Развлечение для избранных

Для тех, кто мало бывает на кладбище, оказывается новым все то, что для каждодневных его посетителей - вполне привычная картина, не тянущая на то, чтобы испытывать при этом сметение чувств и радость новых, пускай и несколько мрачноватх, открытий. Например, Вам может показаться шокирующим полупровалившаяся могила, с одного края которой еще есть земля, швом идущая по ее периметру, а с другой Вы видите краешек того, чего принято в таких местах закапывать.

Ну, или, к примеру, идете Вы, значит, по трапиночке, кое-как втиснутой между могилами-могилами-могилами, и обращаете внимание на следующую деталь: не все ограды одинаково окрашены как полагается, а некоторые вообще выглядят как побывавшие под кислотным дождем. И это еще не все: можно стать свидетелем того, как на скамеечке за одной из таковых спят или же пьянствуют местные обыватели - кладбищенские бомжи. Так что все то, что Вы можете оставить на захоронении своего дальнего-предальнего родственика в целях соблюдения простого и очень скромного обряда, так или иначе окажется в желудке не сердобольной и набожной старушки, а именно такого вот престарелого беспризорника, для которого опрокинуть халявную стопку и закусить в промокшем после вчерашнего дождя фантике - дело обыденное, и далеко не всегда сопряжено с поминанием усопших.

Для большинства молодежи кладбище - плацдарм для развлечений, но никак не то, что для большинства людей. Как правило - взрослых, здраво относящихся к такому печальному уголку человеческой цивилизации. А первые - они не задумываются еще, зачастую, над относительной, в общем-то, короткостью человеческого бытия. Для них подобное место - эталон для самозапугивания, в котором ясно просматриваются ассоциации с наводнившими страну фильмами о живых мертвецах и том, что мертвое тело - верхушка человеческого страха. Конечно, фантазии молодых людей не дремлют, но крутятся, все же, на одном и том же месте, вокруг одного и того же, и перспектив на развитие этого очень и очень немного.

Однако в некоторых случаях это далеко не так.

Молодой человек шел по кладбищу медленно, размеренно, любуясь окружающими его деревьями, чти густые кроны не оставляли много места серовато-голубому небесному полотну. Лето еще не закончилось, однако о приходе осени сигнализировал ветер, то и дело налетающий на аккуратно убранные волосы пышной прически молодого человека. Тот не был против этого и подставлял под него лицо, прикрывал глаза, останавливался и позволял легким неспешно наполняться прохладой в такие моменты.

Он привык часто бывать на кладбище. Обстановка, царящая здесь, позволяла мыслям свободно растекаться по сознанию, не доставляя лишних дум, которые могли бы принести неудобства. Близился вечер. По-прежнему было светло и солнце не спешило затаиваться за горизонт. Ничего не мешало молодому человеку быть наедине с собой. Не думая о том, что там, за периметром этого кладбища осталось, молодой человек спокойно шел по тропке, проложенной сначала многочисленными похоронными процессиями, а затем и теми, кто приходил все эти годы навещать своих родных, навсегда покинувших и их, и этот мир, в котором жили когда-то.

Молодой человек остановился. Его внимание привлекло старое надгробие, на камне которого все еще можно было различить стертую надпись. Он знал все здесь в округе как собственную квартиру, и каждый раз не мог пройти мимо этой могилы, не остановившись. Вот и сейчас он опустился перед ней на корточки и склонил голову набок, в который раз прочитывая выбитую когда-то надпись:

Бывало я зодил

Читая слова и даты

Выбитые на лоне могильных плит

Теперь я сам лежу и таю

В земле полночной навсегда

Живи же долго и пускай

До самого одра смертного

Люд радуется тому

Что ты живой

Так много счастья ты родным принес

Что позабыть тебя

Уже не хватит сил

И ниже шла подпись, увенчанная листом не то папоротника, не то какого-то другого растения, но очень похожего на оный. С тем, что было выбито на камне, поверхность которого начинала осыпаться и с каждым годом делал надпись все менее и менее различимой. Виктор был почти согласен. Конечно же, человек при жизни должен радоваться сам и радовать близких, не опускаясь до обид и ханжества. Если и походил он чем-то на того, кто лежал под этим камнем, то только, разве что, тем, что так же положительно относился к другим. Не сказать, что слишком много людей его окружало, но он никогда не стремился к этому - тому, чтобы быть в толпе, как минимум. Одинокий как ветка на обожженном в грозу дереве, только чудом уцелевшая среди сонма прочих, молодой человек не позволял себе жалеть об этом. Его тягостные мысли об одиночестве начинали намекать на свое возжелание пролезть к нему в голову, он уходил сюда и подолгу сидел вот так, на корточках, перед надгробием - пожалуй, наиболее старом, чем большинство из тех, что вырастали вокруг него через год, через два или больше.

Слух молодого человека всегда острее тех, кто пережил его годами. Резко повернув голову в направлении, как ему показалось, раздавшегося в стороне звука, он насторожил все свои чувства. Слабый холодок пробежал по коже, но внешне на молодом человеке не сказалось внезапно родившееся вместе с ним легкое беспокойство. Хотя за несколько месяцев блуждания по этой территории он привык крайне редко встречать здесь живых людей, но, вместе с тем, встречи с кладбищенскими обывателями, так или иначе появляющимися тут, все-таки, избегать.

Сложно сказать, что толкало его в сторону каждый раз, когда он видел людей, пришедших проведать его близких. Прячась за деревьями, он предпочитал дождаться, пока они пройдут, чтобы затем продолжить свою прогулку, хотя она и будет после этого заметно подпорчена постоянным опасением быть замеченным хотя бы теми же посетителями. Так или иначе, сейчас ему грозило примерно то же самое.

Звук повторился. Всхлипывание. Безусловно, кому-то было очень горько в десяти шагах от того места, где находился Виктор. Юноша поднялся с корточек и прислушался. Ему не пришлось убеждать себя несколько раз - издаваемые звуки принадлежали особи женского пола.

Иногда возможность ломать установленные жизненные уклады - Виктор уверенно двинулся на плач, и скоро вышел к скамеке, установленной внутри двойного захоронения. На ней, скуксившись и пряча лицо в ладонях, сидел девушка. На ней была простенькая короткая куртка на манер мотоциклетной, ярко-голубые джинсы, резко контрастирующие с хрого цвета туфлями, наполовину утонувшими в густой и пушистой траве, которую кто-то специально высадил вокруг захоронений. Темно-каштановые волосы ниспадали на колени полностью скрывая лицо.

- Простите, - растерянно обратился к ней Виктор, - вы чем-то расстроены? Могу я чем-нибудь помочь вам?

Девушка вздрогнула и взглянула на него заплаканными глазами. Виктор выпрямился и придал своему лицу непринужденное и крайне участливое выражение.

- Что вам от меня нужно?

- Вы не бойтесь, я не думал делать вам чего-нибудь плохого. На самом деле, я тут часто гуляю.

Девушка фыркнула, как ему показалось, с полупрезрением. По крайней мере, она уже не плакала - это Виктор посчитал для себя жирным плюсом.

- Вы разрешите, если я присяду рядом с вами? Просто посидеть захотелось - целый день на ногах.

Девушка выдавила ничуть не отдающую положительностью усмешку. Выпрямившись и потянувшись собранными вместе ладонями продольно сомкнутых ног, взглянула мимо Виктора.

- Это вы так клеитесь?

- Ну что вы, ничуть! - Виктор отворил калитку и поторопился занять позицию на краешке обшарпанной скамейки. Шаг сделан, она даже от него не отодвинулась. - Я никогда не знакомлюсь с девушками на улицах.

- Да? Интересненько. На улицах - нет. А на кладбищах? Получается - да?

Виктор оазался введенным в тупик. Возможно, в тот самый, в который загнал сам себя. Оставалось только сделать паузу и выдавить улыбку, направленную на то, чтобы сделать паузу и выдавить улыбку, направленую на то, чтобы хоть как-то выкрутиться. Девушка сидела и сверлила его дерзко сверкающими глазами. Голубовато-серые, глубокие и яркие, они источали свет, который как рентгеновский луч просматривали кадый стежок человеческой души сидящего рядом с ней молодого человека.

- Получается - да, - не нашел ничего лучше из вероятных путей-отходов Виктор.

Девушка снова фыркнула, запрокинула голову и едва слышно, как-то отрывисто рассмеялась.

- Я рад, что мне удалось подять вам настроение.

- А вот я не очень рада.

- Откровенность - это страшная вещь.

- Страшная. Да. - Теперь девушка внимательно смотрела на Виктора так, словно хотела прогнать его одним лишь взглядом, без лишних слов и переговоров. - А вы не хотели бы назваться? Знаете, не каждая девушка положительно относится к таким странноватым начинаниям в знакомстве.

- Простите. Виктор.

Она презрительно и даже как-то уязвленно опустила взгляд на протянутую ей для рукопожатия ладонь. Помедлив в нерешительности, Виктор сконфуженно перевел руку на исходную.

- Очень приятно. - Ни капли достоверности в интонации.

- Я вас раздражаю? - невинно посмотрел на нее Виктор. Он не был докой в знакомствах с противоположным полом, но был придержан такого мнения, что взгляд как у бедной овечки как нельзя кстати подействует на смягчение такой ехидной фурии, как она.

- По правде говоря - да, есть немножко.

Виктор решил играть свою роль до конца.

- Тогда я пойду? - тяжко вздохнув, он поднялся со скамейки и не торопился, тем не менее, удаляться. - Я вам мешаю...

- Сидеть.

Она неожиданно резко схватила его за руку. Чтобы так исполняла хватку хрупкого вида особа женского пола - об этом Виктор никогда даже не догадывался.

- Давай пойдем, покажу тебе кое-что развлекательное.

Виктору не понравилось, как блестят ее глаза и губы растянуты в какую-то маниакальную улыбку. Она словно бы отражла счастье, понятное совсем немногим людям и скрывала за собой тайну, коварство которой не собиралось выдвигаться на показ.

- На этом кладбище очень много интересных надгробий, - голосом заскорузлого знатока сделал невинное лицо Виктор.

- Нет, дорогой, я тебе не могилы собираюсь показывать. Но тебе все равно понравится.

- Ну, что ж, пойдемте. А как ваше имя, кстати? Мы ведь с вами до конца так и не познакомились.

Она засмеялась и убрала с лица свалившуюся на него прядь длинных волос. Острый кадык двинулся на длинной шее и вновь исчез под подбородком, поверх которого на Виктора устремилась пара острых, пронизывающих взглядом, глаз. От такого пристального взгляда, пускай хоть и короткого, Виктору стало очень не по себе.

- Виктория. Слышал? Прям как и тебя.

"Да уж, странноватые немножко обстоятельства", - отводя глаза в сторону, подумал Виктор. - "Эх, уйти бы отсюда поскорее да незаметно.."

Это у него вряд ли бы получилось - девушка дернула его на себя и едва не завалила на скамейку рядом с собой. Помогло то, что Виктор успел выпростать по ходу своего движения вниз руку и упереться ладонью в скамейку. Ему показалось, что запястье сдавили не тонкие женские пальцы, а сильные пальцы мужчины, причем не какого-нибудь, а чемпиона по спортивной гребле. Его лицо оказалось прямо перед ее улыбкой; аромат цветов защекотал обе ноздри, и он поспешил выпрямиться, тем более что девушка ему покорно разрешила.

- Вы меня боитесь? - Она по-прежнему улыбалась, как если бы в тайне испытывала его, заведя вот так, малозаметно, в свою странную игру.

- Если честно, то немножко. Разрешите, я пойду. Мне пора спешить - меня дома мама одна дожидается.

- Ну, иди, никто тебя не держит.

- Вик, ты только не обижайся... Мне правда - пора.

- Да иди, иди, канай уже. - Девушка сдвинулась в противоположную от него сторону по скамейке и теперь смотрела на него с редкой враждебностью. - Иди, иди. К мамочке своей. Ребенок...

Виктор повернулся и спешно зашагал по тропинке в направлении, противоположном тому, следуя которому, он нарвался на то, а что нарвался сейчас. Сделав несколько уверенных шагов, бросил взгляд через плечо; его негаданная знакомая сидела в той же позе и провожала его все тем же взглядом, тяжелым и полным ненависти.

Этот взгляд подстегивал словно холодный ветер, порывами налетающий сзади и бьющий в спину. Виктор сам не заметил, как ноги вынесли его на самый отшиб, то место, где практически не было деревьев, а была сначала тщательно взрыхленная, а теперь утоптанная и с вытоптанной травой, земля. Даже не земля, а грунт и песок - то самое, что лежит под верхним словем почвы. Виктор остановился и огляделся по сторонам как проснувшийся внезапно человек, еще не совсем до конца понимающий, где он находится и что это за место, что за предметы его окружают.

Невзрачная гряда сросшихся холмиков то тут то и там венчалась воткнутыми в рунт металлическими табличками. На некоторые были нанизаны обветшалые венки, иногда попадались увядшие гвоздики. Массовые захоронения - место, в котором Виктор бывал не так часто, как у той могилы с памятной надписью, например; потому что бывает даже на таком месте, как кладбище, такое место, которое отталквает человека по несовсем понятным причинам, даже если он - этот человек - любит на нем бывать, на этом кладбище.

"Кажется", - стал рассуждать про себя Виктор, понемногу возвращая себе обычное успокоение, - "я ни разу не был с этой стороны. Номер шестьсот шестьдесят шестой... Да же, конечно! Ну ничего себе, какое большое здесь захоронение, оказывается!.."

Это новое открытие увлекло Виктора как малог ребенка, впервые оказавшегося на незнакомой детской площадке. Он совершенно забыл про ту странную девушку на скамейке.

Само захоронение выглядело как гряда, по которой то ли валялись бомжи, то ли развелись обычные кладбищенские дебоширы. О последнем мог свидетельствовать след от сапога, как раз пересекающий разломленную пополам и испачканную в песке и земле гвоздику. Там, в земле, лежали тела, укутанные полиэтиленовым саваном, и, закрыв глаза, Виктор немного запрокинул голову назад и с медлительностью вдохнул пряный аромат тлена, который становился сильнее, как только он приблизился к насыпной гряде. Мозг тотчас же рисовал в воображении картины того, что рисовал зловещий аромат, протекающий по носовым каналам и затрагивающий самые чувствительные рецепторы головного мозга. Он рисовал обтянутый пленкой остов, находящийся на предпоследней стадии разложения, а потому почерневший. Те, что не успели достаточно еще сгнить, пахли иначе, и, может быть, даже отвратительнее, чем те, кто был похоронен здесь достаточно давно.

Виктор открыл глаза и осмотрелся, прислушиваясь к звуку, который прервал его изучение поднимающихся из земли ароматов. Он перевел взгляд в сторону и увидел кошку, которая степенно шла с вереницей котят, таких же серых и полосатых, как она сама. Когда вереница скрылась из виду, Виктор с успокоением улыбнулся. Это не было страшно, он вновь был в тишине и безопасности - всех тех параметрах, при которых и привык быть здесь.

Он овел взглядом насыпь и с улыбкой произнес, обращаясь к тем, кто безмолвствовал внутри:

- Прощайте, мои друзья. Мир праху вашему.

Повернувшись, Виктор собрался идти по тропинке, которая выведет его с кладбища, как вдруг услышал новый звук, раздававшийся где-то в стороне. Прислушавшись, он не сразу узнал ни с чем не спутываемый звук, раздававшийся где-то в стороне. Прислушавшись, он не сразу узнал ни с чем не спутываемый звук вонзающейся в землю лопаты. Влекомый интересом, он медленно направился в том направлении, чтобы посмотреть, кого хоронят здесь на этот раз. Среди деревьев он никого не увидел, и это слегка его насторожило. Он шел, и звук, соответственно, приближался с каждым его новым шагом, пока не стал, наконец, максимально явственным и отчетливым.

И он увидел человека. Человек был худ, на нем была хлопчатобумажная рубашка, воротник которой был расстегнут, а рукава высоко закатаны, так что не скрывали рук, густо поросших завитками растительности на них. На нем были высоко задранные коричневые брюки, и рубашка в них не была заправлена аккуратно. Так же, впрочем, как и патлы волос на голове, которые не были причесаны, и открывали только нос, густо усеянный пятнами и каплей на похожем на приставленную к переносице сливу кончике. Низ брюк так же был подвернут, так что ничто не скрывало кедов, в поношенности которых явно сказывалось частое участие песка и земли, и то, что когда-то было на них красным, преобрело ржавый оттенок. Человек сутулился и видно было, что очередной маневр с лопатой, которую он держал в обеих руках, на которой, в добавок, каждый раз появлялись новые порции земли и грунта, дается ему все с большим и большим трудом. Он уставал, и яма под его широко расставленными ногами росла, а при очередном повороте головы шевелюра открывала для видимости лицо, на котором блестели капельки пота и нижняя губа была подвернута вниз из-за крайнего напряжения, с которым этот человек неторопливо и размеренно работал, даже не разгибаясь.

Вот он с явным трудом выпрямился и провел тыльной стороной запястья стороной запястья по взмокшему лбу. Вонзив в насыпь возле себя лопату, человек присел возле нее, повернувшись к наблюдателю спиной и положив на согнутые в коленях довольно длинные ноги расслабившиеся, наконец, от напряженной работы руки. Он сидел, уставившись себе куда-то под ноги, наполовину отвернувшись от ямы, которую только что выкопал.

Виктор застыл в нерешительности, боясь появиться и этим самым раскрыть свое присутствие. Как всегда для него было самым страшным и неприятным быть замеченным кем-то при очередной своей прогулке. Сдвинься в сторону и попытайся как можно неслышней удалиться - в полной тишине, что царила вокруг, этот человек его определенно услышит. Поэтому он осмелился заговорить:

- Простите...

Человек обернулся и посмотрел на него через плечо. Повернулся резким движением и уставился на Виктора единственным тому заметным глазом, напряженным и недовольным взглядом.

Виктор ощутил себя неловко. Он понял, что не только не в своей тарелке - он еще и не желанный гость. Поэтому юноша поспешил извиниться и сделал это со всей данной ему природой интеллигентностью:

- Извините, я не собирался отвлекать вас от отдыха или работы. Я просто проходил мимо и вот увидел вас. Извините, что обратился к вам.

- Ничего, - буркнул в ответ человек, - я привык к тому, что всякие уроды постоянно тратят все мое внимание на них.

- Я еще раз извинюсь, пожалуй, - выдавил извиняющуюся улыбку Виктор. - И пойду, если так уж вас задел.

- Стой! - резко приказал ему незнакомец, как только Виктор повернулся, чтобы воспроизвести свои слова в действие.

Виктор замер и повернулся к нему.

- Не уходи никуда.

Последовала пауза, на протяжении которой беспокойство все сильнее овладевало юношей. Он вдруг почувствовал себя заложником и понял, что если этот странный человек этого не захочет, он попросту не сможет сдвинуться с места и уйти, как и собирался.

Человек поднялся с земли и полностью повернулся к нему. Теперь Виктор как следует рассмотрел лицо с мелкими чертами и высокими надбровными дугами, которые венчали густые и темные брови. Этот взгляд исподлобья на секунду приказал части его подсознания, отвечающей за собственную безопасность, бежать без лишних разбирательств.

- Тебя как зовут?

- Виктор. А вас? - Виктор подумал, что стоит ему сделать первый шаг к знакомству, и страх, который он уверенно гнал от себя, сразу куда-нибудь улетучится, пропадет.

- А тебе какое дело?

Но этого не произошло.

- Ну, мы же знакомы с вами... Вроде бы.

Мужчина неприятно заухмылялся.

- Я?! С тобой знакомлюсь?!. - Виктор вздрогнул и в ужасе уставился на лопату, которую незнакомец резко выдернул из земли. Тому, по-видимому, понравилось изменившееся выражение его лица, и он ухмыльнулся еще щире и радостнее. - Да нахрен ты мне нужен вообще!? Это я так, развлекаюсь потихоньку. Знаешь, даже когда имеешь дело со жмуриками, это никак тебя не развлекает.

Виктор испуганно вздохнул. Он глядел на незнакомца и никак не мог понять, шутит тот или просто перед ним - вредный для общества сумасшедший с замашками буйствующего психа.

- Что, страшно, да?

- Да, - послушно кивнул Виктор. - Вы чего-то от меня хотите?

- Хочу? Да нихрена я от тебя не хочу. Хочу только поразвлекаться. - Перешагнув через насыпь, незнакомец направился к нему. - Ты часто тут.. ну, бываешь? - спросил он его, останавливаясь прямо напротив.

- Часто. Достаточно. А вы... Вы - гробокопатель?

- Я? Гробокопатель? - Незнакомец усмехнулся криво и противно. - Нет, я не гробокопатель. Я не откапываю гробы, - он сделал страшное лицо и поднял руку с согнутыми на манер когтей пальцами, - я выкапываю трупы!..

Он резко дернул рукой в направлении лица Виктора, и тот, невольно отшатнувшись, едва не упал, чем вызвал довольный смех у человека с лопатой.

- Боишься? И правильно делаешь. Я тут не для того, чтобы с тобой разговаривать. - Он вдруг потерял к перепуганному юноше всякий интерес и направился обратно к яме. - Ну, если хочешь, можешь, конечно, остаться. Только не воруй здесь ничего - быстро лопатой культяпки отрублю.

На этот раз он спрыгнул в яму и начал выбрасывать из нее землю наружу. Виктор стоял и наблюдал за ним некоторое время, не в силах до конца расставаться со страхом, вроде, как ему показалось, как бы затихающим вместе с дико бьющимся сердцем в груди. Осталось любопытство. Он будто знал, что опасность ему больше не грозит, и этот человек затрапезлого облика на самом деле не собирается делать ему ничего плохого, как он поначалу решил.

Любопытство вынудило его приблизиться и заглянуть туда, где работал лопатой его новый знакомый. Поначалу он не увидел ничего - только взрыхленная земля, под которой наплыла лужа дождевой воды. Незнакомец поднял голову и усмехнулся, заметив его взглядом.

- Дождей в этом году много было. Вот и поплыли покойнички. Один за другим. Ты смотри, смотри, а не то самое интересное пропустить успеешь.

И Виктор смотрел. Он видел, как лопата легко входит в размытый грунт, как большая часть его слетает и падает обратно, и лишь малая часть присоединяется к куче, что была уже наверху. Вот среди общей массы мелькнуло что-то беловатое, продолговатое, и Виктор похолодел при виде человеческой кости.

- Их таких много тут, - с деловым видом заверил его копатель. - Многие могилы ведь заброшены, не следят за ними люди совсем. - Он выпрямился, чтобы отдохнуть, и, сощурившись, посмотрел на пораженного Виктора. - Вот как ты думаешь, зачем я это делаю, зачем раскапываю?

Виктор отрицательно помотал головой. Куча грязи под лопатой копателя поехала вниз и обнажила часть человеческой грудной клетки. Похоже, копателю только предстояло это заметить.

- Не знаешь, - раздосадованно покачал головой незнакомец. - А я ведь не просто так тут карачусь - работа у меня такая. Хочешь, и тебя научу...

- Все, я, пожалуй, пойду.

- Куда это ты пойдешь-то, э?! - нагло крикнул ему в спину копатель. - Кладбище, оно ведь, это... круглое!..

Но Виктор только ускорил шаг. Дошло до того, что он пересек добротную часть кладбища и очутился возле высокого, глухого забора, отделяющего кладбище от всей прочей территории, что лежала за его переферией. Как и полагалось, прямо к нему примыкал одноэтажный домик. Не раз проходя мимо этой постройки, юноша прекрасно знал, что это - обычная сторожка, которая присуща любому уважающему себя кладбищу. Он остановился возле нее и понял, что одного еще ни разу не делал - не заходил туда, внутрь.

Едва взойдя на крыльцо, обрамленное низенькими поручнями, Виктор сложил пальцы в кулак и только поднял руку, чтобы постучаться в выкрашенную белой краской с оставшимися после этого процесса потеками фанерную дверь, как вдруг его ноздри уловили уже знакомый запах. Это обстоятельство заставило его отклониться, как-будто в лицо ему пахнуло жарким пламянем. Глаза ошарашенно заскользили по окну, с той, внутренней стороны, занавешенному плотными шторками в мелкий цветочек по оконтовке. Форточка была крепко закрыта, но при этом сладковато-приторный запах струился через него наружу без всяких помех.

Виктор попятился и едва не свалился с нижней ступеньки, когда поторопился приникнуть лицом к окну и попытаться рассмотреть что-нибудь в косой прорехе между шторками.

Внутри все опутали тени. Можно видеть только неясные очертания каких-то предметов, но рассмотреть их было невозможно.

Виктор снова приблизился к двери. К любому запаху можно привыкнуть, если слишком долго находиться в месте, где он занимает девяносто девять процентов всего окружающего воздушного пространства. Рука сама собой толкнула дверь кончиками пальцев. В ответ скрипнул заржавелый кючочек, накинутый на не меиее ржавую петелку, вбитую в дверной косяк.

"Это для тебя возможность что-то выбрать, Витя", - сказал ему внутренний голос; как известно, подобные голоса проявляют себя лишь в тех случаях, если их обладателю самому ну никак не решить стоящую перед ним проблему. - "Решиться, что ты хочешь: войти и пожалеть о первом шаге через этот порог или остаться здесь и поскорее улепетывать отсюда. Тебе решать - ты ведь уже понял, что это за запах?.."

Решение было принято - указательный палец скинул крючок, а другая рука потянула дверь на себя, позволяя тому беспрепятственно свалиться вниз изогнутой головкой и так раскачиваться несколько секунд, легонько постуивая о фанерное покрытие двери. Дверь как-то ржаво скрипнула и довольно легко подалась вперед. Усиленный запах пахнул по лицу, и Виктор переступил порог загадочного домика.

Тотчас же в лицо и ноздри ударил терпкий смрад, и Виктор, чтобы не упасть, вынужден был ухватиться рукой за косяк дверного проема. Пришлось закрыть глаза и некоторое время простоять на месте, возвращая своему сознанию привычный расклад. Затем осторожно разомкнул веки и присмотрелся к полутьме, царящей в домушке.

Обстановка в небольшом помещении носила весьма скромный характер; подвинутый плотно к стене стол, несколько стульев, покосившийся табурет и комод в дальнем углу. Какие-то мешки зловеще громоздились в соседнем, в другом стояли лопаты в количестве нескольких штук. Под потолком одиноко висел запылившийся абажур, лампочка в котором давно перестала быть, как и положено больинству лампочек, прозрачной.

Виктор сделал шаг, и голова закружилась с новой силой. Он постоял немного и пришел к выводу, что если сделает лишний шаг - то попросту потеряет сознание. Собравшись, однако же, с силами, Виктор решил осмотреться получше; все же, любознательность брала верх на всех фронтах.

Виктор обнаружил, что пол в одном месте слегка гуляет под его тяжестью; глянув вниз, он увидел прямоугольник, тонкой черной линией прорисовывающийся снизу.

Вход в подвал. Или подпол - Виктор не знал, как называются подобные вещи в домах такого формата.

Опустившись на корточки, Виктор пошарил руками в потемках, проводя ладонями по этой линии. Вопреки надеждам, никакого намека даже на ручку он не обнаружил.

Но это, как и запах, кружащий голову, не помешал ему порыскать по дом в поисках чего-нибудь подходящего для вскрытия данной секретной территории. На полу, возле окна, валялся закругленный нож для сливочного масла. Виктор без раздумий схватил его и кинулся обратно к подполу, аккуратно продел лезвие ножа между крышкой и кромкой пола и, действуя металлической, инкрустированной какими-то завитками ручкой, как рычагом, стал осторожно приподнимать первую. Нож вошел в прорезь почти на всю глубину, но крашка оказалась примерно на терть от его длины - это придало Виктору как уверенности, так и шансов относительно всех его потуг проверить, наконец, этот дом изнутри.

Крышка приподнялась ровно настолько, насколько было необходимо Виктору, чтобы просунуть в образовавшюся прорезь руку. Если на худой конец - то пальцы, что он сразу же и сделал. Крышка оказалась не тяжелой; Виктор не возымел трудностей с тем, чтобы откинуть ее в сторону и заглянуть во мрак, черноту, что клубилась под досками пола. Совершенно никакого выключателя он не нащупал, когда вынул руку и пошарил слегка за краем проема в подпол - значит, нужна была керосиновая лампа или фонарик. Похоже, что в этом осязаемом воздухе, в котором клубилось столько смрада, сколько не скопилось снаруи, не было ровным счетом ничего, даже спуск вниз представлял собой всего лишь тонюсенькую лесенку, сбитую, кажется, из палочек, на которые ступи - и провалишься в черноту, да еще не знаешь при этом, какое расстояние отсюда и до пола там, под тобой.

Виктор, все же, спустил одну ногу вниз и не без замирания сердца нащупал внизу первую ступеньку. Стоило больших моральных трудов поставить ее на эту ступеньку так, чтобы услышать, как натужно затрещала планка, когда вес молодого человека мало-помалу переходил на нее. Затем начал осторожно спускаться вниз, переборов страшное желание не потерять из виду полоску света, льющуюся из зашторенного окна. Руки взмокли от волнения, и ему приходилось крепче упирать кончики пальцев в ладони, захватывая планку за планкой, каждая из которых была слишком узкая - и ее было проще держать двумя пальцами, средним и указательным.

В итоге планки закончились. Это он понял, встав подошвой на твердую поверхность. В голову пришло сразу "ступенька", и он стал неуклюже поворачиваться, ну прямо как совестливый слон в посудной лавке, пока не убедился в отсутствии названия "ступенька" в том, на чем стоял теперь. Повернувшись, ощутил легкое прикосновение к своему лбу; дрогнул и отстранился на всякий случай, но нащупал рукой и дернул вниз веревочку, которая оказалась всего-навсего шнурком, привязанным к рычажку включения оголенной лампочи.

Электрический свет бережно разлился по небольшому помещению с низким потолком. Теперь можно было видеть все, что находилось под полом - все то, от вида чего волосы на затылке Виктора зашевелились.

На стуле, вплотную придвинутом к земляной стене, сидел мужчина; впалая грудная клетка, узкие, приподнятые плечи, на которые накинут потертый серый пиджак. болтающиеся штаны того же покроя, из-под брючин которых виднеются серые, мосластые щиколотки. Испещренное глубокими, ветвистыми морщинами лицо в обрамлении вьющихся белых волос, ракрытый черным проемом рот, узкие щелочки глаз с проглядывающими в них водянистыми белками. Руки старого человека накрепко стягивали волокнистые веревки, которые, в свою очередь, плотно обхватывали многочисленными витками вбитые в стену позади стула деревянные планки, подпертые снизу косыми блоками. Ноги не были зафиксированы на ножках стула - они были просто слегка вытянуты параллельно соседней стене; левая нога была слегка, совсем незаметно приподнята над полом. Однако самым страшным было то, что невооруженным глазом смотрелось на дряблой шее - прямо из середины, чуть ниже кадыка, торчала гвоздика на длинном стебельке. Она была неглубоко воткнута в кожу и держалась горизонтально, упираясь в заднюю стенку горла. Виктор опустил взгляд ниже и рассмотрел еще одну деталь, на которую за ширмой прочего кошмара просто сначала не обратил внимания - почти по середине раздвинутых коленок зияла чернотой расстегнутая ширинка - кто-то мастерски удалил все, что удерживало две половинки вместе на этой интересной детали мужского туалета. Ткань вокруг прорехи в штанах была съеженной, и света не хватало для того, чтобы увериться в страшном отсутствии того, что по природной идее должно было находиться за ней.

Виктор застыл, поаженный и обескураженный. Ноги сами направили его обратно к лестнице, по которой он имел неосторожность спуститься сюда, вниз. Как только пальцы легли на тонкую планку лестницы, оттуда, сверху, раздался легкий скрип, и лестница вздрогнула, а затем мелко задрожала. Виктор поднял голову и посмотрел наверх...

... Висок пульсировал не совсем обычной болью - впечатление было, что с кости содрали кожу, да еще и расковыряли чем-то рану до полного обнажения первой. Интуитивно потреся головой, Виктор добился лишь того, что перед глазами пошли разнокалиберные круги разных цветов, а за глазными яблоками начало печь Когда, наконец, открыл глаза и вопросительно посмотрел по сторонам, оказалось, что он никуда не девался - он находился в том же подвале и был привязан к чему-то, что заставляло его локти круто отодвигаться в неестественном направлении, назад. Под ним находился табурет, так далеко отставленный от того, что находился за спиной, что Виктору буквально приходилось выгибаться всем телом в ее направлении, поясницей провисая между ней и комодом, к которому были плотно привязаны руки; кто-то не жалел бечовки, снова и снова оборачивая ее вокруг массивного предмета интерьера. Ноги пониже колен так же были надежно примотаны к коротеньким ножкам табурета - настолько сурово, что веревка даже впивалась в кожу сквозь штаны. Оценив место своего расположения, Виктор осознал, что сидит у противоположной стены от той, к которой примыкал стул с сидящим на нем мертвецом. Диагональ через все помещение - вот что отделяло мертвого человека от живого. А, возможно, только время. И Виктор не знал, сколько ему самому оставалось до того, чтобы превратиться в такого же, как этот многострадальный старик.

В подполе горел свет. По-прежнему можно было как следует осмотреться, тем более что времени ему было предоставлено, по-видимому, несколько больше, чем ему самому предполагалось.

Помимо относительной пустоты, в помещении было еще много предметов, которые было видно с той дистанции, на которой находился Виктор; здесь были холсты в рамах, прислоненные к стене в одной стороне и выглядящие так, словно ими не пользовались очень долгое время, в другой располагался стол со множеством ящиков, некоторые из которых были приоткрыты, и из них торчали инструменты - нечто среднее между художническими кистями и слесарно-столярными.

Виктор пока пытался прикинуть и догадаться, где же оказался, тишину разорвал легкий и уже знакомый скрип - кто-то спускался по лестнице. Юноша замер, пытаясь скосить глаза и посмотреть на того, кто торопился составить ему компанию в этом зловещем и пропахшем отвратными запахами месте. Глазное яблоко заломило, и кто-то медленно направился к нему сбоку, мало-помалу проникая в его поле зрения. Затем остановился, и Виктор увидел ту самую девушку, которую увидел тогда, на скамейке, так далеко отсюда. Она опустилась перед ним на корточки и взглянула снизу вверх задорным по-детски взглядом. Юноше почему-то захотелось съежиться в комок и не принимать объемной формы больше никогда.

- Ну как ты, Витя, поживаешь-то? - язвительно улыбаясь, спросила она у него. - Понравилось тебе в моей творческой мастерской? Мне здесь всегда нравится. Как тебе в твоей квартирке - так ведь, правда?

- Мастерской? - едва слышно выдавил из себя пораженный Виктор.

Девушка улыбнулась еще шире. Судя по блеску глаз, ей эта реакция понравилась.

- Да, мастерской. А ты удивлен? А меня вот вы постоянно удивляете, парни. - Она делано вздохнула. - Никак невозможно найти себе нормального, все вы однинакового от нас хотите, одного и того же!..

Она грациозно поднялась в полный рост и потянулась. Насколько бы эротичным не выглядело это движение, Виктору почему-то никак не хотелось возбуждаться. Честно признаться, он боялся даже пошевелиться - настолько его пугала эта милая с виду девушка. А та, между тем, уже смотрела на него игриво и, казалось, придумала в этот момент, что еще ей сказать или сделать.

- Ну как, развлечемся?

- Ка... каким образом? - внутренне сжался Виктор; его состояние не дало ему возможности сделать это в физическом плане.

- Как - каким? - Девушка даже немного обиделась на эти слова. - Совсем обычным! - и, виляя бедрами, направилась прямиком к столешнице, из которой были наполовину выдвинуты ящики и торчали наружу малопонятные для Виктора инструменты. - Самыми обычными. - Она оглянулась и посмотрела на него через плечо. Так смотрит мясник на тушу теленка, которую собирается разделать. - Что бы мне с тобой такое предпринять-то, а?..

Виктор нервно сглотнул. Слюна проскользнула в горло ледяной капелькой и примерзла к стенке желудка где-то на конце своего пути.

- Ну ты влип теперь, парниша, - озвучила она вдруг его собственную мысль.

И она принялась отодвигать один ящик за другим, нервно копаясь в их содержимом. На пол периодически падали не слишком большие предметы, к которым Виктору было даже страшно поначалу присматриваться, но выяснилось, что это всего лишь зубная щетка с салатовой ручкой и бритвенный станок из серии тех, которыми пользуются в наше время поклонники, разве что, тяжеловатых металлических насадок с обычным лезвием внутри.

- Твою мать, да куда же все девается-то,а? Блин! - ворчала она.

Сердце Виктора застучало с надеждой и со страхом единовременно. Ведь данная ситуация оказалась двоякая: с одной стороны, у него имелся шанс успокоить ее, войти в положение своей пленительницы и, быть может, этим смягчить ее дбявольский настрой; с другой - имел девяностопроцентную возможность своим вмешательством в процесс поиска заслужить мазок все той же бритвой чуть пониже подбородка.

Девушка фыркнула, оглянувшись и посмотрев на него дерзким и таким острым, как бритва, взглядом. За этим ничего не последовало.

- Послушайте, девушка, - попытался с ней заговорить Виктор. Он с трудом подбирал слова, и ему все еще казалось, что ни одна из выбранных им фраз не достигнет и мизерной толики желаемого результата.

- Ну что тебе?!

- Вы только не волнуйтесь. Вы чего-то ищите? Развяжите меня, и я с радостью помогу это найти...

- Щас. Уже нашла. Между прочим. И без твоих помощей. Козел.

- Зачем ты меня обзываешь? Ведь я же тебя не обзывал...

- Не строй из себя сраную целочку, - ледяным тоном дала ему совет девушка.

Виктор плотно сжал губы в страхе накликать на себя еще большую беду, чем была у него теперь. Просто следил за девушкой глазами, а та тем временем суетливо расхаживала по подполу.

- Вы одна тут живете?

Вопрос идиотский, однако попробуйте Вы задать более умный, находясь привязанным к мебели в компании с мертвым стариком. Виктория остановилась и посмотрела на него как лектор в институте, на сдаче экзаменов которому не слишком радивый студент выдал вдруг такое, после чего "неуд" поставить - верх милосердия.

- А разве похоже, чтобы я здесь жила?

- А дом неплохой, красивый. У вас тут дедушка когда-то работал, да, наверное?

Девушка фыркнула со злобой.

- Мой дедушка - вон он сидит. Отдыхает. Он никогда меня не навидел. Старый пердун. Видишь эту гвоздику? - Она указала подбородком на цветок, торчащий из горла мертвеца. - Он никогда их не любил. Он даже дочь свою никогда не любил - мать мою. Однажды поругался с ней, а потом, когда я забилась в комнату и плакала, этот поскуда пришел и принес мне букетик этих поганеньких гвоздик. И лыбится, такой, добренький. А потом и цветы эти ему на могилку лично положила. - Видимо, вспоминая этот светлый для себя момент, девушка расплылась в улыбке "черной вдовы". - Теперь одна из них у него как в знак моего почтения к нему. - Она сощурилась и хитренько так посмотрела на Виктора. - А не хочешь ли ты знать, где его дряблое мужское достоинство? - Она подняла руку, демонстрируя большие изогнутые ножницы для подрезания кустарника. - Я вырезала его нахрен и закопала в гробике, где эта старая мразь лежала. Приколько получилось. Теперь я буду его откапывать и смотреть, насколько его перец старый скуксился.

- Но мне ты ничего не собираешься отрезать?

Это молчание было зловещим. Виктор даже успел пожалеть, что у него нет в руках этих самых ножниц, чтобы отрезать свой расхлябанный язык.

- А с чего ты так решил? - загадочно пропела Виктория.

И направилась к нему, держа ножницы на уровне шеи. Приблизившись, она широко развела ножницы в стороны и теперь внимательно вглядывалась в глаза Виктора, с наслаждением впитывая в себя льющийся из них неподдельный страх.

- Добро пожаловать в мою мастерскую, дорогой.

- Зачем?! - Паника рвалась наружу, Виктор больше не мог ее сдерживать. - Послушайте, зачем вы все это делаете?! Я же вам ничего...

Она наклонилась и приблизила свое лицо к его, подергивающемуся от страха.

- .. не сделал? А никто мне ничего не сделал. Хорошего. Вот именно поэтому мы с Гошей и придумали это маленькое развлечение.

- Гошей? - Виктор похолодел. - Этот тот, который...

- Да, парень с лопатой. Я думаю, вы уже встречались с ним. Милый малый, только вот с головкой у него чего-то не тое. Но мне это не мешает. Он раньше работал могильщиком на этом кладбище, но потом сошел с ума, и его отсюда уволили. С тех самых пор мы с ним и не разлей вода. Он помогает мне, а я не даю ему сбрендить окончательно.

- Интересно, - изобразил неподдельный интерес Виктор, чтобы хоть как-то оттянуть момент, так пугающий его своей неизвестностью, - и почему же это он сошел с ума-то?

- Тебе рассказать, тебе правда это интересно?

- О, ужасно! - солгал юноша.

Этот прищур говорил только об одном - Виктория уже начала сомневаться в искренности его рассуждений. Большие ножницы по-прежнему застыли где-то между ее красивой грудью, затянутой тонким бардовым джемпером, и его переносицей.

- Ну, хорошо. Случилось еще до нашего знакомства. Познакомились мы случайно здесь же, на кладбище. Он сидел на скамейке и выглядел так, что даже черти его бы пожалели. Мне стало жалко его. Худой, невзрачный, он уже тогда пропах потом и дешевым пивом. Я присела рядом с ним на скамейку и спросила его, почему он так сидит и что его терзает. И он мне рассказал свою историю, в которой столько всего неожиданного и печального, что даже я всплакнула, выслушивая его. Оказывается, что его отец сам частенько ходил на это кладбище. Но не затем, чтобы помянуть его дудушку, который, кстати, от бомбежки погиб в 45-м. А только из-за того, что покойники его чрезмерно привлекали. Ну, в том самом плане. Ты меня, наверное, понимаешь. Поэтому-то и начала лопата у Гоши пропадать - отец его приворовывать стал, чтобы красивеньких девочек себе раскапывать. Старик его импотентом был, и то, что у него ничего с мертвенькими девочками не получалось, его ужасно бесило. И вот один раз он не только девчонку эту самую лопатой порубил, да еще и Гошу избил до потери пульса практически. А потом запил еще больше, чем обычно, и стал приходить на кладбище уже песни орать и бутылки битые кругом разбрасывать. А потом однажды нарвался на Гошу, который тут напился после работы и отдыхал приспокойно под деревом. Пьяньчуга осоловел от такого, по его случаю, нахальства, и пырнул сыночка в живот - осколком бутылки, "розочкой". Можешь посмотреть, шрам у него на пузе так и остался. Короче, Гоша ведь тоже поддатый был - вскинулся и замочил своего папашку. В горлышко ту самую бутылочку воткнул. Да так глубоко, что потом плакал неделю, что папашу пришлось закопать; кстати, по соселству с кем-то, я уже не помню, с кем. С тех пор с ума-то и сошел. Мания на него напала - могилки раскапывать, вот.

- А отец его...

- Что - "отец его"?..

- Ну, отец... Он потом девочек этих... ну, мертвых... куда девал?

- Как - куда? Обратно и закапывал. Ты языком-то тут не мели, все равно я уже решила.

Если и наступила снаружи зима - Виктор ощутил это всей своей кожей.

- Что решила?

- То и решила. Экспонатом моим будешь. Экс-клю-зив-ным.

Виктор уже успел похолодеть от неописуемого страха, когда Виктория вместе с ножницами прошла к верстаку и бережно их на него положила. Ее тонкая рука нерешительно скользнула над деревянной, выщербленной поверхностью, и легла в отодвинутый ящик. Через секунду она вынырнула оттуда, сжимая в пальцах портативную электродрель. Виктор от души надеялся, что в подполе не имеется розетки, однако был не прав - девушка уже двинулась к нему с надсадно жужжащей дрелью, держа ее в руке слегка на отлете. Глаза ее при этом были пустые, от этого взгляда в них Виктора бросило еще в больший ужас.

Приблизившись к нему, Виктория остановилась и слегка наклонила голову набок. Смотрела она сквозь него, апатия и безразличие читались в этом взгляде. Указательный палец конвульсивно нажимал кнопку все еще работающей дрели. Виктор поймал себя на том, что чувствует себя незавершенным полотном, на которое скептически смотрит художник и решает, какой мазок на данный момент будет больше всего удачным.

Словно в ответ на его испуганно=вопросительный взгляд девушка вдруг сказала:

- Вот думаю, что мне делать с тобой. Хочу как положено все обеспечить. Чтоб смотрелось лучше. Я так не умею - чтобы хоть что-то было не красиво.

Когда дико вращающееся сверло приблизилось к зрачку, Виктор на всю длину сдерживающих его пут подался назад, так, что уперся затылком в острый край комода за своей спиной. Табурет скрипнул под собственным весом, но, вопреки всему святому, разваливаться не стал.

- Подожди! - воззвал он в безнадежье.

Сверло застыло и слегка подалось назад. Тонкие брови девушки - вопросительно вверх.

- Не надо.

- Что - не надо?

- Не надо... этого делать.

Уголок рта съехал под углом и стал параллельно с правым углом.

- Ты всегда привык спорить с художниками?

- Я сам художник. Скульптор.

Ложь во спасение - только бы не выдать свои истинные "да" и "нет". Чтобы максимально обезопасить себя от провала, Виктор изо всех сил скоординировал мимику, оставив на ней только то, что подделывать было не нужно - замешательство и испуг.

Глаза Виктории заметно заблестели. Она заинтересованно опустилась на корточки и оказалась где-то между ног и под углом относительно сидящего на табурете пленника. Снизу вверх же она и смотрела на него, будто бы спрашивая: а можно ли тебе верить?

- Правда? - не скрывая неверия, спросила она у него, склоняя свою хорошенькую головку набок.

- Правда! Я занимаюсь этим практически с самого детства!

Рука, удерживающая дрель, как в замедленной съемке приблизилась к паху; Виктор даже ощутил давление холодного металла на одно причинное место.

- Это интересно. Чем докажешь?

- Я в детстве скульптурки лепил, из глины! Даже учился!..

- Учился? И как, выучился?

- Нет. Меня выгнали, у меня не получилось. - И тут же попытался исправлять ту дорожку, ведущую в топь, которую вывел, слишком увлекшись быстро строящейся легендой. - Нет-нет, я не оставил этого, я до сих пор этим занимаюсь!

- Серьезно?! - Победа - в ее лице уже читалось подозрительное замешательство.

- Да! У меня дома полно разных фигур!

- И из чего же ты их лепишь, мне интересно?..

- Да из глины. Я ее специально для этого покупаю, денег не жалею.

Давление на причинное место прекратилось. Девушка отвела дрель в сторону и опустила ее промеж колен, продолжая нимательно, испытующе смотреть на Виктора.

- Что-то я тебе не слишком верю. Чем докажешь?

- А ничем не докажу, пока я здесь привязан!

Молчание. Закусив нижнюю губу, девушка размышляла и осмысленно продолжала смотреть на предмет своих размышлений.

- Послушай, - нежно заговорил с нею Виктор, найдя эту паузу удачной для изменения тактики, - развяжи меня, а? Пожалуйста! Я обещаю, я не сбегу. Наоборот, я сам даже хочу делать так, как ты.

- Что? - Брови круто взметнулись вверх. Губы не сдержали саркастической насмешки. - Ты хочешь присоединиться к нам? Чушь! Это развлечение для избранных, не для тебя.

Она поднялась с корточек и направилась к столу. К облегченному вздоху Виктора, дрель легла на поверхность верстака. Взамен этому нежные ручки принялись неторопливо копаться в содержимом верхнего ящика, и предметы, издающие от этого зловещий шумок, шевелили волосы у него на затылке.

- Пожалуй, я не стану тебя убивать.

- Правда?!

- Пока.

Внутри у Виктора все опустилось.

- Послушай, зачем тебе все это? Я же ничего плохого тебе не сделал. Напротив, я могу стать тебе очень хорошим другом. Правда, я умею.

Виктория обернулась и пригвоздила его взглядом к комоду.

- Другом? Другом... Умеете вы быть друзьями!.. Как же.

С ней было все понятно. Человек, возможно, с детства своего нен нашедший ласки и внимания от близких. Такой холоден как айсберг и тверд как скала, к нему не имеет смысла обращаться с мольбами или искренними просьбами. Спиной излучая эгоизм, воплощение этих талантов стояло у верстака и одно за другим брало в руку и внимательно оценивала их взглядом. Некоторые возвращались обратно в ящик, другие же ложились в ряд неподалеку от дрели.

- Что ты собираешься делать со мной? - упавшим голосом спросил ее Виктор.

Она опять обернулась. На этот раз во взгляде не было абсолютно ничего.

- Собираюсь делать из тебя композицию. Подготавливаюсь пока.

- Пока? - Виктор почувствовал укол страшного подвоха.

Виктория повернулась к нему. На этот раз во взгляде читалось что-то еще помимо обычной смеси насмешки и брезгливости.

- А ты знаешь, что в этом подполе есть еще один подвал?

- Я заинтригован. - Улыбка заинтригованности не удалась.

Девушка подошла к нему и указала на что-то за его спиной.

- Под комодом, прямо за тобой.

- Ну, я думаю, тебе будет неудобно сдвигать эту тяжесть вместе со мной. Может, развяжешь меня, и мы вместе справимся с этой задачей?

- Хорошо. Но только чтобы похвастаться. - Из кармана джинсов появился складной ножик. Щелкнула пружинка и выплюнула коротенькое лезвие, суженное к кончику. Несколько секунд оно было просто направлено на Виктора, а дальше последовала убеждающая просьба:

- Я бы не стала на твоем месте пробывать скрутить меня при этом. Знаешь ли, ты не первый пижон, который из-за этого оказался кастратом.

- Я все понял, - с готовностью кивнул Виктор. В его глазах раненой птицей забилась надежда. Сердце было слышно в ушах, когда веревка свалилась с левой руки. - Большое спасибо, ты правильно поступаешь.

Левое запястье словно ужалило. Виктор вскрикнул, а Виктория подняла на него взгляд и посоветовала:

- Языком своим не рыпайся. Я этого не принимаю.

Пока она занималась его ногами, Виктор быстро поднес боковую сторону запястья к глазам, на котором красовался коротенький росчерк тонкого шрама, из которого выступала кровь. Гнев взвился жарким огнем в глубине души, склонившаяся над его коленями головка была так близко - но Виктор посчитал разумным сдержать себя, но не мысль, которая бы никогда не перешла в слова:

"Ну ладно, сука, ты у меня потом за это ответишь!"

- Теперь помоги мне комод передвинуть, - отвлекла его от мысленных рассуждений девушка. - И с табуретки, смотри, не навернись - мне не хотелось бы, чтобы ты потерял все самое интересное.

Комод оказался достаточно тяжел. Под ним - крышка.

- Давай, попробуй ее отогнуть. - Видя, что Виктор стоит в нерешительности, Виктория вдруг громко сказала, и уже потом молодой человек услышал звук, который уже слышал - как раз до того, как стройная девичья ножка выбросила его прочь из сознания. - О, а вот и Гоша появился! Гоша, иди, помоги нашему другу крышечку поднять!

Гоша остановился и посмотрел на Виктора, скривив рот так, словно его призывали копаться вручную в брюхе тухлой свиньи.

- Как же, помню, - нехорошо сверкнул он глазами, - видал его, видал. Ну, что ж, давай, помогу...

Виктор отошел, чтобы позволить Гоше воткнуть в щель между крышкой и полом лопату и поддеть крышку. Толкнув ее рукой в сторону, он подмигнул Виктору.

- Давай, чего ты, спускайся!..

Чувствуя направленный в спину складной ножик, Виктор стал спускаться по приставной деревянной лестнице вниз, в новую обитель мрака. Когда ноги ступили на твердую поверхность, ощутил болезненный укол в спину.

- Стой смирно. Только рыпнись у меня!..

Сухой щелчок, разбивший тишину, осветил большое помещение, в котором...

То, что предстало глазам Виктора, представляло собой нечто среднее между краеведческим музеем и камерой пыток средневековых застенков. И тут и там располагались зловещие экспонаты, и все они были людьми. Людьми, но только обкзображенными до такой ужасной степени, что смотреть на них без содрогания было невозможно. Нечто великое присутствовало в каждой фигуре, и только творческое подсознание, которое сидит в каждом из нас, позволяло еретично сказать себе: "О, какое необычное искусство!"

- Позволь я познакомлю тебя хотя бы с некоторыми из моих произведений. - Двигаясь медленно и грациозно, как настоящий и всезнающий экскурсовод, Виктория направилась к человеку, стоящему возле стены; только когда приблизилась к нему, Виктор с ужасом догадался, почему он стоит так устойчиво и вертикально - держался он на шесте, что стоял на квадратной деревянной площадке под причинным местом.

- Первый. Как, нравится тебе? Прикольный на нем костюм, правда? Прямо со свадебки, почти что новехонький. Даже розочка осталась на ласкончике. - Тонкие пальчики чуть-чуть поиграли с красной гвоздичкой на левой стороне воротничка черного, строгого костюма. - Пусть тебя не настораживает, что он жопой на шестике сидит - такова моя задумка, чтобы он всегда стоял вот так, с букетиком в руке. Невеста пока еще где-то бегает, так что под ручку он ведет пока самого себя, больше ему некого к своей блядской груденке прижимать. Так он стоит и ожидает, когда их объявят мужем и женой. Считай, что они в церкви, не в моем музее. Классный у него букетик в руке? Я его откопала на его же могилке. К сожалению, дождь прошел, и букетик чуточку испортился; я его потом час полоскала в холодной воде, все пальцы себе, блин, отморозила! Священника, к сожалению, мой брат пока еще не выкопал. Но это, я думаю, дело времени и, так сказать, будущего.

Переходя к следующему экспонату, девушка повела рукой в сторону сидящего на корточках мужчины со спущенными штанами. На лице уже начали проглядывать голубовато-серые трупные пятна.

- А это - бомж из поговорки "На кладбище сторож дрищет". Вот, что-то он, по-видимому, съел, и поэтому пробрало его прямо тут. Понос я не придумала, как ему пририсовать, так что уж не обессудь. Видишь, как широко раскрыты у него глаза? Это моя идея - стеклянные шарики. Гуашь отлично смотрится, несмотря на гниение. Обноски достались ему по наследству. Так его и похоронили, прямо в полиэтилене, среди бомжей и прочего сброда тут, на кладбище. Гоша присутствовал при том, как его хоронили. Он же у меня тоже образы видит... Вот он мне и подсказал, что можно из этого опустившегося типа сделать. Пускай после смерти - зато он теперь увековечен.

Следующий экспонат представлял собой нечто среднее между облитым кислотой манекеном и персонажем Клайва Баркера: оплывшее лицо, торчащие из головы длинные строительные гвозди, а из тела - спицы, что делали его похожим на очеловечевшегося дикобраза-мутанта.

Виктория не без чувственности провела пальцами по частоколу ржавых спиц, торчащих из каждого участка кожи тела несчастного; глаза мужчины, который выглядел по возрасту примерно как и Виктор, представляли собой провалы, вокруг которых запеклось что-то черное, похожее на страшный макияж. Губы приоткрылись в сладостном желании, коротенький кадык дрогнул, и Виктория заговорила дрогнувшим от волнения голосом:

- А с этим я когда-то встречалась. Жуткий был тип, зануда и бабник. Но один плюс у него, все-таки, был - посмотри на его член. - Виктор невольно взглянул туда, куда опустился ее взгляд, и остановился на распухшем и почерневшем фаллосе, сплошь утыканном мелкими булавками. - Мы так с ним ни разу ни трахались, вот только о чем я и жалею. Знаешь, сколько мне пришлось бегать по магазинам и лазать по бабкиной квартире, чтобы раздобыть все эти спицы и иголки? Уйма времени на это ушло, и вот тебе результат: перед тобой - "Человек-еж". Почему я его так увидела? Да потому что колючий он был, в последнее время только и зна, что отшивать меня, когда я его хотела. В конце концов бедолагу подкараулили шлюхи, которых он когда-то ебал, и пырнули его ножичком; или острой пилочкой для ногтей - я так и не поняла. Брат и его не проворонил, так что ты можешь стоять и теперь нюхать бесшабашность человеческого похотефлюизма всей его гниющей плоти.

- Так у тебя их тут так мало?

- А тебе не нравится? - удержав на нем продолжительный взгляд, холодно спросила у него Виктория.

- Нет, что ты, очень даже нравится! - Виктор испуганно попятился и вздрогнул, уткнувшись спиной во что-то позади себя. Ему в лицо гнилыми зубами улыбался Гоша собственной персоной.

- Ты считаешь это искусством? - надвинулась на него Виктория. В ее глазах читалось: "Отрицательных ответов не принимаю".

- Что ты, конечно! Такого искусства я в жизни не видел, клянусь!

- Так ли это? Ты веришь этому взмокшему от страха человеку, братец?

- Ха! Да я его прямо бы щас, в живую закопал!..

Голова у Виктора закружилась. Как бы он ни старался держаться, удушливый запах, заполняющий жуткий музей, все таки сделал свой ход: он скрючился, и его вырвало. Гоша презрительно зашипел и отошел в сторону.

- Ну вот, ты загадил мне весь пол! - ударил по ушам уязвленный визг Виктории. - Как я его теперь мыть-то должна?!.

- Разреши, сестра, я его сейчас угроблю за это? - Гоша медленно, с готовностью, поднял лопату, держа ее над затылком согнувшегося в три погибели Виктора. - Сейчас закопаем, через недельку выкопаем - и можешь из него чучело набить, как и из этих.

Вот не знал он, наверное, что Виктория сейчас не была в настроении выслушивать что-либо, и ее негодование тотчас же перекинулось на него:

- Да что ты понимаешь вообще в искусстве, ты, чурка?!!

- Что?! - Гоша был так оголоушен, что лопата у него опустилась. Он удивленно и с испугом смотрел на злобную фурию, которая была его сестрой.

- Ты что, не понимаешь?!! Я всю жизнь об этом мечтала, я хотела быть художницей, но твой блядский отец не хотел этого понять, не хотел!!!

- Да заткнись ты! - Виктор, не разгибаясь, отшатнулся и, ударившись спиной о стену, опустился по ней и сел в углу. - Вик, ты вообще, что ли, гребанулась с этими гнилами?!.

Виктория задохнулась от негодования.

- Ты что, никогда не разделял моей работы?! Ты только делал вид, что больной, да?! Да ты мне всю жизнь испортил тогда!!!

И Виктор увидел, как Виктория бросилась на него, вытягивая перед собой руки со скрюченными, как у хищной птицы когти, пальцами. Тот отступил, прикрываясь лопатой, а она с диким криком вцепилась в него и потянулась к глазам. Гоша отшвырнул взбесившуюся сестру от себя и шагнул на нее, замахиваясь лопатой.

"Это мой превосходный шанс".

Так решил Виктор и бросился к лестнице. Пальцы больше не беспокоились о том, что легко переломят тонкие ступеньки - он пулей вырвался наверх, и в спину только донесся сочный удар и сдавленный женский крик.

Свежий воздух ночи ворвался в легкие и бальзамом растекся по лицу. Ноги подогнулись, и он упал, чувствуя с содроганием влажную землю под своими ладонями. Ветер налетел, бросая в голову мелкие брызги начинающегося дождика, и Виктор не выдержал, заплакал от радости и счастья - он наконец-то был на свободе. И первая мысль, что пришла ему в голову после этого, была:

"Все, больше ни ногой, лучше буду гулять по парку впредь!.."