Судья. Исповедь Призрака (продолжение-4)

Иду по Ленинградской, руки в карманах, ворот куртки поднят.

- Молодой человек! Постойте!

Оборачиваюсь.

Ко мне несется, подобно черному крылатому призраку, бледный высокий человек. Худое красивое лицо, горящие глаза.

- Что вам нужно?

- Позвольте вам вручить от нашей организации.

Сует в руки брошюру.

Я взглянул. "Церковь Любви Господней". Пятьдесят отделений по всему миру... Сто пятьдесят тысяч членов. Секта. Чистой воды.

- Очень мило.

- Приходите в воскресенье в 11.00.

Он назвал адрес.

- Религия меня не интересует.

- Вы придете, - сказал человек в черном пальто.

- Почем вам знать?

Он приблизился.

- Вы сломлены. Я вижу это в ваших глазах. Но в вас есть Свет.

Я неловко отступил.

- Как вас зовут?

- Руслан, - улыбка осветила его изможденное лицо. - Приходите.

Я в смятении снова перечитал название секты и адрес.

Без десяти одиннадцать в воскресенье стою у подъезда трехэтажного здания, в котором располагается типография, офис одной из газет и обувной магазин.

Мне нужен офис N 38.

Свет флюоресцентных ламп, тихая симфоническая музыка. У стен с обоих сторон ряды длинных столов. У левой стены сектанты в белых одеждах раздают бесплатно еду бомжам, старикам и детям. Получившие эту небольшую, но тем не менее великую помощь отходят к столам у правой стены. Здесь из коробок с эмблемой "Церкви Любви" - распятым Христом со звездой во лбу и без венца - достают ворохи старой одежды.

Спустя полчаса Руслан освободился.

- Рад, что ты пришел, Павел.

- На минутку заскочил. Посмотреть.

Обменялись рукопожатием.

Руслан пригласил меня в кафешку за углом.

- Ну как тебе? - он глотнул каппучино.

Его переход на "ты" был естественным, как дыхание.

- Мне нравится. Хотя вы могли быть и побогаче.

Руслан усмехнулся.

- Все дело в названии. Оно слишком простое. А мы очень нуждаемся.

Я закивал, глотнув кофе.

- Деньги.

- Да, - Руслан поморщился.

- У меня мало времени, - он взглянул на часы (сверкающие "Ролекс"). Я наморщил лоб. Кажется, в офисе на запястье Руслана часов не было. - Если ты не против, я бы хотел еще раз с тобой встретиться.

Пожимаю плечами.

- Времени у меня предостаточно. Как и вопросов.

Руслан засмеялся. Взял чашку.

- Спрашивай.

- Тогда на улице ты сказал...

- Свет. В тебе он есть. У тебя глаза ангела, - он странно взглянул на меня.

- Внешность обманчива, - я с горечью вспомнил сотворенное мною.

Он встал. Протянул визитку.

- Через неделю в том же офисе, если не возражаешь. Я хочу, чтобы ты работал с нами.

- Что за работа?

- Что-нибудь придумаем, - он улыбнулся, усталое красивое лицо преобразилось. - Извини, что лезу в душу. Но предположу: сейчас для тебя любая работа - спасение.

Извинившись, Руслан оставил меня.

Она выходит из подъезда новостройки под руку с мужем. Подтянутый, уверенный в себе бизнесмен. Волков садится в "пежо" и укатывает к чертовой матери. Таня в пестром цветочном платье пересекает детскую площадку.

Я отталкиваюсь от стойки качелей.

Она проходит мимо, копаясь в сумочке.

- Таня!

Останавливается. Плечи вздрагивают, словно я подкрался сзади и ткнул лезвием между лопаток.

Оборачивается. Делает вид, что взволнована, ошеломлена, удивлена.

- Паша? Что ты здесь делаешь?

Неудачно пытаюсь улыбнуться.

- Жду тебя.

Она беспомощно озирается.

- Ну хорошо, давай присядем где-нибудь.

Садимся на скамейку у пустых качелей.

- Как ты меня нашел?

- У кого есть деньги, тот может все.

Таня наморщила лоб.

- Как Катя?

Я посмотрел на нее.

- Ты спрашиваешь об этом?

- А что? Ждешь, что я упаду и забьюсь в судорогах?

- Нет.

- Что было, то было.

Таня достала сигареты.

- Раньше ты не курила.

- Поработаешь в следствии, закуришь, - она положила ногу на ногу. В юности всегда сидела, сдвинув коленки. - Надеюсь, ты не праведник?

Я истерически расхохотался.

- О, только не это!

Таня промолчала.

- Как ты живешь?

- Прекрасно. Муж хороший. Любит меня. Сын здоров, - она выдохнула дым, глядя вдаль. - Это твой ребенок.

В волнении я вскочил со скамьи.

- Бог мой... и ты молчала?

- А что ты хочешь? Пять лет от тебя ни слуху, ни духу. А тут из-под земли вырастаешь - и из-под земли же достаешь! Следил, вынюхивал.

- Это же ребенок, - я сел. - Он имеет право знать.

Мы наблюдали игры детей на площадке.

- Его там нет?

- Нет, - Таня бросила окурок в лужу. - Он сейчас в детском садике.

- Как зовут?

Она поколебалась.

- Павлик... в честь отца.

Я шмыгнул носом, втоптанный в землю.

- А муж?

- Ему все равно. У Володи бизнес. И он любит меня.

- Володя, - я хмыкнул.

Таня взглянула на меня.

- Мне почему-то кажется, в последнее время в твоей жизни произошло что-то ужасное, - она помолчала. - Почему ты развелся с Катей?

Я сунул руку в карман куртки, где по-прежнему лежало обручальное кольцо. Катино, не мое. Свое я вчера выбросил в Волхов.

- Я не разводился с ней. Она умерла. И наш ребенок тоже.

- Мне жаль, - сказала Таня, но прежнего сочувствия, знакомого мне с юности, в ее голосе не было.

Я взглянул на нее. Криво усмехнулся.

- Тебе очень повезло, что мы расстались.

- Почему?

Глядя ей в глаза, я сказал:

- Все, кого я люблю, погибают.

Вторая встреча с Русланом прошла так же спокойно и ровно, как неделей раньше. Он явно умел влиять на людей.

- Ты говорил о работе, - я отхлебнул кофе. Кафе не столь многолюдно, как в прошлое воскресенье. В приемнике за трескотней помех звучит: "Не трави мне душу, скрипка..."

- Я об этом подумаю, - Руслан лениво откинулся на спинку стула, между пальцами сигарета.

- Я хочу быть полезным.

- Расслабься. Я хочу, чтобы в нашей организации ты чувствовал себя как дома. И не испытывал чувства вины.

- Я слишком много бездельничал в последнее время. И просто устал.

- Но ты многое понял в эти дни. Верно? - Руслан потушил сигарету в миске с чечевичным супом.

Он улыбнулся.

- Я хочу, чтобы ты познакомился поближе с ребятами. И потом, у тебя будет ясное представление, чем мы занимаемся.

- Я уже понял - кормите голодные рты.

- Обижаешь, брат. Это лишь вершина айсберга.

Руслан подался вперед.

- Новгород - великий город. Но здесь особо не разгуляешься.

- Ясно, - я усмехнулся. - Москва - звенят колокола?

- Не говоря уже о Париже, Лондоне, Праге.

- Все настолько круто?

- Намного, намного круче, - Руслан поднял палец. Указал на потолок, а через него - на небо, на необозримую ширь Вселенной. - В Лондоне мы устроили пресс-конференцию: "Таймс", "Геральд трибьюн", "Индепендент". Нам неплохо подсобили парни из "Сторожевой Башни". Разместили рекламу. Устроили благотворительный концерт в "Нью Одеон". Самым отзывчивым оказался Джордж Харрисон. А Стинг отказался. Гад.

Я рассмеялся.

- Откуда у вас столько денег?

Руслан на секунду помрачнел. Поставил на стол локоть. Задернул рукав рубашки, обнажив запястье. Сверкнули золотые "Ролекс".

- Нравятся часики?

- Хорошие, - я смутился. - Дорогие.

Он откинулся на стул.

- Видел, как ты смотрел на них в прошлый раз. Понимаю, такой контраст. Эти оборванцы... а тут "Ролекс".

Руслан криво улыбнулся.

- Многие из "братьев" - люди обеспеченные. И даже богатые. Так что деньги у нас есть.

Он достал позолоченную зажигалку, закурил.

- Тебя это смущает? - он сощурился на меня сквозь муть дыма.

- Я тоже не голодаю.

Руслан кивнул.

- Но... - я отложил вилку. - У вас "Церковь Любви"... Ты представляешь религиозную организацию на конференциях, договариваешься с чиновниками. Твои часы - не очень хороший маркетинговый ход.

- Ты прав, прав. Но тут другое. Павел, я не фанатик. Я отношусь к этому как к бизнесу.

- Да, понимаю.

- Я вижу, у тебя не так. Ты хочешь помочь людям.

- Просто бегу от прошлого.

- Этим бедолагам все равно, кто их накормит супом - трус или герой.

- Верно...

В глубине души мне казалось, что "бедолагам" вовсе не было бы все равно, знай они, кто я. Да и для меня - и еще для кого-то - это имеет огромное значение. А может быть, в этом вся и суть - не в супе, а в том, кто подает тебе суп.

- А я бизнесмен. Потому у нас успех. Мы ведь не адвентисты...

- Бизнесмен, - я покачал головой, вспомнив нашу первую встречу на улице.

Словно читая мысли, рассмеялся.

- Скажем так: бизнесмен с заскоками.

Любая работа у нас, конечно, неоплачиваемая, сказал Руслан.

"Я не бедствую".

"Да, ты говорил".

Мне предложили разносить листовки. Я согласился - подростковая работа, но надо же с чего-то начинать. Предложили "спецодежду" - белый балахон из особого материала, от которого будто сияние исходит. Видел такие на братьях в офисе. Отказался. Не хочу, чтобы люди шарахались.

И я разносил эти чертовы листовки. В бедных кварталах.

Разрушенные дома, горы забытых, одиноких кирпичей, не укрытых от непогоды брезентом или пленкой. Дождь, снег, морозы и жара превратили их в кирпичную крошку. Кривые дороги с глубокими рытвинами. Глухие подворотни. Темные подъезды с оторванными почтовыми ящиками, воняющие газом, собачьим калом, спиртом и мочой.

Я рассовывал по ящикам свои дурацкие листовки - так и так, мы самые замечательные, добро пожаловать в "Церковь Любви Христовой" - а из-за дверей квартир доносились ужасные звуки. Женщины поносили мужчин, причиняя им неизлечимые душевные травмы. Мужчины били женщин. И те, и другие мучили своих детей, которые, повзрослев, будут делать то же самое.

Я никогда не видел такого Новгорода. Имя ему - Город Нищеты.

И передо мной все время восставали тени прошлого. Катя, Дубровский. Таня. Мать с усталым взором. Они разговаривали со мной, убеждали и призывали. Я не поддавался.

И везде мне грезился сын. Его печальные, умные глаза.

Три месяца я жил так напряженно, что, казалось, мог в одиночку провернуть Октябрьскую революцию. Почти не ел, спал пять часов в сутки против обычных девяти-двенадцати. Встречался со многими людьми. Попадались хорошие, но чаще - сволочи. Хуже: некоторые казались просто безумцами. Косился на Руслана и думал: как он выдерживает?

Схема в России, во Франции, Англии, Испании, Чехии - была проста. Руслан объяснил на пальцах. Я восхитился.

"Церковь Любви" состояла из братьев и сестер двух социальных слоев: богатеев-рантье вроде меня и разнорабочих-волонтеров. На первых материальное обеспечение Фонда, имущество и оборудование для больниц, приютов, благотворительных организаций. На вторых вся черная работа: выявление и распределение по учреждениям бездомных, сирот, стариков, которых собственные дети или жены выгнали с квартир. Плюс алкоголики, наркоманы, больные СПИДом - центром помощи для последних Руслан особенно гордился.

Богатые налаживали связи с властями, чиновниками, прессой, бизнесом. Обеспечивали работников. Сами работали без вознаграждения, но пользовались Фондом по специальной смете.

В уставе нашей организации было предписано совершение религиозных обрядов. Руслан с кислой миной сообщил, что ему в общем-то претит шаманство. "Но что делать, Паша? Людям нужно во что-то верить".

Обряды стали моим увлечением. Мы ходили на дом втроем: Я, Руслан и смазливый юноша с порочной улыбкой, по имени Андрей. Мне он не нравился - полные губы и дерзкий взгляд больше подходили служителю Сатаны, чем рабу Господнему.

Мы читали отрывки из Евангелия, импровизировали. Крестили комнаты (в основном спальни, но один раз нас попросили освятить от крыс кладовку, в другой - деревянный нужник), младенцев, беременных женщин. Андрей, совершая руками таинственные круговые пассы, "снял" мужскую немочь с хозяина дома. Лечение верой дало плоды: жена забросала офис благодарственными письмами.

Мы приехали в больницу в городе Холм также втроем. Умирала девушка.

Она лежала, облепленная датчиками. Ее опутывали провода. Машина на последнем дыхании еле-еле поддерживала в юном создании жизнь.

- Что с ней? - шепотом спросил я у Руслана. Ответил, скривившись, Андрей:

- Изнасиловали.

- Надеюсь, насильника найдут. И казнят.

- Ба! - усмехнулся Андрей. - Откуда в тебе столько жажды мщения, брат мой во Христе? - и добавил: - Их было пятеро.

Я промолчал.

Девушку звали Даша Воронцова. Блондинка с длинными ресницами. Я тревожно вглядывался в бледное худое лицо, покрытое иссиня-черными кровоподтеками.

- Начнем? - Руслан вздохнул (вместе с ним вздохнули родственники жертвы, они сидели в углу).

Он подал знак. Андрей подошел к койке, разложил на одеяле облатки, символы, иконы. Руслан облачился в белый стихарь, встал у изголовья и обеими руками обхватил голову Даши. Андрей помазал ей лоб миром. Я раскрыл книгу в кожаном переплете, на обложке золотом было оттиснено: Via Vite. Начал вслух декламировать текст, сочиненный в офисе. Какие-то псалмы, состоящие в кровосмесительном родстве с библейскими.

Как я понял, нас просили "снять грех с оскверненной души". Повернуть время вспять, отменить сам факт.

Через неделю мы с Русланом приехали на старенькой "копейке" (негоже священникам сверкать иномарками) проведать Дашу. В дверях палаты нас остановила жирная очкастая медсестра. По лицу видно - всех ненавидит, а больных сугубо.

- Куда претесь? - голос ее смахивал на фабричный гудок. Да и сама она была с целую фабрику.

- Куда-куда? - я завелся. - К тебе на свидание! К больной!

- Успокойся, - Руслан взял меня за руку. С очаровательной улыбкой обратился к медсестре:

- Можно повидать Воронцову?

Медсестра зарделась.

- Да вы поздно. Она скончалась.

- Как? - я выступил вперед. - Давно?

- Два часа назад, - медсестра смятенно улыбнулась Руслану. - Через полчаса вывезут.

Из палаты вышли двое, показавшихся мне всадниками Тьмы. Спустя миг я с ужасом узнал в них мать и брата усопшей. В его взгляде было осуждение и выдержка перед черным будущим; она смотрела растерянно, с какой-то даже обидой на жизнь. Оба скользнули мимо. От них несло трупной вонью. Запах Смерти - я знал его лучше, чем запах собственного тела, он въелся в меня на всю жизнь. Вонь пригрезилась - за два часа труп не мог еще разложиться.

Мы с Русланом прошли в палату.

Я смотрел на мертвую девочку, которую вскорости съедят черви. Неделей раньше смеялась, любила, надеялась, а теперь - пир для червей. Как ломают об колено хрупкую веточку, так же легко - в один миг! - сломана человеческая судьба. Много судеб.

Руслан положил ладонь мне на плечо. Я вздрогнул.

- Пойдем, Паша.

Нас пригласили на панихиду. Я отпирался. Руслан, в свойственной ему обворожительной манере, уговорил.

Около десяти утра в воскресенье подъехали к покатому деревянному дому с кривым фасадом и окнами, замазанными глиной. Дом сам, похоже, отбросил копыта, а может, кукнулся.

Его комнаты были полны полумрака, в котором слепо бродили серые тени. Гроб стоял на столе в гостиной. Даша лежала в бархатной колыбели, тело уже окурили елеем и всяческими благовониями. Она, накрашенная, выглядела лучше нас. Может, именно потому, что была мертва. На лице усопшей устоялось (теперь навеки) выражение безмятежного спокойствия. Синяки тщательно замазаны. Я вглядывался в бледное личико. Как и в детстве, на похоронах бабушки, не мог отделаться от впечатления, что сейчас виновница торжества сядет во гробе и расхохочется. Мы с Русланом вышли на крыльцо. Курили "Русский стиль". Обсуждали почему-то, какая у кого песня в башке играет. У меня - "Disco Band". Руслан меня уделал - у него "День Рожденья" в исполнении Крокодила Гены. Мы ржали, а когда из дома выходил гость, прятали ухмылки.

Потом уселись на продавленный диван в углу. Я вспомнил мразь, которая "сотворила такое".

- Успокойся. В прокуратуре дело рассматривается особо.

- Кто ведет следствие?

- Какой-то странный тип. Кажется, Точилин.

- Точилин? - я наморщил лоб. - Вспомнил! Я видел его. Это машина убийства!

- Ну и чудненько, - Руслан, кажется, смутился.

Он поведал о двух новых зверствах. Изнасилованы и убиты две девушки, того же возраста - лет семнадцати. Первую затащили в машину, привезли на кладбище. И, предварительно надругавшись, посадили на кол.

- Бедняжка мучилась три часа, - вздохнул он, причмокнув губами. - Корчилась, орала. Она была беременна. Острие кола смазали канифолью. Оно вошло в задний проход, проткнуло матку и вышло между лопаток. На острие торчал покрытый слизью и кровью четырехмесячный эмбрион.

Вторую жертву исполосовали ножами в церкви, поведал Руслан. Во рту нашли кусочек ладана. Над головой - перевернутый крест. Иконы поруганы. На алтаре нашли "рвотные массы" и "продукты пищеварительной деятельности" (гениальный протокольный язык).

- Это сатанисты!

- Спасибо, Павел, без тебя я бы в жизни не догадался.

- Как ты можешь шутить? Они рушат все, что мы делаем! Это ужасно!

- Будь уверен, их найдут.

- Их надо линчевать! - заорал я шепотом.

Он строго взглянул.

- Откуда в тебе такая злоба? Паша, ты сам не свой. Или это и есть ты?

Из передней позвали гостей "для последнего прощания". Руслан встал. Прошептал:

- Ерунда. Мы сильнее!

"Интересно", вдруг подумал я, вставая. "Кто это - "мы?"

После "прощания" (которое заключалось в рыданиях и причитаниях матери, тогда как остальные хмуро разглядывали собственную обувку) народ потек в переднюю и вон из дома. Я остался, глядя на мертвую. Руслан взял меня под локоть.

- Идем.

- Сейчас, - вышептал я, не глядя. Он мельком взглянул на спокойное лицо Даши. Тихо сказал:

- Ждешь, что проснется?

Я вздрогнул. Повернул голову. Глаза Руслана странно блестели.

- Автобус приедет с минуты на минуту, - сказал он. И вышел.

Я неподвижно простоял, мраморный, восковой, минут пять. Пришел в себя посреди пустой комнаты, залитой игривым солнечным светом, рядом с трупом.

Руслан прислонился к капоту "мерса" (здесь мы выступали не как священники, и могли позволить себе), со сложенными на груди руками.

Посмотрел мне в глаза. Я до конца жизни запомню его взгляд - ожидающий, внимательный, с прищуром.

- Едем?

Я кивнул. Вдруг образ сына, сбитого автомобилем, мелькнул в мозгу: исковерканное тело в луже крови.

"Мальчик, кого ты больше любишь - маму или папу?"

- Подожди.

На лице Руслана отразилось изумление. Впрочем, сдается мне, фальшивое.

Не чувствуя под собой земли, бросился к дому.

В прихожей столкнулся с братом и матерью. Их изумленные взгляды сонных мух заставили меня стыдливо отвести глаза. Проскользнул мимо. Сердце колотилось, кровь стучала в висках.

Остановился, затравленно озираясь. Передняя, застывшая в вечности, с кислой вонью; этот стол, рассыпающийся на глазах; натюрморт на стене (фрукты в античной амфоре), шипение газа в трубе отопления. За каким чертом я здесь?

Во дворе гомон. Рокот мотора, шорох колес по гравию, мелкие камешки вылетают из-под покрышек, исчезая навсегда. Автобус Смерти, принюхиваясь, подползает к пристанищу мертвой. Где-то безумно жужжит муха.

Дом кажется непроходимым лабиринтом, я заплутал в трех соснах. Туда! Бросаюсь в огонь, стукаюсь лбом о притолоку. В глазах вспыхивают сверхновые. Нагибаюсь. Оказываюсь в мертвецкой, с этим трупным смрадом, пробивающимся через аромат благовоний. С этим окном в трещинах, замазанных глиной. С незабудками, увядающими в вазе с отколотым краем, полной протухшей болотной воды.

Несмело шагаю к гробу. Святотатственный страх сковал тело. Быстрее, пока никто не видит! Вздрагиваю. Катя лежит там, загримированная, холодно-прекрасная, усыпанная лепестками красных роз. Воняющая. Жмурюсь и считаю про себя до десяти. Открываю глаза.

- Бедная девочка, - шепчу я. Ладони вспотели. Вытираю о брюки, оставляя жирные пятна.

Шаг, второй, третий. Вглядываюсь в неподвижное лицо, с веками, резиной приклеенным к тонким как бумага бледным щекам.

"Папа!"

В углу - Юра. В висящих мешком белых одеждах.. Лицо печально, в его (моих) глазах светится мудрость, которой у меня отродясь не было. На ум вдруг пришло далекое: "О чем молчал отец, то высказывает сын; и часто я находил, что сын есть обнаженная тайна отца".

- Тебе не нашли другой одежды?

Юра печально, по-взрослому улыбается. Злой улыбкой.

"В Царстве Мертвых не взрослеют. Не знал?"

- Прости, - говорю я. Набрав в грудь воздуха, наклоняюсь и впиваюсь губами в губы Даши Воронцовой, которые

холодны и сухи, горько-солоноваты. Она не дышит. Странное ощущение: будто целуешь пылесос. В нос бьет букет тошнотворных и сладких запахов. Ужас и восхищение, пронзительный экстаз. Дрожь проходит по телу, колени подгибаются. Я припал к мертвому источнику, прижался лбом к холодному могильному камню. Черви проникли мне в рот, в ноздри набилась земля. Душная тьма. Колени и локти упираются в твердое дерево. Грудь стиснута невидимым пространством, что лишь кажется. Головокружение. Выпустите меня отсюда! Бьюсь в четырех стенах. Пойман! Жалкая птица ломает крылья!

И последнее воспоминание, оно же первое: лето 77-го, мне пять лет, в автобусе мчимся к Черному морю. Мама в летнем платье, держит за руку, улыбается. На два голоса поем: "Катится, катится, голубой вагон..." Орет радио: "Все, что в жизни есть у меня..." И окно открыто, и теплый ветерок врывается в салон (а в меня врывается чье-то дыхание, горячее и смрадное). Мы едем к морю, да, к морю, к новой, лучшей доле! Мчимся в автобусе, обгоняя смерть, смерть, смерть!

Как утопающий, я вынырнул в реальность, выпрямился, начал жадно хватать ртом смрадный воздух. Взглянул на лицо девушки, такое мертвое и неподвижное. В ужасе от сотворенного мною безумия отшатнулся, бессознательно стряхивая с одежд прах.

- Что вы здесь делаете?

Вздрогнув, я развернулся. Мать, пошатываясь, стояла в проходе. Взгляд недоумевающий. С губ чуть не сорвался безумный вопрос: "Вы боитесь, что я украду вашу дочь?"

- Автобус приехал, - сказал я с виноватой улыбкой, и проскользнул мимо нее. Вниз по ступенькам, через ворота, через семь кругов Ада к машине.

Щелкая, распахивается дверца. В помутнении кажется, в салоне никого, дверца открывается сама по себе.

Задыхаясь, впрыгиваю на заднее сиденье. Руслан перегибается через спинку кресла. На лице - испуг и торжество.

- Все в порядке?

- Трогай! - я откидываюсь на сиденье, расстегивая ворот белой рубашки.

На губах таял вкус ее губ. Я после долго еще помнил: рот и ноздри забиты горькой землей.

Через два квартала скрутило от боли. Я заорал и свалился на пол. Ноги ниже колен, руки до локтей, кости черепа ломало. Меня сунули в камнедробилку. Перед глазами пылали огненные круги, будто бросили камень в озеро жидкого огня.

- Черт! - Руслан выворачивал руль, как капитан угодившего в шторм корабля. Несмотря на мягкий ход "мерса", меня швыряло по полу. Приступ длился десять минут, казавшихся столетиями. Мука была нестерпимой, как боль роженицы. В конце концов я остался на полу - не было сил встать. Дыхание давалось с трудом. Вместе со мной под сиденьями валялись потрепанные порножурналы.

Нас останавливал постовой, и я понял - выезжаем из города.

Закрыв глаза, слушал голоса.

- Что с ним?

- Перепил. С поминок возвращаемся.

- Ясно. Не сажайте его за руль.

- Конечно.

- Езжайте с богом.

- Благодарю за службу.

На даче я двое суток просидел над ведром. Каждые десять минут сгибался пополам, блевал с кровью. Блевотина кроваво-красная с черными нитями, похожими на рыбьи хребты, остро пахнущая кислотой. От блевотины шел пар.

Наутро за окном заурчал мотор, зашептали колеса. Руслан и Андрей сидели на кухне, пили водку, переговаривались. Я, благословение Господу, впал в беспамятство.

Проснулся серым холодным утром, за стеклом ревел ветер, ливень хлестал землю.

Встал, в теле слабость.

Кое-как натянул серые джинсы и чистую синюю футболку.

Руслан с Андреем хохотали за столом, уставленном яствами.

- Проснулся, - Андрей усмехнулся, оглядывая презрительным взглядом.

Руслан налил в стакан "Абсолют".

- Выпей.

Я взял стакан, взглянул на Руслана. Хмуро оглядел комнату. Большое панорамное окно выходило на английскую зеленую лужайку, розовый сад, и вдали - темно-свинцовое озеро.

В углу горел камин. Поленья трещали, как кости ревматика.

Я поставил стакан на стол. Пал на колени посреди гостиной и вдруг, неожиданно для себя, друзей и, наверное, Господа Бога, забормотал:

- Отче наш, сущий на небесах, - наморщил лоб, как ребенок, забывший урок. - Отче наш...

Руслан и Андрей переглянулись.

- Тронулся, - закивал Андрей. Руслан отмахнулся.

- Подожди.

Я понял: что-то не так.

Вернулся в спальню. Подошел к окну. Вгляделся в мир: пристально, напряженно. В конце концов разглядел внизу две маленькие согбенные фигурки. Женщина с мальчиком рука об руку брели под ливнем. Шли по аллее цветов.

Я вдавился лицом в стекло. Ошибки быть не могло: Таня и Паша, мой второй сын. Живой сын. Юра погиб, тот был от Кати, она тоже погибла, а этот выжил, и Таня жива, потому что рядом не было меня.

Я отпрянул от окна. Бросился на колени. И вдруг чужим, громким голосом быстро и четко сказал:

- Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое. Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя на небе и земле!

Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим.

Не введи во искушение, но избавь от лукавого. Ибо Твое есть Царство и слава вовеки.

- Аминь, - прошептал я сухими губами.

Руслан отодвинул стул. Поставил тарелки: грибной суп, салат из огурцов и помидоров, сосиски. Я налег на пищу телесную.

Андрей презрительно разглядывал меня, откинувшись на спинку стула. Между пальцами зажата воняющая мятой дамская сигаретка.

- Сильный мужчина голоден даже в болезни. Еще бабу - и жизнь сложится!

- Это по твоей части, - отозвался я между ложками.

Руслан поворошил в камине кочергой, вернулся за стол и рассказал мне кое-что. Рассказ перебивался смешками.

- Мы вот, Паша, с прощания уехали рано. А зря. Андрей побывал там после нас. В пять минут разминулись. А там и автобус подъехал. Ну, значит, выходят двое могильщиков. Один болезненный такой, сморкается в грязный желтый платок. Кашляет с кровью. Входят в дом.

Брат с матерью за ними. Остальные ждут снаружи.

Проходит минута, другая. Гроб не выносят. Тут из комнаты, где девчонка лежит - крик. Все, конечно, бросаются в дом. Врываются в комнату, и, как думаешь - что видят?

Ложка с салатом замерла у рта. Я медленно поднял глаза.

- А видят они: могильщики стоят с глазами на лбу. Мать чуть не в обмороке.

А девочка сидит в гробу, сонная и бледная, но вполне себе живая. Проводит ладошкой по лицу, оглядывает народ, и слабым голосом: "Какой странный сон... Мама? Куда ты так вырядилась?"

Я схватил бутылку водки, налил, выпил залпом.

Руслан улыбался. Андрей сверлил меня недобрым взглядом.

Из салона "мерседеса" я увидел ее.

Опираясь на руку матери, Даша шатающейся походкой вышла из дверей больницы. Бледная, в больничном халате, волосы сосульками прилипли к щекам.

Остановилась на терассе. Оглядела этот мир. Абсолютно пустым взглядом. Только в самой глубине ее глаз я увидел растерянность и страх.

- Ну что? - спросил Руслан. - Убедился?

Я кивнул, глядя, как мать помогает дочери спуститься по ступенькам. Усаживает больную на скамейку. Мать пытается выглядеть веселой и бодрой. Но видно - она тоже растеряна.

Что-то говорит с улыбкой, очевидно, пытаясь развеселить Дашу. Та отрешенно смотрит себе под ноги.

- Что с ней?

Руслан закурил, опустил стекло.

- Ученые уже сталкивались с подобным явлением. Они называют его "синдром Лазаря". Пациент, вернувшийся с того света, не узнает близких, испытывает депрессию, утрату смысла жизни.

- Это проходит? - спросил я, глядя на Дашу.

- Со временем.

Руслан курил. Я смотрел на нее. И ничего не испытывал. Никакой радости.

Потер лицо.

- С ума сойти... Что же теперь делать?

Выбросив сигарету, Руслан посмотрел на меня, как мать на несмышленого сына.

- Работать, - сказал он. - Делать дело.

Я молчал. Он внимательно изучал мое лицо.

- Ты сделал благое дело, Павел.

- Да ничего я не сделал! - вскричал я.

Руслан улыбнулся.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза.

- Не заставляй меня делать это еще раз, - сказал я. - Я не могу. И не хочу. Это слишком... великая ответственность.

Руслан отвернулся. Положил ладони на руль.

- Поехали в гостиницу. Тебе нужно отдохнуть.

По дороге он, будто невзначай, сказал:

- Идет Война между Светом и Тьмой. Она уже началась. Ты должен стать воином. Кто, если не ты?

Несколько секунд я молчал, глядя на свои сжатые в кулаки руки.

- Такого я больше делать не стану. Никогда.

Руслан кивнул, глядя на дорогу.

- Я тебя об этом не прошу. Но ты можешь дать людям надежду.

Мы приехали в гостиницу, и до утра не вспоминали об этом разговоре.

А потом начали работать. Делать дело.

Нам сдали в аренду помещение в одном из торговых центров. Здесь уже полтора года проводили религиозные собрания. В этот вечер собралось народу 200 человек. Мы оборудовали деревянный помост под некоторое подобие сцены, с микрофоном и всей необходимой аппаратурой.

Я стоял на сцене. На мне белый балахон, на шее сверкающий амулет. Рядом в аналогичном облачении Андрей. Руслан, в деловом, притулился в углу.

Забитые, нуждающиеся, просто потерявшие надежду рассаживались на грубо сколоченных скамьях. Многие с детьми.

Руслан подошел сзади, шепнул на ухо:

- Все нормально?

- Почему их так много?

- Это только начало, брат. Дальше-больше.

Я без особого энтузиазма кивнул.

Руслан выступил вперед.

- Братья и сестры! Я надеюсь, все вы пришли к нам с чистым сердцем и добрыми помыслами. Всем удобно?

- Да! - послышалось с разных концов зала.

- Светло? Тепло?

Кивки, смешки, возгласы. Парень в кожаном с жвачкой во рту:

- А концерт будет?

- Будет, - весело объявил Руслан. - Но под нашу дудку.

Смех. Лидера проверили. Можно расслабиться.

- Мы же со своей стороны надеемся, вы будете добры друг к другу. Обещаю, наше собрание пройдет в атмосфере равенства, братства и миролюбия.

- А женщин здесь не обойдут?

- К женщинам мы проявляем особое уважение.

Гул. Перешептываются, смеются, подсаживают поудобнее детей.

- Один из братьев пришел к вам сегодня для духовного общения и наставничества. Я верю, что вы отнесетесь к нему с присущей вам душевной теплотой и участием. Порукой тому наша любовь к вам.

Они захлопали.

- Удачи, - шепнул Руслан.

Я вышел вперед. Никогда я не выступал перед столь многочисленной аудиторией.

- Здравствуйте, друзья. Спасибо, что пришли.

- Как вас зовут? - началось. Конечно, женщины.

- Юрий, - сказал я. Подсказка Руслана. Он настоятельно советовал не пользоваться настоящим именем.

Толпа загудела.

- Я попрошу вас встать и взяться за руки.

Женщины подчинились, подтягивая мужчин и детей. Подсказка Руслана номер 2.

- Почтим молитвой тех, кого нет с нами. Тех, кто погиб, и тех, кто погибает сейчас. Всех нуждающихся, страдающих, невинно осужденных. Всех жертв концлагерей, репрессий, и членов их семей. Всех несчастных влюбленных. Всех, кто сейчас умирает от рака. Вспомним невинную кровь, пролитую на иерусалимской земле две тысячи лет назад. Пусть их глаза, скрытые тьмой, не будут нам укором. Ибо в нашей великой радости есть и толика печали.

Я встал на колени, сложил ладони перед собой, прикрыл глаза. Прочел "Отче наш". Зал наполнился нестройным хором тихих голосов.

Довершив молитву, я встал. Люди сели. На лицах некоторых я заметил просветление. Иные плакали.

- Теперь, друзья, позвольте поднести вам чай и бутерброды.

Я подал знак Андрею. Он открыл дверь, в зал со сцены вышли девушки в накрахмаленных передниках. На подносах стаканы с горячим чаем, ломтики лимона, бутерброды с сыром и копченой колбасой.

- К сожалению, мы не предвидели, что у нас так много друзей. На всех не хватает, но я верю, что вы поделитесь друг с другом. Никто не должен быть обойденным.

Кое-кто (некоторые старики и скептики из мужчин) отказывались, качая головами. Остальные приняли угощение с удивлением и благодарностью, все без исключения делились с ближним. Кому не хватало доброты сердца, помогал страх осуждения. Я подметил парня, скромно притулившегося в углу, который взял с колбасой и не поделился. Но и сам не съел. Я решил, он не жадина. Просто застенчив.

Я поднял руки, гул затих.

- Я думаю, у некоторых из вас имеются вопросы. Время есть, задавайте.

Мужчина в синем деловом костюме с красным галстуком поднялся.

- Скажите прямо, зачем мы здесь? У меня назначена в восемь важная встреча. Не хотелось бы опоздать из-за надувательства.

Я открыл рот, чувствуя, земля уходит из-под ног.

Руслан выступил вперед.

- Я не знаю, зачем мы здесь, но скажу, зачем здесь вы. Ваше сердце очерствело. Вы потеряли веру. Вы убиваете в себе чувства и с недоверием взираете на мир.

Хомо бизнес возмущенно пропыхтел и сел на скамью. Почувствовал в Руслане нечто родственное, но более сильное. Руслан обвел зал взглядом.

- Мы здесь никого не надуваем. Надувают все: правительство, рекламщики, Папа Римский (смех) - кто угодно, только не мы.

Он кивнул мне (и незаметно подмигнул), отошел вглубь сцены. Проходя мимо, шепнул:

- Всыпь им ремня, Паша.

Я посмотрел в зал. Женщина в джинсах и желтой в черную полоску блузке подняла руку. Я кивнул.

- Что вы собираетесь нам рассказать?

Я улыбнулся. Женщина покраснела.

- Чтобы вы не решили, что мы гонимся за дешевыми сенсациями, начну с простого. Сегодня я расскажу вам, что такое душа.

Над залом повисла тяжелая, как свинец, тишина. Послышался шепот. Я проглядел первые ряды.

- Мальчик... выйди сюда. Иди, не бойся, можешь маму с собой взять.

Восьмилетний мальчишка спрыгнул с колен смущенной матери. В гордом одиночестве восшествовал на сцену, демонстрируя восхитительное мужество.

Я наклонился с дружелюбной улыбкой.

- Что это у тебя?

- Минералка.

- Позволишь?

Я взял у него полулитровую бутылочку "Аква Минерале". Поднял на уровень глаз, глядя, как свет переливается в воде.

Отвернул крышечку, наклонил бутылку. Парень со страхом наблюдал, как сумасшедший выливает его воду на деревянный пол. Я перевернул бутылочку.

- Какая прекрасная чистая вода.

Я поднял бутылочку выше.

- Всем видно? Никаких тузов в рукаве.

Смех, ропот.

И тут я всыпал им ремня.

- Братья и сестры! Душа - здесь. В этой бутылке.

Под гул встревоженных, изумленных голосов я вернул бутылку мальчику и отправил его к маме на колени. Мальчик что-то сказал ей, женщина потрепала сына по волосам.

Я обернулся. Руслан кивнул. Показал большой. Андрей со скучающим видом разглядывал стены.

Я повернулся к залу. Подождал, пока волна шума схлынет. Парень в кожаной куртке сплюнул жвачку между ног.

- Фигня! Слишком просто!

- Все гениальное просто, - парировал я. Чувствовал, что взял толпу в кулак, теперь это горячее, недоверчивое сердце бьется в моей руке. - Скажите мне, чего в человеке больше всего?

Парень захлопнул рот. На лице отразилось недоверчивое: "А ведь действительно..." Я оглядел зал. Возвысил голос.

- Где зародилась жизнь? Что никогда не исчезает? Что дарует жизнь и убивает? Без чего ни одно живое существо не может жить долго?

- Без секса! - выкрикнул с левой стороны зала парень в черной бейсболке.

- И без этого тоже, но мы сейчас о другом. Как гениально прозорлив Толстой! Он сказал: "В каждом человеке есть вода: в одних холодная, в других теплая, чистая и мутная, бурливая и спокойная..." А сейчас я расскажу вам о воде.

И я рассказал им о воде.

Вода окружает нас со всех сторон. Она проникает всюду.

Камень можно раздробить. Ветер - остановить. Огонь потушить. Воду нельзя уничтожить.

Каждый день мы пьем воду, испаряем воду, проходим мимо воды. Мокнем под дождем и проклинаем его. Кто-то тонет в воде.

Известное нам количество воды в Мировом океане - лишь треть всей водной массы. Две трети находятся под землей. В Час Суда материки опустятся, вода поднимется и затопит сушу, оставив небольшой клочок земли в Сибири. Там зародится новое человечество.

Нет ничего более обыденного, чем вода, и нет большего чуда.

Вода - исключение из всех правил.

Вода - единственная жидкость, которая встречается в природе. Все другие жидкости образуются в результате химических соединений.

Вода не является оксидом, так как оксид - соединение кислорода с металлом. Вода - единственная жидкость, молекула которой состоит из трех атомов.

Никто не понимает, как из такого простого соединения образуются сложные кристаллические образования - снежинки.

Каждая снежинка уникальна. Ни одна из снежинок формой не походит на другую, траектории снежинок никогда не пересекаются и не повторяются.

Вода чутко реагирует на отрицательную энергию. Ученые проводили эксперименты. В комнате с водой включали тяжелый рок, матерились, устраивали скандалы и ссоры. За сутки вода в стакане превратилась в мутную, грязную, вонючую жижу.

Снежинки, намороженные на стенках холодильника в комнате, где звучал тяжелый металл, были уродливы. В комнате, где звучала музыка Моцарта - правильные, совершенной формы.

Некоторые природные источники обладают целительной силой.

Ученые не могут объяснить процесс электролиза.

Вода нарушает закон физики: с увеличением плотности увеличивается и масса. По этому закону лед в стакане должен опускаться на дно, айсберги - тонуть. С увеличением плотности воды ее масса уменьшается.

Так что, братья и сестры (улыбаюсь) - пейте воду!

Я обернулся. Руслан пропал. На деревянном помосте я да Андрей, облитые искусственным светом, погубившим столько великих людей.

Андрей подошел ко мне с прежней улыбочкой дьявола. С удивлением я заметил в его глазах уважение.

- Молодец, - сказал он. И покинул сцену через боковую дверь.

В номере скинул чертов балахон. Плеснул в стакан коньяка со льдом (который не тонул). Рухнул в мягкое кресло.

Руслан стоял у окна. Глазел на залитую огнями Студенческую.

- Ты был превосходен, Павел. Блестящее выступление! Видел их глаза?

- Без твоей поддержки я бы ничего не сделал, - я вытянул ноги и откинул голову, ощутив затылком женственную мягкость спинки.

Он повернулся, голос стал встревоженным.

- Я чувствую в тебе неуверенность. Чего ты страшишься? Не держи в себе страхи.

Я с изумлением взглянул на Руслана. С чего вдруг хваткий бизнесмен заговорил высоким штилем? Я подумал - возможно, "Руслан" - не настоящее имя.

- То, что сегодня было, кажется мне неправильным. Они так верят мне. Но я вовсе не тот, кем они меня считают. Я хуже любого из них!

- Ты воодушевил тех, кто, возможно, погиб бы иначе!

Я горько усмехнулся.

- Да. Но стали бы они слушать меня, если бы знали, кто я такой?

Я встал, прошелся по комнате.

- Все это лишь глупое покаяние. Люди будут считать, что я - пророк. А все, что я делаю - искупление грехов.

Руслан рассмеялся.

- Э-э, брат, да ты пьян как сапожник.

Я потер лоб.

- Прежде всего я устал.

Руслан поднялся. Подошел к окну.

- В самом деле. Иди спать. Утро вечера мудренее.

Утром моя голова напоминала военный полигон, на котором проводили ядерные испытания.

- Точилин взял их? - спросил я, развалясь в кресле. Потер висок. Утренний свет бил в окно.

Руслан не стал уточнять, о ком я.

- Не успел.

Он сидел за столом. Изучив бумаги, сложил их стопкой и убрал в дипломат с хромированной стальной ручкой.

- Насильников достал кто-то другой.

- Другой?

- Убил всех пятерых. Тела нашли в подвале многоэтажки. На улице Германа.

Я выпрямился в кресле.

- Каким способом?

- Проломил головы. Бил чем-то тяжелым.

- По затылку?

- В основание черепа, ломая шейные позвонки. Одного - по макушке. Череп раскололся, как грецкий орех. Сильный парень. Кофе будешь?

- Лучше пиво.

Руслан встал. Я покачал головой.

- Народная месть... Точилин обосрался.

Почему-то я переживал за этого человека, которого видел вживую один раз. В следующий миг мне стало все равно. Даже все равно, что стало с той, что была отмщена.

С девочкой по имени Даша.

С девочкой, которую похоронили.

Руслан открыл мне банку пива. Я поблагодарил кивком.

- Сегодня их в два раза больше, - в моем голосе нотки паники.

Руслан не улыбнулся. Не удостоил даже кивком. В тот вечер он снова был на себя не похож.

Андрей подошел ко мне.

- Удачи, - бросил он и поскорее удалился вглубь сцены, морщась от досады. Я улыбнулся.

Вышел вперед, воздел руки. Прихожане затихали в ожидании шоу. Многие уже узнают, да и мне некоторые памятны.

- Братья и сестры! Я знаю, зачем вы пришли. В сердце каждого из вас - добро. Вы хорошие люди. Я вижу это.

И я вижу вашу усталость, ваши страхи. Оставьте заботы. Отложите дела. Пусть в этом зале сияет луч надежды.

Аплодисменты.

- Что вы нам сегодня расска-а-ажете? - как-то уж слишком игриво спросила белокурая девица в мини, накручивая локон на пальчик.

- Сказку, басенку, стишок, - сказал я. По залу прокатилось ха-ха-ха. - Братья и сестры! Сегодня я поведаю о том, как встретил Иисуса Христа.

Во сне я блуждал по темному холодному лабиринту.

Я оказался в огромной зале с высоким потолком. Было темно, холодно, сыро.

В одном из многочисленных коридоров показался крохотный огонек. Он разрастался, приближаясь, и будто плыл в темноте. Я увидел - то человек, окутанный голубым сиянием.

Это был Он.

- Вы видели Его! - воскликнула девушка на центральном ряду. - Какой Он?

- Кто самая выдающаяся личность всех времен? Кто величайший гений и величайший духовный лидер? Кто, единственный во всю историю человечества, жил праведно?

Этот человек изменил ход истории. Он исцелял неизлечимых и оживлял мертвых. Он не взирал равнодушно на беды и страдания мира! Он пострадал за всех нас!

Некоторые просветлели, иные со скучающим видом разглядывали стены. Я рассказывал общие положения о Христе, к тому же скучные.

- Он стал посредником между Землей и Небом. Он - наш человек в Небесном Саду. Христос - Богочеловек. Он всех нас сделал равными Богу!

Одна из женщин радостно вскрикнула в религиозном экстазе. Кажется, она испытала духовный оргазм.

- Везде, где появлялся Христос, Его ученики и Его учение, открывались школы и приюты для сирот, прекращались распри, освящались браки, всячески защищались права женщин.

Вы спрашивали, каков Он?

Я улыбнулся, медленно и как бы в истоме поднимая глаза к потолку.

- У Него чистые черные волосы до плеч. Дивные голубые глаза. Добрый взгляд, проникающий человека. Тихий бархатный голос. Красивые нежные руки с тонкими сильными пальцами. Из под одежд Его видны маленькие ступни ребенка, коими Он неслышно ступает по земле, воде и облакам.

Меня тошнило от самого себя. Но лица светлели, глаза загорались, а спины выпрямлялись. Я говорил то, что они ожидали услышать. Христос всем знаком по образцам канонической живописи. Средневековые художники воссоздавали Его образ по собственным лекалам, руководствуясь техникой, школой, традицией. А большинство иконописцев, кроме, наверное, Рублева, и вовсе писали по указке духовенства. Полагаю, даже Микеланджело не избежал подобной участи.

Христос был плотником, Его руки не могли быть нежными. Скорее, они были мозолистыми. Лицо грубое, нос плоский, лоб покатый. Такими были люди в ту эпоху.

- Он сказал мне: "Иди и проповедуй любовь и всепрощение по всей Земле. Ты должен основать новую Церковь, Церковь Любви, чистую, не запятнанную кровью, не погрязшую во лжи. Пусть твои апостолы не жируют в роскоши, а ходят по грязи мирской и добросердствуют".

Я обвел взглядом зал. Лица. Усталые, недоверчивые, озаренные надеждой или ослепленные ненавистью и страхом.

- Христос существует! - вскричал я, воздев руки к потолку.

Сборище содрогнулось. Как мужчина шепотом, руками и губами пробуждает в женщине желание, так я пробуждал в них чувства, похороненные под лавиной страхов, сомнений, отчуждения.

- Он воскрес! И воскрешал! И при Нем женщин допускали к святилищу! Женщины, слушайте, это для вас! В нашей Церкви вы будете наравне с мужчинами. Приносите крестить своих детей к нам - вы будете опускать их в святую воду!

Женщины оживились, начали перешептываться. Бедные дурочки. Я бросил кость диким псам феминизма. Им нужно быть наравне с мужчинами во всем, причем за здорово живешь, без усилий. Будь их воля, заставили бы мужиков вынашивать и рожать, чтоб уж совсем равноправие.

- И мы всех примем! Гомосексуалистов, проституток, убийц и воров! Ибо Христос рек: "Отец Мой есть Я. Кто знает Меня, тот знает и Бога". Человек - каждый человек - есть образ и подобие Божие. Бог есть Бог и убийц и святых!

Меня прервал человек в темном пальто с длинным изжелта-бледным лицом.

- Вы лжете.

Я замер в предчувствии грозы. Руслан стоял позади. Я ждал, что он скажет что-нибудь такое... не знаю, раздавит мерзавца. А он стоял и ковырял в носу.

Вперед выступил Андрей. Одна девушка ахнула. Другие с бесстыдным интересом разглядывали его хищное лицо.

- Этот человек, - он кивнул головой в мою сторону. - Чист душой и открыт. Он - пророк.

Прихожане зашевелились, словно единая колоссальная гусеница. Кажется, женщины поверили.

Я облизнул губы.

- Христа видели многие. Четыре апостола в течение десятилетий рассказывали о нем. За такое время их поймали бы на лжи.

- Я не об этом, - сказал длиннолицый. - Я верую в Христа. И, по-моему, больше, чем вы! Он никогда не говорил таких слов!

Я скривил губы в усмешке, чтобы скрыть, как затравленно бьется в пятках сердце.

- Каких слов?

- О том, что каждый последний подонок есть подобие образа Божьего!

Толпа затихла в напряженном ожидании. Нужно было отвечать.

- Вы будете решать, кто последний подонок, а кто святой? Вы много на себя берете! Это грех! Вспомните слова Иисуса: "Не суди, да не судим..."

- "Узки врата, ведущие в Царство Божие", - оборвал он. - Вот Его слова.

Звенящая тишина.

Мои нервы натянулись. Из какой преисподней выполз этот нехристь? Этого, черт побери, не было в ПЛАНЕ!

Я оглянулся. Руслана не было. Андрея тоже. Я стоял один на один с внезапно загудевшей толпой. Смиренное доверие сменилось враждебностью.