слушай их! Это ложь! Я не изменял тебе. Никогда. Я же делал все для тебя. Все это было ради тебя. Я не любил тех женщин, не желал. И не прикасался к их телам, только к лицам. Не ревнуй. Мне нужна лишь ты. Никто, кроме тебя. Не плачь. Не рань мою душу. Вот, прижми руку к моей груди. Чувствуешь, как бьется сердце? Оно бьется только ради счастья быть с тобой. Дышать с тобой одним воздухом. Смотреть с тобой на одни звезды. Согревать тебя своим теплом.

Твой взор опять затуманился. Может, дело не в растворах? Может, дело в глазах? Тот жалкий лаборантишка раздобыл нечто кардинальное, по его словам, — раствор Тироде. Когда есть деньги — нет вопросов.

Ты все еще злишься на меня. Холодна. Неприветлива. Спишь, отвернувшись лицом к стенке. Не встречаешь меня с работы, хотя и ждешь. Я исправлю свою ошибку. Заглажу вину. Я найду для тебя лучшее, что есть в этом мире. Уникальное. Лишь бы ты простила меня.

Вот она, редкость. В медицинской энциклопедии такое явление названо центральной гетерохромией. Мутация. Отклонение. Неповторимо, но от этого не менее красиво. У самого зрачка радужка каряя, резко переходящая в зеленый с ярко выраженной голубой каймой. Трехцветные глаза. Глаза, вобравшие в себя все цвета и оттенки. Я смотрюсь в глаза соседской девчонки.

Она сразу согласилась зайти к нам, познакомиться с бесподобной куклой. познакомиться с тобой. Я до дрожи ревновал, когда она прикасалась к тебе, брала за руку, сажала рядом с собой на диван. К тебе никто никогда не прикасался кроме меня, и вольность этой дурочки приносила мне физическую боль. Терпение, надо иметь бесконечное терпение. Ибо твоя красота требует жертв, в том числе и от меня.

Через день она снова зашла к тебе. А еще через два радостно побежала в ванную смотреть дельфинчика. Дети еще такие дети. Они так доверчивы. Полы я заранее застелил пленкой, чтобы не заляпать кровью. Решиться не сложно. Твоя жизнь, твое счастье важнее. Оно бесценно. Склянка с перекисью водорода по правую руку, раствор Тироде — по левую. Не перепутать. Ты не любишь яркий свет. Но сейчас он необходим, потерпи. Хорошо, что ты этого не видишь. Процесс нелицеприятный. Лезвием под нижнее веко. Плавно на ощупь вдоль всей глазницы. Осторожно у переносицы. И перерезать нерв.

Я знаю наизусть каждый твой изгиб, каждую ямочку, каждую черточку. Мне не составило большого труда поместить новые глаза на нужное место. Жаль, в твоем полиуретановом теле не способно биться живое сердце. Теперь ты смотришь на меня. Я тебя слушаю. Обнимаю тебя со спины, прижимаясь щекой к обнаженной лопатке. Я слышу, как ты умиротворенно наслаждаешься нашей близостью.

Только этот мерзкий звук за дверью все портит. Громкий стук и крики "Откройте, полиция!" Не хочу шевелиться. Нам так хорошо вместе. Не выпущу тебя из своих рук. Ведь полиуретан не способен долго хранить тепло. Только бы никогда не разлучаться с тобой. Я не смогу без тебя. Умру без тебя. Ты моя, а я весь твой.

Выбитая дверь с силой распахивается и ударяется о стену так, что с потолка вот-вот начнет осыпаться штукатурка.

— Б****, ****ые бждшники…