Сын главврача

Для тех, кто ни разу не работал в морге, может показаться странной встреча с человеком, положившим своему делу в этой области порядка ни одного сеона из всех вероятных. Лицо его спокойно, он буднично пожимает плечами и вполголоса отвечает на вопросы, которые вы ему задаете, стоя возле его очередного охлажденного подопечного. В отличае от вас вид синеватых ног, одеревенело торчащих из-под простыни, не производит на него ровным счетом никакого эмоционального влияния. Так же вы показываете кому-нибудь свою коллекцию кинофильмов.

Дядя Вася был одним из таких людей. "Дядя Вася" - по крайней мере, именно так, безо всяких лишних отчеств и, тем более, фамилий, возжелал он, чтобы к нему обращались. Человек по природе своей простой, из рабочей семьи, он всю жизнь впахивал на токарных станках, а когда еиу стукнуло сорок, случилось предвиденное: как-то, выпив лишку, он распрощался с тремя пальцами на руке, приступив в таком виде к обработке очередной детали. После этой неприятности дядя Вася, скрепя сердце, ушел с завода и ударился в запой. На работу его не брали; кому нужен был пьющий, да еще ограниченно трудоспособный?

Но выход, все же, нашелся.

Как-то раз, бродя полубесцельно по городу в поисках хоть какого-нибудь заработка, ноги сами понесли его в направлении городской больницы. Едва только переступив порог основного корпуса, дядя Вася понял: здесь он работу найдет. Пусть низкооплачиваемую, пусть малостерильную - но ему, по крайней мере, будет, на что жить и знать, что ты, пусть небольшим, но все же полезен обществу своим участием в нем.

Вот так он устроился на работу при территории. С самого начала приступив к новым обязанностям, дядя Вася сначала мыл полы в отделении тяжелобольных, после последовала должность санитара, чья работа заключалась в перевозке пустых каталог и с заменой их "ничего" на тела. Мертвые это были, с операции, до операции - для него все было едино. Так, постепенно, дослужился он до одного единственного: стал работником прибольничного морга. Здесь отсутствие пальцев на руке не беспокоило ни его, ни сослуживцев, ни его подопечных - молчаливых и ко всему равнодушных мертвых людей.

- Вот так и работаю здесь. - Мне, молодому патологоанатому, которому до высот этой профессии пока еще было как до луны, все же было немножко дико смотреть на это умиротворенное лицо и слышать его спокойные и неторопливые речи; а вдруг я вырасту, выучусь и стану таким же, как он? Буду ли я одинаково спокойно рассказывать уже своему личному ученику, на какой каталке кто лежит и когда и с чем его привезли, или же вскрывать его я тоже буду подобно селедочному брюху с целью принять из него полоску молоки или икры, если это потребуется? А это потребуется. - Ночью сторожу, а днем мертвяков катаю. От входа и прямо сюда. Да ты не беспокойся, что ты, привыкнешь. Ведь они - это такие же люди, как мы с тобой. Только водки и баб им не надо. Уже.

И рассмеялся, продемонстрировав неровные, плохо вычищенные зубы. А вот мне было не до смеха. Особенно не хотелось смеяться при взгляде на его левую руку. Культя, одна короче или длиннее другой. Мясо затянуло кость, в своем процессе образовав неглубокую ямочку посередине - в том месте, откуда когда-то могла торчать кость.

- На что ты смотришь? Ах, на это? - Он приподнимает руку и безучастно смотрит на результат былой ошибки. Его ничуть не волнует, что при этом меня всего пробирает несусветная дрожь. - Я их сам ампутировал. Дома, кухонным ножом. Пьяный был в стельку, вот боли тогда и не почувствовал. До сих пор помню: иду по улице, кровь с руки ручьем льется, я платком его зажимаю, а он уже мокрый насквозь, ну а прохожие шарахаются от меня, будто я каторжный какой. Да еще и чумкой собачьей больной, ко всему прочему. Ну, ничего, зажили, пальчики. Даже ими могу двигать, видишь? - Гротеск из трех куцых пальцев зашевелился, и выглядело это так отталкивающе ужасно, что волосы на затылке у меня встали торчком. - Ты чего так смотришь? А, не привык еще.. Ну ты привыкай лучше скорее - здесь тебе немало разношерстности всякой увидеть придется.

В процессе этой зловещеватой экскурсии мне пришлось пройти непосредственно на территорию морозильного отделения. Воздух здесь был душный и наполнялся чем-то, что, как мне показалось, служило для забивания всех остальных запахов, какие источают подвергающиеся естественному процессу разложения трупы. В отличае от меня мой экскурсовод никак не проявил влияния этого воздуха на самого себя, тогда как я удержался от того, чтобы не зажть нос двумя пальцами, хотя почему-то дагадался, что это мне поможет мало, чем.

- Извини, у нас просто подводка холодская постоянно ломается, - словно бы извиняясь, объяснил мне обстановку внутри помещения мой проводник по миру наполовину замороженных мертвяков. - Мастер по этому делу уже вторую неделю хуй на нас клал. Видно, спивается, бедолага, от такой работы.

В помещении были не только камеры, закрывающие собой всю стену, и на каждую из которых было наклеено по табличке с номерами, заклеенными прозрачным скотчем. Какие-то цифры были выполнены при помощи фломастера, какие-то - авторучки. Был здесь, вроде бы, и карандаш, и просто матовый блеск металла, что был под процарапанным слоем темно-зеленой краски, которой были выкрашены все лотки вместе с корпусом. Каталки, пустые и занятые, стояли вне.

- Их никогда здесь мало не бывает. Всегда кем-нибудь пустота вокруг да заполняется. - Дядя Ваня подошел к одному из слотов огромного железного шкафа и потянул его на себя. С металлическим грохотом, который отнюдь не был оглушительным, ящик выдвинулся наружу. - Подойди сюда, посмотри.

Как сильно мне и не хотелось этого делать, любопытству и ногам не прикажешь - я приблизился к слоту и осторожненько заглянул в него. Не желая видеть всего того, что в нем находилось, я все же успел увидеть некое мессиво из рук, ног и головы. Последняя выглядела так, как-будто на нее сверху уронили наковальню, как в американских мультиках, это как минимум. К моему счастью, дядя Вася задвинул ящик обратно и прокомментировал:

- Такое часто случается. Человек попадает в аварию, и пока его вытаскивают, он превращается неизвестно во что. Этого мы еще не опознали - его документы выглядели вот примерно так же, как и он сейчас. Думаю, родственники пожелают, чтобы мы его запаковали по полной, как груз 200.

Он подошел к слоту под номером "15" и выдвинул его тем же уверенным движением, что и предыдущий. Внутри металлической коробки лежал мужчина кавказской национальности и был абсолютно голый. На выпяченной грудной клетке справа чернело неровное отверствие круглой формы.

- Джигит. Самоубийство при помощи отвертки. Его привезли из ночного клуба, где он зависал, как сейчас говорят. Повздорил из-за девушки, из-за нее едва не убил какого-то русского, а она ему отказала. Ну он и поступил с собой как настоящий джигит: из кармана достал крестовую отвертку и ткнул себе между ребер. До сих пор не понимаю, как это у горца не оказалось... киньжяля. Завтра приедут забирать. Его же, горские.

Задвинув этот и выдвинув соседний, только располагавшийся ниже, почти у самого пола, дядя Вася задвинул его обратно, неопределенно махнув рукой. Мне только удалось рассмотреть в нем кого-то худого, тщедушного, иссинего. Кажется, у него был еще открыт рот: он чернел подобно воронке между темными щелочками навсегда сощуренных глаз.

- На это тебе не надо смотреть, - со знанием дела убедил меня дядя Вася. Не смея настаивать, я этому только обрадовался. Тем более что оттуда, из ящика, успело пахнуть настолько отвратным, что вторично уже не хотелось выяснять все в деталях, чему он был обязан. - С бомжами у нас обстоят дела, порой, гораздо чаще, чем с простыми умершими; в семье и при скопище родных и близких, так сказать. Этих нам привозят отовсюду, буквально изо всех уголков. Вот, как этого - когда прогниют немного. Родственников у них, понятно, нет, вот и не старается их никто искать-разыскивать. Отвозим их на кладбище, и там их закапывают как лиц без имени, фамилии и отчества. Жестяная табличка, словом - вот те и крест, надгробие...

Я искренне был поражен не столько увиденным, сколько услышанным. Раньше мне, молодому студенту медицинского вуза, в голову не могло прийти нечто подобное. До этого для меня все люди были белыми и пушистыми, и с себе подобными - пусть даже умершими - они поступали согласно моим наивным представлениям.

- Ну ладно, уже поздно. - Я не успел взглянуть на часы - так сильно меня увлекла эта удивительная экскурсия в мир упокоенных. - Уже половина десятого. Иди, а завтра приходи - будем тебя знакомить с препарированием.

Дядя Вася пожал плечами и сделал невозмутимое лицо.

- Как скажете, Константин Николаевич. Мне не впервой. Вам - как обычно?

- Да, - надменно сказал я, задрав подбородок, чтобы, не дай бог, пожилой работник морга не уличил меня в слабости. - Номер "15" и "24", Василий.

- Воля ваша, - с сожалением вздохнул тот и выдвинул ящики, на которые я указал. - Я выйду, пожалуй.

- Выйди, Василий, выйди. - Мне уже не было до него никакого дела. И уже при нем я начал расстегивать ширинку и приспускать штаны. - Я же сказал тебе: на сегодня можешь быть свободен.

- Как скажете.

Он меня боялся. Определенно. По той неторопливости, с которой он вышел за дверь, это угадывалось не только в движениях, но и запахе. Эти, что остались наедине со мной, не могли бояться - они были просто мертвы. Джигит еще не начал тухнуть, и когда я вытаскивал его из слота и укладывал на живот, сомнений не было - он не будет против. Ведь главврач - мой отец, и мне, как его сыну, можно ВСЕ.