#МесяцКошмаров - День Десятый - РЕКА

Месяц Кошмаров в Зоне Ужасов продолжается! В течение 30 дней (и ночей!) мы раз в сутки публикуем по одному короткому рассказу ужасов. Читайте маленькие страшные истории Максима Кабира - и обязательно прочитайте его большой роман "Скелеты", который называют одной из лучших хоррор-книг за последние годы!

Максим Кабир. Река

На третий день путешествия из джунглей являются медведки. Они атакуют многострадальный теплоход плотной коричневой лавиной. Толстые мясистые твари с мужскую ладонь длиной, забиваются в щели "Кастильи", вьются над кубриком, цепляются за одежду моряков-перуанцев. 

Ярон Фельдман присоединяется к членам команды, помогает затаптывать отвратительное полчище. К полудню палуба покрывается бурой слизью. В жиже извиваются половинки рассечённых мачете медведок. Боаз Геффен, напарник Ярона, высовывает из каюты бледное осунувшееся лицо, и тут же прячется. 

– Кажется, уходят, – бормочет капитан Рибейра, утирая пот, размазывая внутренности насекомых. Даже он, курсирующий по Амазонке десятый год, удивлён габаритам медведок. Что говорить про двух граждан Израиля, впервые очутившихся в Южной Америке. 

Орда отступает, бросая раненых и убитых. Корабль скрипит и стонет, в его деревянной плоти роют туннели муравьи. Справа и слева вздымается тропический лес, и там, где река сужается, кроны деревьев образовывают коридор, сквозь кровлю которого едва проникают солнечные лучи. 

– Я считал, что уже видел ад, – произносит Ярон. 

Они прибыли в Перу на частном самолёте летом пятьдесят шестого. Представлялись натуралистами, расспрашивая местных: 

– Мы ищем нашего старинного друга. Он адвокат, возможно, его зовут Эдгар Гальярдо. Он мог поменять внешность… 

С фотографии улыбается не похожий на португальца мужчина. Красивый, белозубый. Последний раз Ярон встречал его в концлагере Маунтхаузен в сороковом. Ночами Ярону Фельдману снятся серые бараки, напичканные политическими заключёнными из Дахау и советскими военнопленными, двойное заграждение, каменоломни. По колючке пропущен ток напряжением триста восемьдесят вольт. Столб дыма подпирает небо… В дыму проступает приятная улыбка обершарфюрера Франца Лифардта. 

В Икитосе, столице перуанского департамента Лорето, они неожиданно напали на след. Чиновник "Эмзон Ривер Стим Навигейшен Компани" позвал капитана Рибейру, а тот сообщил, отмахиваясь от мошкары: 

– Отлично помню. Гальярдо, да. Он арендовал "Кастилью" в мае. Плыл в Фелисидад. Это городок на реке Топажос. 

Ярон перемигнулся с напарником, поскоблил ногтями татуировку на предплечье, свой концлагерный номер. 

Теплоход волочится по мутной желтоватой воде. Остались позади примостившиеся на вырубках торговые дома, бельгийские и французские фабрики, консульства, лесопилки. Русло окружают непролазные дебри, перетянутые лианами, кричащие на все голоса. Шустрые обезьяны перепрыгивают с ветки на ветки, плюхаются в реку вальяжные черепахи. Воздух напоён ароматом орхидей и вонью гниения, во мраке джунглей полыхают диковинные цветы. 

У Эдгара Гальярдо был свою юридический кабинет в Лиме, но он подался в бега, звериным нюхом почуял погоню. 

– Я борзая, – шепчет Ярон. 

Рибейра рассказывает о Фелисидаде. 

– Он опустел в прошлом веке из-за нашествия огненных муравьёв. Теперь в нём хоронятся преступники и отрепье. Что сделал ваш адвокат? 

Они ужинают свининой и фруктами, стараясь не замечать стучащую в оконца саранчу. 

– Убил мою семью, – говорит Ярон. – И ещё десять тысяч невинных людей. 

Смеркается. Спадает невыносимая жара. В кустарниках вопят таинственные соглядатаи. Иногда хохочут, иногда хрипло лают. "Кастилья" зажигает огни. Стосвечовые лампочки вспыхивают, озаряют палубу. Словно новогодняя ёлка, сплавляемая по течению. Она движется мимо тёмных страшных зарослей, и мотыльки устремляются к лампам, украшают тельцами борта. 

Боаз плачет во сне. Колотит по постели трёхпалым кулаком. Его жена погибла в Заксенхаузене. 

Ярон гладит напарника по всколоченной шевелюре. 

В трюме заводятся осы. Жалят боцмана, у него распухает голова. Под скамьями скапливаются дохлые жуки. Сочные жирные черви валятся за шиворот с палубного навеса, их на лету склёвывают дикие попугаи. Над вязкой речной гладью парят зимородки, цапли и ибисы. 

Индеец-чоло твердит, что видел засветло Гулолу, человека-мотылька. Он сидел на корточках на носу "Кастильи" и глаза его сверкали, как рубины. Матросы боятся чего-то, просят капитана развернуть корабль. Косятся опасливо на расшумевшиеся джунгли. 

Сгущается туман. 

Ярон и Боаз гуляют вдоль мелководья, пока моряки запасаются топливом. В сизой мгле порхают причудливые тени. "Кастилья" исчезает в двадцати шагах. Листва кренится под тяжестью влаги. У валуна муравьи куруинчи терзают крупную ящерицу. Торопятся, касаясь ботинок, богомолы. Тычутся в голые шеи шелкопряды. 

– Знаешь, чем занимался Лифардт в свободное от работы время? – спрашивает Ярон. – Ловил бабочек. В лагере был еврей-энтомолог, и Лифардт хвалился перед ним добычей. У энтомолога гнили ноги, а немец приносил ему махаонов и толстоголовок и требовал оценить их редкость. Он плохо разбирался в бабочках на самом деле. 

Туман клубится, окуривает пароход. Под его покровом карабкаются на борт мохнатые хищники. Птицееды, пауки-волки, рогатые пауки. Проснувшись утром, Ярон обнаруживает, что гости выткали одеяло из паутины, укутали судно в кокон. Серебристые бинты развиваются на ветру, свешиваются с поручней. Трубы оплетены белёсым грибком. 

В джунглях завывают тоскливо горны. 

Пауки шуршат в полутьме, пожирают друг друга. 

Ярон хватает метлу. Перуанцы наблюдают, сгруппировавшись у рубки, перешёптываются. 

– После казни, – произносит Ярон, – Лифардт снова вернётся сюда. 

Боаз соглашается с ним кивком и продолжает блевать в воду. Он раздавил случайно жёлто-чёрного аргиопу; брюхо паука лопнуло прозрачными продолговатыми луковицами. 

Рибейра стряхивает с себя паутину и говорит тихо: 

– Был бы я суеверным, как эти ублюдки, решил бы, что дьявол плывёт с вами, чтобы покарать адвоката. 

В воскресенье пароход причаливает к берегу. Из-за пальм виднеются огрызки зданий. Джунгли поглотили Фелисидад. Лианы задушили город крепкими петлями. Сорняк буйствует меж хилых построек. Кишат в трещинах красные ручейки муравьёв. Но кое-где струится дымок, угадывается жизнь. 

Рибейра берёт винтовку, двоих дюжих матросов. У Ярона чешутся и потеют руки, и сердце гулко бьётся в груди. Они идут по высокой траве, озираясь. 

Из остова католической церкви ковыляет старик-оборванец. Капитан обращается к нему на-испанском. Старик тараторит быстро. Указывает на холм, на дом в колониальном стиле. Вероятно, там обитал префект. 

– Европеец, – подтверждает старик уже по-английски. – Ружьё. Мы хотеть проведать, он стрелять. 

– На край света забрался, сволочь, – говорит Боаз. 

Они крадутся вверх изгибающейся тропой. Израильтяне достают пистолеты. Капитан вскидывает брови, но молчит. 

Зверь загнан в тупик. 

– Лифардт! – кричит Ярон замшелым колоннам особняка, слепым окнам, пробоинам в черепице. – Франц Лифардт, здесь агенты израильской разведки. Сдавайся. 

Ему отвечает тишина. 

Ярон перебегает двор, прижимается спиной к облупленной стене. Толкает дверное полотно, целится в проём. Ныряет внутрь, за ним следует Боаз. Они водят стволами по грязной, продутой сквозняками каминной зале. Пистолеты сходятся на древнем кресле, на сгорбившейся в углу фигуре. Тень маскирует человека, но очертания его чуть колеблются, словно он беззвучно кашляет. Или беззвучно смеётся. 

– Франц Лифардт, встаньте и выйдите на свет. 

Что-то кряхтит в темноте, хрустит, как хворост. Фигура повинуется. Медленно встаёт и делает шаг к агентам. Ярон моргает изумлённо, всматривается в человека. В убийцу своей семьи. 

Хмурится и задаётся вопросом: "Почему он выкрасил волосы в такой странный цвет?". 

И вдруг понимает. И Боаз понимает, и вскрикивает коротко. 

Это не волосы, а бабочки. Пёстрый живой парик. 

Лицо немца, усеянное пыльцой, искажается от чудовищной боли, дёргаются веки. Из-под них, трепыхаясь, вылезают две капустницы, ползут по пульсирующим жилкам на висках. Ещё две огромные бабочки агриасы лезут из ушей. Шлёпаются на паркет: крылышки склеила кровь. 

Лифардт стоит, покачиваясь, в его ноздрях вспучиваются изумрудные пробки. Что-то копошится под одеждой. Под кожей. 

"В костях", – мелькает мысль. 

Немец разлепляет губы. Ротовая полость заполнена бабочками. Бражники величиной с ласточку. Калиго с глазами совы на крыльях. Парусники. Некоторые вылетают наружу и пикируют по комнате, другие, перебирая лапками, уползают в горло. 

Ярон прикусывает язык. Глядит в пол дуло пистолета. 

Мчатся прочь ошеломлённые матросы. 

– Пресвятая дева, – ахает капитан, и спускает курок. Пуля разрывает плечо Лифардта, отбрасывает его обратно в кресло. Бабочки кидаются к ране, как стадо к водопою, присасываются хоботками. 

Мёртвый немец шевелится и резко подбирается. Как кукла. Как куколка. Руки занимают прежнее место на подлокотниках. Словно удобнее устраивается на своём троне. Выпрямился и застыл, лишь дрожат мышцы лица, когда под кожей снуют бесчисленные бабочки, капают из глаз разноцветными слезами. 

Люди спешат покинуть проклятый дом. Бабочки провожают их взмахами крылышек. На пороге Ярону мерещится голос с отчётливым акцентом: 

– Сожгите! Умоляю! 

"Кончено", – думает он. И затворяет за собой дверь. 

Уже в продаже - СКЕЛЕТЫ Максима Кабира!

О книге:

Максим Кабир - писатель, поэт, анархист. Беззаветный фанат жанра ужасов и мистики. Человек, с рассказами которого знакомы ВСЕ поклонники хоррора. И роман, который сравнивают с творчеством Кинга, Литтла, Лаймона - причем зачастую не в пользу зарубежных мэтров.
Тихий шахтёрский городок где-то в российской глубинке. Канун Нового года. Размеренная жизнь захолустья, где все идет своим чередом по заведенному порядку. Периодически здесь пропадают люди, а из дверного глазка пустой квартиры на вас смотрит то, что не должно существовать. Со зловещим скрипом открываются двери здешних шкафов, выпуская на свободу орды припрятанных там скелетов. И вместе с памятью о неимоверной боли - в мир приходит невыразимое Зло.

Купить в Book24

Купить в Labirint.ru

Купить в Ozon.ru

Купить в My-shop.ru

Купить в других местах

Обложка:

Copyright © 2009 - 2017 Horrorzone.ru