Вывихнутый

В окна стучится отвратный ноябрь, огонек на кончике сигареты еле теплится. Пальцы дрожат, потому что на правой руке работают только мизинец и средний – курить чертовски неудобно. В соседней комнате кричит Наташка, и я, хоть обещал не закрывать дверь, все же ковыляю несколько метров и щелкаю затвором. Иначе я не выдержу. Я не выдержу.

Наступил вечер, и все тонет в противной коричнево-серой мгле, лампа с пыльным абажуром светит тускло, только тоску наводит. Докуриваю до фильтра и бросаю под ноги, прямо на паркет. Пропади оно все.

Подхожу к окну и вглядываюсь в дождливую муть. Кое-где горят огни, но большинство окон слепы. Деревья скрючились голыми скелетами, а от цвета неба тянет блевать. По грязной улице, покрытой гниющими листьями, тащатся два изломанных силуэта. У левого лодыжка, а у правого колено, сразу понимаю я. Правый теряет равновесие и падает в слякоть, левый пытается поднять его своими руками-плетьми. Без толку. Отворачиваюсь.

Наташка снова хрипло кричит, но я не хочу идти. Я боюсь. Чертов Димон! Я ни в чем не виноват! Мне кажется, что я слышу глубинный хруст своих собственных костей. Врачи называют это крепитация. Мерзкое, страшное слово.

Достаю новую сигарету – это все, что мне осталось. Пытаюсь щелкнуть зажигалкой, прижимая ее к столу, но руку сводит судорога, которая сменяется уколом боли – мизинец скрючивается и вывихивается. Спина покрывается холодным потом – слишком быстро! Так не должно быть, не должно! Болезнь ускорилась.

Когда началась эта напасть? Неужели всего неделю назад? За это время наш район как вымер. Да что район – вся Москва будто остановилась. По телику сказали, что людей убивает неизвестный науке вирус, который вытворяет с организмом черти что. Сначала вывихиваются пальцы на руках и ногах, потом суставы покрупнее – лодыжки, локти, колени, плечи. Потом позвонки и ребра начинают танцевать джигу. Лекарство пока не найдено, но лучшие российские ученые... На этом я выключил телевизор и больше не включал его. И так тошно, что приходится слушать, как клацают твои кости, как выкручиваются с влажным хрустом суставы.

Но больше всего я боюсь громкого ЩЕЛК! Мне кажется, именно так вывихивается шейный позвонок, но ты не умираешь, нет. Ты еще несколько дней мучаешься от невыносимой боли, раскорячившись, как раздавленный таракан, без возможности пошевелиться. Наверное, именно из-за этого так орал сосед. И вон как кричит сейчас Наташка, хоть ее время еще не пришло.

"Мой малыш! У него что-то вывихнулось!" – невольно вспоминаю ее визг. Глубоко дышу, пытаясь унять дрожь. Фаланги пальцев торчат под ужасными углами, и я стараюсь не смотреть на руки. Хорошо, что я успел сделать укол.

Вчера притащился Димон – мол, нашел противовирус, дорого не возьму. Я ему – да ты только уличную наркоту бодяжить можешь. А он – ну как знаешь. И не вывихнись у меня лодыжка в этот самый момент, не повелся бы. А так упал на заплеванный пол лестничной площадки, испугался до смерти, запаниковал. Димон ухмыльнулся и поднял меня, протянул бутылек. Теперь убеждаю себя верить этому наркуше.

Неуклюже тащусь к запертой двери. Открываю, заглядываю. Наташка лежит на диване, и по ее телу будто волны идут. Лицо белое-белое, по нему пот градом, губы искусала в кровь. Изломанные руки к большому животу прижимает, будто пытается защитить ребенка, которого носит. Хрипит, кричит, а как замолкнет – щелк-щелк-щелк по комнате. Это позвонки сдвигаются, вывихиваются. Господи, только бы укол помог! Только бы помог!

На несколько мгновений жена затихает, перестает дергаться, и я вижу, как изгибается в ее животе наш нерожденный ребенок, слышу, как гнутся его маленькие мягкие косточки. Отшатываюсь и сгибаюсь – меня рвет на пестрый ковер. Паника накатывает от осознания того, что скоро и я буду вот так корчиться. А в ушах – щелк-щелк-щелк! Мышцы сокращаются, дергаются, кости ходят ходуном, хрящи тянутся, рвутся, выкручиваются...

Захлопываю дверь, пытаюсь зажать ладонями уши. Хромаю к столу, смотрю на пол – в сумраке серо поблескивает пустой пузырек рядом с использованным шприцем. Только бы Димон не соврал. "Ты сделаешь это? Ради малыша? Сделаешь мне укол?" – шептала Наташка. "Я сделаю, сделаю", – говорил я. Вспоминаю, и от самого себя тошно. Вывихнутые пальцы невольно тянутся к сгибу локтя.

Квартира тонет во мраке, и мой разум тоже. Повсюду мне мерещатся эти влажные хрустящие звуки, которые не столько слышишь, сколько ощущаешь нутром. Щелк-щелк-щелк.

Я тянусь к пачке сигарет на столе, чтобы выудить одну и покурить, успокоить нервы. Мое тело щелкает и начинает крениться вперед, вперед, сквозь внезапную вспышку белой боли с эпицентром в правом бедре. Я вскидываю руки, чтобы хоть как-то смягчить падение, но оба локтя вяло хрупают и складываются. Я заваливаюсь, как мешок, и начинаю выть. Боль адская, но я ору не от нее – от ужаса. Моим воплям вторят хрипы из соседней комнаты.

Перекатившись на спину, я слушаю мерзкое щелк-щелк-щелк, и теперь это точно не Наташка. Это я. Боюсь, что скоро дойдет и до шеи. Почему так быстро? Почему? Я не хочу умирать! Только не так!

"Ради ребенка? Ты сделаешь мне укол?" – стонала жена, когда у нее вывихнулись все крупные суставы. "Да, конечно", – отвечал я. Но Димон продал мне только одну дозу. "Шприц в подарок, стерильный", – подмигнул он и махнул на прощание искалеченной рукой.

Я все еще орал – больше от безысходности, чем от боли, – когда из соседней комнаты прекратились все звуки. Наверное, Наташка отключилась. Или умерла, но мне уже все равно. Наконец я заставил себя замолчать и несколько раз болезненно сглотнул – горло дерет, как при ангине.

Щелк-щелк-щелк. Это мои кости сдвигаются в тишине. Слишком быстро, слишком быстро! Перед глазами маячит темная люстра, вся в безвкусных завитках и изгибах. Во мраке они похожи на щупальца какого-то чудовища, которое тянется, тянется, тянется ко мне. Я заплакал.

"Умоляю... ребенок..." – хрипела Наташка. На сгибе моего вывихнутого левого локтя чернеет огромный синяк. Я не умею делать уколы, вену еле-еле нашел, весь искололся. Это мой противовирус, мой! Не хочу умирать! Не хочу. Не хочу. Пусть она умрет, а не я. Пусть она и ребенок, но не я. Не я! Не я!

По телу побежали судорожные волны, ребра стали танцевать странный и страшный танец. Димон наврал. Боль нахлынула издалека, и я услышал, что снова ору. И теперь это не страх. Только бы скорее прозвучал оглушительный ЩЕЛК! в шее. Пожалуйста.

КОНЕЦ