Кладбищенский сторож

Станислав Епифанович Зазеревич давно вышел на положенную пенсию, однако это не мешало пожилому инженеру продолжать размышлять о пользе общественности. В прошлом инженер-проектировщик, он с треском старался забыть о своей ненужности народу. Всегда было грустно размышлять о том, что рано или поздно наступит такое время, когда ты никому не будешь нужен, когда общество уже е станет в тебе нуждаться, как и в твоих проектах и идеях. Зазеревич не раз задумывался об этом, и каждый раз такие мысли заставляли его сердце заполняться грустью о вполне предрекаемом будущем. Но, как и обычно, когда живешь своим настоящим, в голову как-то не лезет то, что будет через энное количество лет. Но вот когда будущее постепенно становится настоящим, уже начинаешь осознавать свою маленькую причастность к самопророчествованию.

На пенсиии кто-то уходит играть в домино на лавочке в компании себе подобных, кто-то не расстается с таблетками и "уткой" под кроватью, время от времени жалуясь на так и не спешащую к нему смерть, а кто-то, как Станислав Епифанович, не жедает ни усугублять свой геморрой, ни изнурять кого-либо постоянными жалобам о своем постепенно скатывающимся на "нет" здоровье. Больше всего на свете он не любил, когда к нему относились как к человеку немощному и не способному творить полезности и дальше, не взирая на преклонность возраста. Успев разругаться со всеми в центре занятости, он, все же, вернулся к той женщине, которая упорно не желала иметь дело с пожилым безработным, держа в руке букетик ромашек и настаивая на мирном расставании. И все равно ему не дали никакой работы, популярно объяснив причины: мол, человек он старый, не дай бог, чего с ним случится еще на рабочем месте, а работодатели упорно не хотят хоронить кого-то за свой счет, что он уже может спокойно уйти на покой и жить на честно заработанную за трудовые годы пенсию, - вообщем, все эти слова только лишь усугубляли расстройство старика. Обижало еще и то, что все отказывались воспринимать чуть ли не бьющего себя в грудь старика как серьезного, готового к любым рабочим испытаниям человека.

Отчаявшись найти хоть какую-нибудь работу, пожилой инженер пошел к себе домой без особой надежды пойти уже завтра и попытать счастья еще. Поднимаясь по ступенькам своего хрущевского дома, уже с первого лестничного пролета услышал шаркающие шаги на пролет выше. Остановившись, оперся рукой о перила; ноги еще не устали, но не мешало заранее дать им немного отжохнуть; и терпеливо дождался, пока худенький старичок в подростковой футболке и с палочкой приостановился возле верхней ступеньки. Переминаясь в порваненьких тапочках, он задумчиво пожевал губами и, покряхтывая, решал один из сложных вопросов мерно тянущегося утра: как без вреда для здоровья спуститься с этой треклятой лестницы и ушаркать себе по теплому утреннему солнышку в своей обычной прогулке по дворику.

- Сергеич, что, опять на прогулку собрался? - окликнул его снизу Зазеревич; невозможно было подняться к себе на квартиру или спуститься из нее по этой летнице, чтобы не встретиться с бывшим ударником заводского труда, живущим, к тому же, не больше и не меньше, а на одной лестничной площадке.

Сергеич нашел в себе моральных сил на мгновение отвлечься от своего очень важного занятия и все в той же глубочайшей задумчивости метнуть на него озабоченный взгляд. Сие совпало с уверенным упусканием ноги на следующую за верхней ступеньку. Как ни крути, а через минуту-другую та же участь ожидала и левую ногу, и палочку - как опору к ней.

- Да ничего себе дела, - проворчал в ответ почти добившийся своего старичок; ворчание это являлось следствием того, что в душе он аверняка проклинал по-стариковски строителей, что эти ступеньки здесь ставили. - Как всегда, дышу попеременно с жопой.

- Дыши, дыши. - Необходимо было дождаться, пока сосед совершит, наконец, свой тяжкиц спуск с "Эвереста", а иначе пройти на этаж выше через него не представляло никакой реальной возможности. - Я вот тоже хотел бы подышать, хоть тем же, чем и ты, да вот не дают - работу мне не дают, будь все оно неладно.

- Дурак ты, что ли, Слава? - Сергеич одолел уже половину лестницы, что удваивало шансы бывшего инженера в ближайшие десять минут подняться, наконец, к себе на квартиру. - Отдыхай и живи в свое удовольствие, раз уж пердеть на рабочем месте начал.

Станислав Епифанович не стал третить время на разжевывание слов, сказанных помешанным только на одной части тела Сергеичем, вся жизнь которого теперь сводилась к нравоучениям, отпускаемым всем и вся, кто бы ни повстречался на его отнюдь не скороходном пути.

- Жить можно и стариком, - грустно парировал в ответ на это Станислав Епифанович, - а вот только не получается как-то, когда ты больше не нужен своим прежним директорам.

- Хе, да ты не глупил бы уж на старости лет-то. - Сосед сошел уже с последней ступеньки и теперь повернулся к бывшему инженеру с открытым желанием пообщаться на свою излюбленную тему. - Твои директора, как ты говоришь, уже давно в могилах лежат. И ты скоро будешь. И я. И все, когда до наших лет доживут, повезет ежели...

- Ну, Сергеич, я умерать-то как-то пока не собираюсь еще, - поднимаясь по ступенькам наверх, с натянутой жизнерадостностью сообщил соседу Зазеревич. - Поживу еще, быть может.

- Ну, соседушка, это уж как знать, - не стал его в этом поддерживать его вечно недовольный сосед. - Никто из нас, старых пердунов, от смерти-матушки не застрахован.

Зазеревич даже остановился на полпути к своей квартире - настолько поразили его эти слова. Его сосед успел за какие-то две с лишним минуты поломать все его положительные устои в этой жизни. Ведь он жил и старался не думать о естественном исходе, а тут, после таких слов, касающихся так же и его, в голове вдруг промелькнула показавшаяся здравой на существующий момент мысль: "А что если и правда не стоит из кожи вон лезть, если скоро и так коньки отбросишь?"

С этими упадническими размышлениями он прошел к себе в квартиру, заперлся на ключ и прошел на кухню, решив поставить чайник. Как оказалось, за зеленым чаем плохой настрой быстро сменился на оптимистический. Зазеревич даже улыбнулся самому себе - настолько ему стало легко и хорошо.

"И все таки, неплохо, что ты старик, которому не претит подобный допинг", - подумал он про себя, растягивая удовольствие от допивания чая. - "Выпил вот такой вот травяной состав - и сразу кругом хоть трава не расти".

Посидев еще немного и поняв, что чай в чашке не станет для него бесконечным, Зазеревич поднялся и проследовал до входной двери. Там он вышел на площадку и окинул взглядом ряд почтовых ящиков; начавший совсем едавно вступать в свои права склероз не давал сразу угадать, где находится ящик с номером его квартиры. Отыскав, наконец, его, старый инженер запустил руку в жестяное нутро и извлек оттуда свежую газету. Свернув ее в рулон, Зазеревич проследовал обратно на кухню и на этот раз закрыл входную дверь только на цепочку.

В разложенной на столе газете было достаточно много информации для жителей города, для которых эта газета отпечатывалась в типографии; явно не районного характера, ибо таковой в округе Зазеревич как-то не припоминал. Большую часть печатного текста, как всегда, занимала политика, без которой все подобные этой газеты на одном развороте не мыслили, судя по всему, себе существования. Конечно, не было здесь и без некоторых областных новостей, по сути своей каждая из которых мало чем отличалась от предыдущей. Астрологический прогноз и колонка анекдотов были словно бы теми же, что и в прошлом ее выпуске. Звезды предлагали старику отказаться от лечения геморроя и чрезмерного употребления спиртных напитков, ну а анекдоты были если не на тему тупого постового и пьяного в стельку водителя, то касались глупых блондинок и совсем уж дуболомных олигархов. Вообщем, подавляющее большинство материалов Станислав Епифанович с успехом пропустил.

"Вот", - удовлетворенно ткнул он указательным пальцем в колонку, которая располагалась между пресловутыми анекдотами и до крайностей подозрительным астрологическим прогнозом. - "Если уж здесь ничего не найду - пойду по подворотням бутылки из-под пива собирать".

Большинство работ по кратковременному, но емкому обдумыванию, для него не подходило: то возрастные ограничения были слишком для него неподходящие, то физический преимущества ныне существующих безработных были слишком далеки от стареющего человека. Однако было среди всей этой незначительной массы свободных вакансий одно короткое, практически незаметное объявлеиие, отчео-то сразу же привлекшее его внимание: "Муниципальному предприятию срочно требуется охранник вверенной государством территории. Возраст работника значеия не имеет".

Последняя строка больно сильно понравилась Зазеревичу. Он быстро ухватился за имеющийся в наличии телефон и стал набирать указанный там номер.

- Да, - ответил ему на том конце провода кажущийся металлическим, но совершенно малоприветливым, голос. Нельзя было сразу определить с точностью, к кому он относится - к мужчине или к женщине.

- Расскажите мне, пожалуйста, - начал со всей возможной для себя вежливостью Зазеревич, - чем мне предстоит заниматься и в какую смену?

На другом конце провода некоторое время раздавался только статический треск. Пожилой инженер удивленно поднял брови, не веря в то, что ему всего парой добропорядочных фраз довелось довести человека до потери дара словестности. Однако, через некоторое время голос раздался снова. На этот раз - малоуверенно и как-то увертливо, как показалось Зазеревичу:

- Хорошо, но только хотелось бы встретиться с вами на нейтральной территории. Вы ни могли бы подъехать сегодня к окраине города?

- Мог бы. А отчего такая секретность? Вы что - ФСБ?

После такой фразы старичок побоялся, что тот, с кем он сейчас разговаривает, повесит трубку, но этого не случилось. Вместо этого ему пояснили. Правда, тоном сдержанным и нетерпеливым:

- Это у пригородного кладбища. Знаете, где это?

- Конечно. - Станиславу Епифановичу пришлось испытать некоторые сомнения по поводу правильности своего выбора, но отступать он уже не хотел. - А к которому часу мне там быть изволите?

- Да к любому. - В голосе говорившего внезапно появилось гораздо больше жизнерадостности. Отношение к его персоне кто-то резко решил поменять на благоприятное. - Сможете? Сегодня.

- Конечно. Я же согласился.

- Тогда мы вас ждем.

И на том конце провода тотчас же повесили трубку.

Станислав Епифанович посидел немного, обдумывая совершенный им поступок, затем мельком взглянул на настенные часы с кукушкой, которая в последнее время упорно отказывалась куковать каждый час, поднялся и направился к выходу. Ему нетерпелось поскорее узнать, что же это за организация такая, на которую он так успешно нарвался.

Едва он покинул увартиру, как тотчас же увидел уже возвращающегося соседа - того самого, ворчливого и с палочкой. К тому времени Сергеич успел уже подняться на верхнюю ступеньку, отделяющую его от лестничной клетки, на которой он жил.

- Гулять собираешься? - то ли с ехидством, то ли еще с какой подоплекой, не ведущей ни к чему положительному с его стороны, поинтересовался у уже подготовившегося к общению с ним Епифанычу. - Погодка хорошая, можешь сам посмотреть. Я свою задницу знатно погрел!..

- Вообще-то, Сергеич, я не за тем на улицу иду, - стараясь подавить в себе невесть откуда взявшееся раздражение к приставучему соседу, ответил Зазеревич. Он сделал вид, что очень торопится, но сосед только ехидно так ухмыльнулся - мол, знаю я, что торопиться нам в нашем возрасте уже некуда. - Работу нашел. Зх, не сглазить бы с тобой...

- Не сглазишь, не боись. - По усмешке, выданной соседом, было понятно совершенно обратное. - Я не колдун, чтобы тебя сглаживать. Сглаживать... сглазивать... Тьфу!.. Пропасть...

До места встречи с теми своими работодателями, которые, возможно, были посланы ему провидением после наступления дня ухода на пенсию, Станислав Епифанович добираля на автобусе. По дороге он все прикидывал и обдумывал, какой характер работы ему могут предложить, предлагая встретиться в таком месте, как кладбище. Криминалом здесь явно не пахло, однако те, кто давал объявление в газету, могли не определить его возраст по телефонному разговору. С другой стороны, по нынешнему времени можно было догадываться даже о таком раскладе вещей.

Автобус притормозил прямо возле обшарпанной стены-забора, отделяющего кладбище от проезжей части. Немногочисленный люд сошел на тротуар, а вместе с ними и Зазеревич. Оглядевшись по сторонам, он заметил расположенный не так далеко от остановки вход, представляющий собой металлические ворота, по его мнению, всегда выглядевшие слишком аляповато для подобного места, пенсионер без долгих раздумий двинулся к ним.

Ворота оказались незапертыми, и он бесприпятственно прошел на саму территорию непосредственно. Там он увидел небольшую домушку, дверь в которую была приоткрыта, и уверенно двинулся к ней.

- Можно к вам? - обратился он к невидимому хозяину, легонько в нее постучавшись.

- Войдите. Раз уж вошли, - ответил ему брюзжавый и, по-видимому, порядком уставший от частоты подобных посещений, голос.

За невзрачным столиком возле окна сидел мужичок. На нем была помятая клетчатая рубашка с расстегнутым воротником, под которым отчетливо виднелись худые, покрытые оспинами ключицы. Подбородок и даже скулы обрамляла пепельная борода, со стороны похожая на замысловатый веник, на покрытом выводком мелких черных точек носу, по форме напоминавшем молодой картофель, сидели спущенные на самый его кончик дубоватые с виду очки, занимавшие большую часть лица.

- Вы по какому вопросу?

- Мне бы, это, по объявлению бы... Я пришел..

- А, понятно тогда. - После оценивающего взгляда мужичок снова обратился к амбарной книге, что лежала перед ним на столе. - Ну и на что вы рассчитываете?

Зазеревич не слишком понял заданного ему вопроса.

- Я что-то вас не понимаю. Вы дали объявление в газету...

- Да знаю я, чего там дали! - даже не взглянув на него, махнул в его сторону рукой мужчина в очках. - Не правильное объявление дали. Не верное. Не нужно нам никого.

Эти три "не", последовавшие какой-то автоматной очередью, не только смутили Зазеревича - они просто заставили его так и застыть, вперившись ничего не понимающим взглядом в успешно игнорирующего его человека.

- Я чего-то, наверное, не понял, - осмелился сказать он наконец. - Мне газету вам принести, показать?

- Моодой человек, - подобное обращение вызвало у Станислава Епифановича приятный прилив гордости - ведь он, судя по этому, весьма неплохо выглядел для своих годов, - мне все прекрасно известно. И про газету, и про то, что версталось это объявление в номер... Не знаю, какой... Но могу сказать вам одно: поговорите с начальством - оно само вам все расскажет.

- Так, а это интересно, - немного даже рассердился Зазеревич, у которого до сих пор не получалось выведать у человека, сидящего перед ним, что-нибудь более или менее понятное относительно того, зачем он приехал через такое расстояние. - И где же мне прикажете его искать, начальство это ваше?

Пристальный взгляд поверх огромных очков как бы говорил ему: "Вы что, товарищь, настолько тупой, или просто надо мной пришли поиздеваться?"

Даром, что это он только не озвучил.

- Придите в другое время, - голосом поставил он точку в этом своем взгляде.

- Как - в другое время?! - возмутился Зазеревич. - Мне по телефону только что сказали, что я могу приехать прямо сейчас. Ну, я и приехал...

- Товарищь дорогой, я не знаю, с чем вы и о чем, когда там договаривались, - сдабривая свои слова, едва не по слогам произносимые, покачиванием в такт разговору расрытой ладонью, продолжал стоять на заметно укрепленной позиции мужичок. - Хотите поговорить с начальством - дождитесь их на скамеечке, благо что такая у нас, к слову, имеется. Все, выйдите. Все, что вы хотели от меня услышать, я вам сказал.

Зазеревичу только и оставалось, что в бессилии развести руками и выйти вон из помещения. К счастью, мужичок не обманул, и возле домика действительно обнаружилась старенькая, но все еще не изжившая свой срок общественного использования скамеечка. На нее он и уселся, чтобы ожидать настолько непунктуальное начальство в обществе собственной обиды на него и сердитости от тесного общения с представительством этого самого начальства.

Спустя какое-то время к воротам подъехал серебристый "Мерседес". Зазеревич насторожился и быстро сообразил, что молодой мужчина в длинном сером плаще и портфелем в опущенной левой руке - и есть то самое начальство, которое не пожелало быть рядом с ним в период не слишком теплого общения с его представительством.

Молодой человек сразу же увидел сидящего на лавочке пенсионера и, лучезарно заулыбавшись, направился к нему.

- Добрый день, - поздоровался он, протягивая Станиславу руку для рукопожатия. - Мы не заставили вас слишком долго ждать?

- Да уж, не заставили, - сквозь улыбку проворчал Зазеревич. Ему не хотелось злиться на человека, чей голос он как раз и слышал по телефону. - Я уж думал, умру прям здесь, вас дожидаючись. Ну, вы приехали - и это хорошо, благодарствую.

На миг улыбка приветствия на лице молодого человека переквалифицировалась на сомневающуюся гримасу. Собственно, по взгляду его можно было определить примерно то же: он вряд ли в своей жизни когда встречал столь странно разговаривающего пенсионера.

- Давайте с вами прогуляемся, - предложил он ему, наконец, но на этот раз улыбка у него получилась явно искуственной. - Вы не против?

- Совершенно, - пожал плечами Зазеревич. Он ничего не имел против хорошей прогулки теплым, солнечным деньком, и пусть даже маршрут этого променада пролегает через такое место как кладбище. - В моем-то возрасте прогулки в такую погоду тепленькую только приветствуются.

И они пошли по дорожке, ведущей через кладбище.

- Скажите...

- Станислав Епифанович, - подсказал ему Зазеревич.

- Отлично. Меня зовут Слава.

- Тезки, значит. - Зазеревичу было даже слегка лестно от того, что его возможный работодатель зовется так же, как и он.

- Да, представьте себе, - по-мальчишески вдруг рассмеялся молодой человек, чем еще больше приблизил к себе пожилого человека. - Скажите, Станислав Епифанович, почему вы обратились именно к нам? Вы ведь пенсионер уже - так?

- Так. И горжусь этим.

- Это очень хорошо. А кем вы были... ну, до пенсии, кем вы работали?

- Я был инженером-проектировщиком.

- Как интересно! И что же вы проектировали? Дома какие-нибудь, районы?

- Нет. Я был военным инженером. При авиации.

- Правда? А в каком вы звании, если не секрет?

- Звании? Я не служил, вообщем-то. Разве что на благо Родине самолетики боевые конструировал.

- Понятно. Ну а я, как бы это сказать, родился на кладбище.

- Как это? - насторожился и очень заинтриговался Зазеревич.

- Мой отец, а сначала - дед, занимались кладбищенским бизнесом. Со всем, что с ним связано. Так что я, может быть, почетный член династии начиная аж со времен Гражданской войны.

- Поздравляю вас и вашу семью в этом, - только и нашелся, что на это пожелать, Станислав Епифанович. - Семейный бизнес - это во все времена было приветствуемо.

- Да. А мне ничего не остается, как только поддерживать семейный бизнес. Собственно, у нас тут никого уже не хоронят. Практически. Ну, конечно, встречаются люди, способные заплатить, и мы их хороним.

- Что верно, то уж верно, - посетовал Зазеревич. - В наше время деньги все не решали, как сейчас.

- Да. Сейчас хорошо живет тот, кто хорошо платит. Золотых гор я вам, конечно, пообещать не могу, не ручаюсь, а вот добротную старость - вполне возможно.

- Да я, собственно, состарился уже, - напомнил ему пожилой человек. - Терять мне, особливо, нечего. А вот вспомнить молодость да поработать руками и головой - весьма бы хотелось.

- Что ж, здесь ваш опыт в инженерии, разве что только, не пригодится. Нам нужен сторож. Ну и человек, который бы за всем здесь следил. Я имею в виду приборку на малоухоженных могилах и, собственно, поддержание территории в относительной чистоте. Территория у нас не маленькая, но, согласитесь, приятно же, когда люди приходят на кладбище и видят, что это действительно священное место, а не просто массовое захоронение каких-нибудь собак или кошек.

Окинув взглядом кладбище с той стороны, мимо которой они проходили, Зазеревич немного смутился: кладбище действительно выглядело огромным. Такое не обойдешь за день или два. А уж если акцентироваться на каждой могилке - на это может уйти весь остаток жизни.

Так или иначе, но это был для него, пожалуй, единственный способ не сидеть сложа руки. Зазеревич устал логично размышлять - ведь он уже пришел к выводу, на котором, похоже, его поиски и заканчивались: сложно было найти что-нибудь лучше для старика-пенсионера, чем эта неторопливая, полусидячая работа.

Что интересно, его тезка не примянул озвучить эти его размышления:

- Это ведь лучше, чем охранять какую-нибудь автостоянку, да еще и вдыхать, вместо премиальных, выхлопы приезжающих на нее. Да и для вас, с вашим здоровьем, я думаю, не пристало там находиться. Не для вас это, не для стариков. Вы уж меня простите.

- Да это ничего, - махнул рукой Зазеревич; при этом он не переставал размышлять, справится ли он с задачей, которую ему здесь ставил этот человек. - Я уже привык...

- Вы не подумайте ничего превратного, - поторопился поставить все точки над "и" Станислав. - Я просто привык называть все вещи своими именами. Так что давайте с вами порешим: как вам наши пинаты, вы согласны пребывать в них много чаще, чем сейчас по ним прохаживаетесь?

- Мне надо подумать, - ответил Зазеревич. Оглядываясь по сторонам, он пребывал в нерешительности, однако эта нерешительность имела много общего с положительным ответом. Как ни как, а это место было тихим и спокойным, и не требовало от него больших профессиональных навыков. - Позвольте спросить: а какая будет, собственно, зарплата?

- Пять тысяч в месяц. Вас устроит?

- Да, вполне.

- Хорошо. Тогда вы уже можете приступать к своим обязанностям. Пойдемте, я покажу вам сарайчик. В нем у нас хранится весь сельскохозяйственный инвентарь, который может вам пригодиться.

В самом конце кладбища, в самый притык к высокому забору, стоял покосившийся сарайчик. Судя по виду досок, из которых его когда-то сколотили, это произошло в пору юности Зазеревича. Продолговатая, вертикальная форма сарая делала его очень похожим на простой сельский туалет. Узенькая дверца с отверствием вверху, по форме напоминающим сердечко, делала его еще больше похожим на оный.

- Ключ у вас будет здесь. - Станислав приподнял дощечку, которую изначально можно было принять за некое подобие ранее существовавшей здесь ступеньки, и извлек из-под сороконожки, испуганно пробежавшей по нему, невзрачный, потемневший от сырости ключ. По размерам он как никакой другой подходил под громоздкий амбарный замок, что висел на двух металлических ушках, врезанных в набитые на дерево планки. Когда он открывал дверь и демонстрировал Зазеревичу содержимое утлого строения, в лицо последнему повеяло сыростью и затхлостью. - Здесь грабли, метла, и, вон, даже топор есть. Вообщем, все то, что необходимо человеку на огороде. Гм, сравнение, конечно, я не слишком удачное привел, но все же. Согласитесь же: по сути своей кладбище - это те же грядки, только растет на них редко что съедобное. Я имею в виду... гм, могилы.

- Я понял, - уныло отозвался Зазеревич. Ему было трудно скрывать, что слова своего тезки он принял как совершенно неприемлемые. Но из вежливости не стал ему доказывать свою точку зрения, а так же то, что она вернее и правильнее, чем этого молодого человека.

- Света здесь, к сожалению, нет, - продолжал знакомить старика с преимуществами сарайчика Станислав. - Сами видите: от домика до сюда довольно-таки расстояние-то приличное. Но днем - берите, что хотите, и даже не споткнетесь. Пойдемте теперь назад, я вас познакомлю с Павлом Петровичем - вашим, так сказать, коллегой. По нынешнему цеху, я имею в виду.

- Павлом Петровичем? Да мы с ним, кажется, знакомы...

- Ах, да, вы же могли встретить его уже тогда, привходе, когда меня ждали. Он когд-то был здесь могильщиком, но теперь, по состоянию здоровья, перешел на письменную работу. Вам, кстати, тоже придется вести книгу учета. Похороненных на этом кладбище. Изучите ее перед сном, чтобы знать, так сказать, где кто находится. Заодно и спать сильно захочется - вот тогда я вас и уволю. Шутка.

- Однако, Слава, черный у тебя юмор...

- А без этого никак на нашей с вами работе. Либо с ума потихоньку съезжать, либо тоже съезжать, но по-крупному...

- Понимаю. В Кащенко.

- Ну, почти. Кстати...

- ... Станислав Епифанович, - напомнил ему Зазеревич.

- Да. Извините. У вас есть с собой хоть какие документы?

- Это вы меня извините: уже на "ты", хотя вы, практически, уже мое начальство...

- Да ничего. Не берите в голову. Мне всегда приятно видеть, что человек общается и не взирает на возраст.

- Вот, - сказал Зазеревич, не без бушующей радости в душе вынимая из внутреннего кармана пенсионное удостоверение и паспорт. - Ношу всегда с собой. Знаете, на всякий случай, так сказать. Мало ли что в моем преклонном возрасте произойти-то может уже...

- Да ладно вам, поживете еще, Станислав Епифанович. - Молодой человек едва взглянул на протянутые ему документы и словно бы невзначай сунул их себе во внутренний карман плаща. Потом, вроде бы смутившись, быстро сунул руку обратно и вернул Зазеревичу паспорт. - Извините, но удостоверение ваше я обязан буду оставить у себя. Для документаций относительно вашего принятия на работу. Не обижайтесь, но это - обычные кадровые дела. Оно, кстати, будет лежать у вас в столе, прямо в домике в вашем. Кстати, если хотите, можете даже в нем жить - по сути, там вполне добротная обстановка для кратковременного проживания.

- Хорошо, я не против, - не стал настаивать на возвращении домой Зазеревич. - Я вам верю. Пойдемте же, - даже заулыбался он, собираясь подавить проснувшееся в душе недоверие к какой-то торопливости со стороны моложавого тезки, - покажете мне, как и обещали, моего коллегу. Еще раз на него посмотрю.

Когда они еще только подходили к сторожевому домику, Зазеревич увидел стоящего у ступенек Павла Петровича - того самого старичка с лицом, при взгляде на которое едва ли усомнишься, что оно у него было такое с момента выхода в свет из утробы матери. Держа в покрытых темными пятнами пальцах лениво тлеющую папиросу, он даже сделал вид, что не замечает их приближения. Когда они случайно встретились с Зазеревичем взглядами, высокомерно поджал губы и стал смотреть совершенно в другом направлении.

- А вот и Павел Петрович! - протягивая руку в направлении этого памятника всероссийского "не-хочу-ни-с-кем-общаться-дураки-вы-все", торжественно провозгласил Станислав. Как будто бы ему, Зазеревичу, было интересно еще раз взглянуть на этого типа. - Пойдемте, я его с вами познакомлю.

"А ведь он наверняка удивится, узнав, что мы с ним теперь вместе работать будем!" - с беззлобным злорадством ( если вообще эти два определения хоть в одной точке стыкуются ) подумал про "коллегу" Зазеревич. - "Хотя мне-то на кой это черт..."

Сценка знакомства прошла коротко и без лишних рукопожатий. Быть может, доброжелательный Зазеревич и не отказался бы от этого; просто в честь знакомства; да вот П.П. показушно сплел руки на груди, а то, что осталось от папиросы, засунул между губами; видно было, что она больше жжет, чем снабжает легкие дымом, однако без этого жеста, судя по всему, обойтись для него не было вероятным.

- Очень приятно, когда люди бессловестно понимают друг друга, правда? - Станислав выдал улыбку, словно извиняясь за того, кто стоял сейчас возле домика и дулся как старый мыльный пузырь. И отчего-то поспешил переключить внимание Зазеревича на более достойное: - Станислав Епифаныч, пойдемте, я вам кое-что покажу. Это не менее важное ни чем сарайчик, ни чем ваша теперь с Петровичем сторожка!..

- Я, вообще-то, живу здесь не слишком далеко... - Зазеревич попытался хоть как-то упокоить себя тем, что с этим неприятным типом встречаться придется не так уж и ругулярно. Хотя, похоже, обстоятельства здесь складывались абсолютно противоположными.

Зазеревичу пришлось перейти через добрую часть кладбища, прежде чем его провожатый не указал ему на огромный монумент из гранита, светло-коричневой глыбой возвышающийся над подавляющим большинством молоденьких деревьейв, растущих здесь. Массивный постамент оказался территорией за искуссно выполненной оградой, выложенной под мрамор кажущнйся титанической плиткой. Прорисованное на поверхности памятника лицо не казалось лицом разнузданного богача и бандита середины девяностых прошлого века - на нем был изображен худенький старичок в очках, чем-то напомнивший Зазеревичу Альберта Эйнштейна.

- Вот это и есть мой отец, - негромко и достаточно скорбно произнес Станислав. - Именно он был основателем этого кладюища. Погиб, угодив под грузовик, как какая-нибудь собака! - Последнюю фразу он произнес с нескрываемой ненавистью ко всем четвероногим планеты. - Прямо здесь его сбили, напротив южной стороны. Хороший был человек. Очень хороший.

"Юдин Александр Борисович", - значилось на надгробии. - "1906-2000", - гласила дата.

"А ведь он слишком молод для своего отца", - промелькнула в голове у Зазеревича мысль относительно своего новоявленного начальника. К его озабоченности ("хотя всякое может быть") , Станислав ответил на его размышления так, как если бы те были сказанными вслух словами:

- Вы не думайте, он всегда выглядел моложе своих лет. Или, может быть, мне просто так казалось. В любом случае, так или иначе, но он внес достаточно много вклада для облагораживания того, что вы видите сейчас вокруг себя.

Еще раз окинув взглядом окружающее его кладбище, Зазеревич не смог понять, что именно мог предпринять лежащий под этим куском драгоценной скалы человек для того, чтобы это место было большим, чем оно должно быть самим по себе.

- Если бы не он, я бы сейчас не смог перенять его эстафетную палочку, - со вздохом проговорил Юдинин-младший и, немного помолчав, повернулся к Зазеревичу, протягивая тому правую руку. - Ну, все, до завтра тогда, Станислав Епифанович. Или, лучше сказать, - до сегодня? - Он очень внимательно посмотрел пенсионеру в глаза. - Вы же сможете уже сегодня выйти на вахту?

- Я думаю, да, - почти не поразмыслив на этот счет, ответил на рукопожатие Зазеревич. В мыслях он все еще переваривал услышанное с увиденным.

- Тогда - хорошо, - уже без улыбки и энтузиазма кивнул Юдинин; судя по невесть откуда взявшейся расторопности, он внезапно вспомнил о каком-то очень важном деле, на которое ему теперь непременно следовало отбыть. - Тогда увидимся с вами завтра утром. Спасибо вам и удачи, Станислав...

- ... Епифанович, - уже привычно напомнил ему Зазеревич.

Затем Юдинин, чей родственник покоился под громоздким памятником, возле которого остался Зазеревич, ушел, торопливо шагая по проторенной между кладбищенскими оградами дорожке. Предоставив тому по памяти искать дорогу обратно ведь из любопытства, рожденного его обещанием показать ему что-то грандиозное, чем явился этот памятник, Зазеревич совершенно не смотрел по сторонам.

- Эй!

Так окликает не слишком искушенный в хороших манерах человек, сходу намеривающийся обидеть и унизить того, к кому он так обращался. Тем не менее, данный оклик прозвучал из уст стремящегося к нему через кладбище П.П.

- Молодой человек! - добавлено было для явного закрепления предыдущего обращения, что давало понять об одолжении, с которым он направляется к Зазеревичу. - Молодой человек, вы здесь не заплутали?

Зазеревичу не хотелось в этом признаваться, но не слишком тепло к нему относящийся старичок явно как в воду глядел.

- Павел Петрович, - с назиданием и легким вкраплением иронии обратился к нему С.Е., - вы что, вдруг решили со мной заговорить? Право, это очень странно, я даже удивлен.

Ядовитый взгляд ничуть не смягчили толстые линзы очков на глазах П.П. Тем не менее останавливаться и разыгрывать сценку с прерением к своему новому коллеге он не стал. Не стал и приблизился к нему окончательно.

- Не надо ерничать... Как вас там?..

"Это становится нехорошим обычаем", - уныло решил Зазеревич. - "Что молодой, что старый... Неужели у моего папы было такое труднозапамянаемое имя?.."

- Станислав Епифанович, - терпеливо повторил Зазеревич.

- Так вот, Станислав Епифанович, если у нас с вами, в итоге, с этого дня, можно сказать, - коллеги, то было бы глупо нам с вами ругаться.

- Это верно. В конце концов, мы не в том с вами возрасте, да и оклады у нас с вами разные и врд ли есть, что делить.

- Стас уже рссказал вам про?... - П.П. указал подбородком на лицо, изображенное на камне художником кладбищенского цеха.

- Ну да. Кстати, у вас есть чего-нибудь в нашей каморке поесть? Вы меня извините за это маленькое мальчишество, но я с утра практически ничего не кушал...

П.П. не ответил не утвердительно и не отрицательно. Но губы его скривились словно в борьбе с искушением ляпнуть по этом поводу какую-нибудь гадость. Или предложить на просьбу еду, но предварительно подмешав в нее лошадиную дозу мышьяка.

Вечер наступил как-то малозаметно. Быть может, тому как-то помог чай, которым его угостил П.П.. К слову сказать, мышьяка в том напитке было не больше, чем сахара - настоящий чифирь, горький и бодрящий. К чаю была пара бутербродов с обветрившейся колбасой, соторую З. есть не стал. Но, чтобы не обижать хозяина, весьма лестно отозвался по поводу крепости чая.

- Я бы и кофе попил, но у меня от него последние годы сердце побаливает, - объяснил ему на это П.П.. - Иногда и поесть забываешь. За ночь так не выспишься, что весь день носом клюешь.

- А что, - поинтересовался З., растягивая последние клотки темного чая, - происшествия здесь бывают?

П.П. только пожал плечами. Но от темы разговора решил уйти.

- Не сложная здесь работа, не муторная. Сидишь себе, заказы принимаешь, книгу иногда амбарную открываешь, если вдруг родственники у кого-то найдутся... Ведь как бы вает: нет да нет у могилы, вроде бы, родственников, а тут вдруг являются и говорят: мол, потеряли покойничка, знаем, что он здесь, у вас лежит, а вот найти никак не можем. Ты с них полтинничек срываешь - за информэйшен, значит, - да и желаешь им счастливых поисков. Так вот, бывало, в годик-то соточка и набирается...

- Так ты что, никогда за могилами не ухаживал? Так вот за записями этими и сидишь? А как геморрой - не страдаешь, чай?..

- Нет, геморрой я вылечил. В прошлом году, - совершенно серьезно ответил на это П.П.. - А что, нормальное занятие. К моей копеечной пенсии-то - три тысячи, вообщем-то, прибавка неплохая.

Темнело. За окном, занавешенном полупрозрачной занавесочкой, сквозь черные силуэты древесных крон взросла серебристо-белая, похожая на шар из необычного янтаря, луна.

П.П. зажег свет. Источником желтоватого сияния служила пыльная лампочка, вкрученная в металлический плафон под потолком. Надо сказать, освещение касалось лишь середины комнаты - все остальное продолжало оставаться в зловещеватой тени.

- А вы, Петр Петрович, тоже здесь остаетесь? - скрывая свое удивление, спросил его З., уже укладываясь, в чем был, на скрипучую тахту, укрытую какими-то тряпками и видавшим виды одеялом. Осадок от первой встречи с "коллегой" каким-то образом в душе остался, и видеть его на протяжении первой ночи на служебном посту весьма не хотелось.

- Нет, я пойду скоро. Наверное. - П.П. сел на табурет перед окном и с унылым видом уставился наружу.

Как бы ни желал З. вздремнуть перед решительным взятием за свои новые обязанности, созерцание, пусть краем глаза, ссутуленной спины возле окна прогоняло сон напрочь.

- Послушайте...

- Да давай уж на "ты", - устало махнул рукой тот. Затем зашуршала вынимаемая из мятой пачки "Примы" папироса. В тишине звук чиркающей о коробок спички показался слишком уж резким. - Как-никак, мы с тобой наверняка - одногодки. Хотя... кто знает.

З. удивился. Такие перемены в П.П. казались ему невозможными в отношении к запыленным конторским крысам, которые привыкли шипеть на всех, кто к ним ни сунется. Этого было достаточно, чтобы проявить к нему в душе маленькую, но все таки симпатию. Если не жалость, которую вызывало его упадническое настроение.

- Скоро убираться пойдем, - во множественном числе признался вдруг П.П. - Точнее, я тебя только провожу. Первый день, все таки. Кладбище-то - оно и есть кладбище. Тихое. Как и положено.

З. насторожился. Настороженность эта была вызвана простыми словами, тем не менее, сказанными в таком настроении, в котором обычно о чем-то умалчивают, оберегая слушателя от лишних размышлений на тему "за" и "против".

- Мне самому интересно, - решил как-то расшевелить его З., - а похоронены ли здесь какие-нибудь знаменитости?

В ответ на это П.П. лишь грустно усмехнулся:

- Знаменитость здесь одна, да и то - неспокойная.

З. родился гораздо раньше того времени, когда российский видеорынок завалили американские фильмы жанра "ужас" - того жанра, который доселе в некоторых других странах существовал только лишь на бумаге. Однако, имя в доме телевизор, и его не обошло вынужденное знакомство с живыми мертвецами и прочей чушью. И хотя он предпочитал только русскую классику, в тех же фильмах, посвященных революции, нет-нет да и проглядывало что-то нечистое.

- Актер, что ли? - В душе З. уже догадывался, о ком П.П. ведет речь, но попытался значения этому не придавать - уж больно прочно впечатался в его мозг седой человек на том надгробии.

- Да какой там актер!.. Дед Славки Юдинина. Он же к нему тебя на могилу водил, так ведь?

- А он мне говорил, что это его отец... То-то, я смотрю, старый он уж больно!..

П.П. на это грустно усмехнулся. Так усмехается тот, кто знает чуть больше, чем тот, с которым он сейчас разговаривает.

- Я же знаю, как тут у него работается, - сказал он, нещадно давя папиросу на оконном стекле. - Я ведь у Славика три года уже, поди, работаю. Платит он ничего, нормально. Три тысячи - это молодым мало, а нам, пристарелым, на хлебушек и колбасу завсегда хватит. Нет ведь у меня дома, живу я здесь. На полном пособии да на государственной пенсии. Сын вырос, запил и выгнал меня, старика. Как из армии пришел, сразу злым человеком стал. Он и так-то был не добрым, а после так и вовсе зверем сделался. Так и живу здесь, среди покойников. Уже привычно. Спокойно уже жду, когда среди них слягу.

З. сел на постели. От всего услышанного ему спать расхотелось. К тому же, наступило время, когда нужно было приступать к своим новым обязанностям.

А именно - обязанностям кладбищенского сторожа.

Первым делом он спросил:

- А трещотка хоть здесь есть?

П.П. молча поднялся и проследовал к углу. Покопавшись в потьмах, извлек откуда-то двухствольное ружье. Демонстративно разломил боек и вставил два пузатых патрона.

- Вот только это. Оно и не пригодится - здесь ведь не лазает никто. В позапрошлом годе имели дело с парой гробокопателей, да те больно уж скоро отсюда отвадились. Были на то причины. Не нам, старикам, о них рассуждать только.

На этот раз З. не стал расспрашивать его о том, о чем это он все так пространственно говорит. Просто встал и вышел на улицу.

Прохладный ночной воздух нес в себе запах цветущих на могилах цветов и едва уловимый аромат тлена, который нередко присутствует в подобных местах. На самом кладбище было так темно, что невозможно было рассмотреть надгробия даже на метр от себя. Зато когда зажегся фонарь, укрепленный на столбе, стоящим на углу домика, картина ненамного изменилась.

- Фонарик, жаль, сел давно, а аккумуляторов у начальства век не допросишься. - Это был П.П. Держа в руках увесистый пластмассовый фонарь, он вышел из домушки. - Без него здесь ходить нет смысла - навернешься к чертовой матери!.. Ну, что, уважаемый мой коллега, пройдемся вокруг избы, хотя бы? Порядку ради.

- И то верно, - поскреб себе затылок некудышным фонарем П.П. - Ну, хоть тогда на лавочке давай посидим да за жизнь нашу с тобой нелегкую пообщаемся.

Так и сделали. Уселись на лавочку, и П.П. снова заговорил, выуживая из многострадальной пачки очередную папиросу:

- Я вот что тебе скажу, пока мы с тобой не разругались еще...

- Да несчего, пока еще, вроде, - слегка улыбнулся никогда не желающий ни с кем портить отношения, причем такие, едва-едва укоренившиеся, З.

- Пока-то - да, - как-то уныло и безнадежно отозвался на это П.П. - Так вот что я хотел тебе сказать - предупредить, коль на то пошло: Стас этот - человек странный. Даже я иногда его не понимаю. Ну, правда, перенял он у отца своего, покойника, любовь к кладбищам, ну, запретил он здесь шушеру всякую хоронить - и что толку? Легче от этого не стало: как был он странным, нелюдимым - таким он и остался. Ты не смотри, что он такой общительный и добрый. Это он с виду такой. На самом деле...

Какой-то шум привлек внимание З. Он поднял голову и начал всматриваться в даль - туда, куда не доходил свет фонаря над головой.

- Похоже, Павел Петрович, у нас гости незванные появились, - констатировал он.

П.П., как сидел, так и остался сидеть, совершенно невозмутимо. Его, казалось бы, нисколько не волновало то, что взволновало вдруг его нынешнего напарника.

- Пойду, посмотрю.

З. поднялся и двинулся навстречу звуку.

- Постой, не ходи, - не достаточно убедительно предостерег его П.П. - Не обращай внимания. Тут часто звуки разные, странные, раздаются. Кладбище, все ж таки.

- Ну, на кладбище, дело в том, что не должно ничего раздаваться, - важно парировал на это З. - А мы с тобой ведь сторожа, обязаны, чтобы тишина полная тут была.

И он двинулся на просвет, который, как только что заметил, появился среди надгробий; впечатление было такое, будто кто-то разжег посреди кладбища костер. Туда-то он и двинулся, уже по пути угадав, что идет как раз в том же направлении, в котором шел всего несколько часов назад, с тем, чтобы в конце своего пути увидеть огромное надгробие, которое никогда раньше не видел в своей жизни.

Вскоре был явно виден разожженный посреди небольшой территории между могилами костерок. З. незаметно подкрался и присел, укрывшись за довольно широким могильным камнем, из-за которого громадный памятник Юдинину-старшему открывался как на ладони.

Возле могилы основателя кладбища наблюдалось явное движение. В свете костерка неторопливо шевелилось обнаженное человеческое тело, в котором З. без сомнения опознал Юдинина-младшего. Он очень неторопливо, склоняясь над землей, брал плиты, коими было уложено за оградой захоронение, снимал их и аккуратно складывал в стопку рядом, одну на другую. Вот он выпрямился и опустил голову, приянвшись раскачиваться из стороны в сторону словно в такт какой-то ему единственному слышной музыке. Постояв так примерно с минуту, Юдинин согнулся в поясе и ухватился руками за продолговатый предмет. Этот предмет З. с места его наблюдения увидеть было невозможно, однако он без сомнения определил, что это было.

Гроб.

"О, Господи!" - едва не выдали губы пораженного наблюдаемым пенсионера.

Вытащив гроб из ямы на четверть, Юдинин встал над ним, широко расставив ноги, и неторопливо, как-будто наслаждаясь этим действом, откинул крышку в сторону. Затем, издавая какие-то странные, похожие на истерический смех с предыханием звуки, пал на колени, угодив ими прямо в гроб. Медленно, очень медленно, словно пловец, со знанием себе удовольствием ложащийся на водную гладь, улугся сверху на то, что находилось в нем, и ягодицы его задвигались в ни с чем не спутываемых телодвижениях.

З. думал, что это будет продолжаться вечно. По крайней мере, до того момента, пока он не потеряет рассудок и не грохнется наземь без чувств. Коленки дрожали не от страха и не от нежелания сознания мириться с действиетльностью того, что он сейчас наблюдал - его члены буквально сковала безграничная ненависть к тому несусветному кошмару, на который, как оказалось, был способен человек.

Сзади грохнул выстрел. Юдинин и З. вздрогнули одновременно. С той лишь разницей, что последний обернулся, увидев стоящего за его спиной стрелка, а некрофил замер на какую-то долю мгновений и растянулся прямо на объекте своего вожделения, прекратив свои страшные телодвижения.

- Вот и все, - голосом, исходящим словно бы из могилы, констатировал П.П..

Чуть позже, уже с рассветом, двое пристарелых человека сидели на той же лавочке возле сторожки и натужно молчали. П.П. по-прежнему курил, уставившись в одну точку. Двустволка, все еще хранящая в своих стволах запах пороха, лежала возле его ног на земле. З. все еще не мог прийти в себя - слишком его потрясла кошмарная картина, узримая им накануне.

- Стасик всегда был умом тронутый, я ведь в этом никогда не сомневался ведь. Когда отца моего не стало - деда его - я не мог больше на него смотреть. Пьянки, гулянки и даже наркотики - все это присутствовало в нашей бедной семье. И мать это он, поганый, в могилу свел, из-за него она сердца лишилась. Замучил он меня. Я думал, что он станет человеком, каким его дед был. А он не стал. Все о чем-то думал, деньги греб лопатами. Представил из себя бомжа этакого, кладбищенского, и я вообще для него с переднего плана ушел. Если и был на нем вообще когда. В последнее время угрожать стал, живьем захоронить стращал. Как узнал, что я видел несколько раз, что он с отцом с моим этим делом занимается, так только при людях человеком стал казаться. И еще тебя поволок, черт поганый, на могилу его смотреть. Гордился, значит, не совсем своим родством с благородным дедушкой - преступление свое скрытое тебе продемонстрировать хотел. Я уж сколько раз пытался спрятать от него отца, перезахоронить куда-нибудь, да все не выходило - каждый раз о моих замыслах, сучонок, догадывался. А теперь его не стало. Это очень хорошо. Для меня - облегчение огромное. Теперь нам обоим жить легко придется. И если бы такой твари совсем на свете не было - всем бы жить так тяжело не понадобилось. К горести, такого никогда, увы, не будет.