Фэнзона

Воображение

БиблиотекаКомментарии: 1

Джошуа Геттинберг был воображалой ещё когда он был простым мальчишкой. Впрочем, не совсем простым. Как раз наоборот – он был, если можно так выразиться, весьма странным ребёнком. Те вещи и обстоятельства, которым другие дети не предавали особого значения и не заостряли на них внимание, Джошуа видел совсем в ином, отличном от привычного восприятия, свете. Воображение его – живое, причудливое, невероятно богатое и, в какой-то степени, болезненное – рисовало самые причудливые картинки, ситуации, как бы вычленяя выбранные предметы из окружающего мира. При этом эти вещи и предметы несколько искажались, обрастали дополнительными деталями, где-то упрощались, претерпевали самые причудливые и невероятные изменения. Если Энди Гервин, школьный друг Геттинберга, не видел ничего особенного в ничем непримечательном огрызке старого, потерявшего кору, дереве с большим дуплом с неровными краями, то Джошуа видел в этом дереве, к примеру, древнего старика с косматыми бровями, тёмными щелями старческих глаз, с незакрывающимся ртом, наделённом кривыми, неровными зубами. Глазами были для Джошуа два отверстия от сучков, стариковским ртом – большое, зияющее чёрным провалом, дупло. Руками служили обрубки сухих мёртвых веток. Джошуа в этом дереве могло привидеться самое жуткое создание, чудовище, от которого холод скользил по спине. Взять, к примеру, дупло в этом дереве. Мальчишка мог вообразить себе, что в этом чёрном, немом дупле обитает какая-то неведомая, кровожадная тварь, ждущая своего часа, чтобы отхватить у потерявшего бдительность человека полруки… Ровесники с трудом понимали странного, несколько замкнутого, часто молчаливого мальчика с чудной, искажённой фантазией.

Джошуа, по правде говоря, находился от подвижных игр, весёлых шалостей и забав сверстников как будто в стороне. Они его не прельщали, даже отталкивали. И он часто оставался совсем один. С ним были лишь его мысли и странные, причудливые, а порой и пугающие, фантазии. Несмотря на замкнутость, какую-то общую отрешённость от окружающего мира, Джошуа очень даже неплохо учился, успеваемость его по наукам, как гуманитарным, так и точным, была почти одинаковой. Живой интерес мальчик проявлял к истории, географии, астрономии. Никакого хулиганского поведения за Джошуа не водилось. В целом, все его учителя отзывались о своём ученике довольно лестно, отмечая в нём при этом такие черты, как замкнутость, интровертность, некоторую отрешённость, немногословность, рассеянность и чрезмерную задумчивость, погружённость в самого себя. "Бог весть знает, что у этого мальчика в голове", - говорил его школьный учитель по арифметике. – "Но задачки, однако, он решает лихо". Или же, как говорил учитель иностранного языка: "наблюдая за Джошуа, видишь, как он подолгу глядит отрешённым взглядом в одну точку на стене или смотрит в окно, где кружат снежинки. Но когда задаёшь ему вопрос, он сбрасывает с себя оцепенение и задумчивость и точным своим ответом попадает в точку. Так что винить его не за что. Разве что мальчик очень задумчив и погружён в себя". А другой учитель рассказал о Джошуа следующее, и это было несколько странным: "однажды после продолжительной беседы с коллегами, я возвращался в свой класс, который, как мне помнится, я оставил открытым. Но, пройдя по коридору, я упёрся в закрытые створки двери. Дёрнув за ручку, я убедился, что дверь в класс заперта. Это показалось мне странным. Я нагнулся и заглянул в замочную скважину, которая была свободна из-за отсутствия в ней ключа. Зрелище было чудным. В темноте, на фоне большого классного окна, неподвижно стоял маленький мальчик, устремивший взгляд через стекло на усыпанное звёздами небо. Почему-то в том момент дрожь пробежала по моему телу, из замочной скважины меня словно обдало холодом. На самом деле я и впрямь ощутил поток холодного воздуха, вырывающегося из-под двери запертого класса. Фигура мальчика в зыбком свете луны сама по себе казалась призрачной. Сначала я тихо постучал в дверь, потом позвал мальчика по имени. Спустя мгновенье в двери послышался скрежет ключа, и класс оказался открытым. Отперев дверь, Джошуа вышел из классной комнаты ни на кого и ни на что не обращая внимания. Он просто прошёл по коридору, где бесились и визжали его сверстники и скрылся на лестнице. Войдя в класс астрономии, я вдруг почувствовал сильный холод. По классу гулял ледяной ветер. Причина была в распахнутом настежь большом окне, расположенном как раз напротив моего стола. Туда-то и врывался ветер и снежинки, лился свет луны. Поёжившись от холода, я запер окно, сел за стол и в задумчивости принялся вертеть глобус. Действительно, поступок мальчика быль странным. Не находите?"

От учителей школы, где учился Джошуа Геттинберг наравне со своими одноклассниками, можно было услышать немало подобных странных историй о нём. В случаях этих отсутствовала какая-либо чёткая последовательность и закономерность. Но все подтверждали неоспоримый факт того, что поведение и поступки мальчики были странными и сложно объяснимыми. А вот ещё один странный пример, и здесь вниманию предстаёт рассказ ровесника Геттинберга, которого звали Уилл: "Мы бегали в школьном дворе, сооружали снеговика, забрасывали друг друга снежками, а Джошуа, далеко отойдя от нас, уставился на огромную, ярко светившую, луну. Мы окрикивали его, но он продолжал стоять на одном месте, как вкопанный. Тогда я с нетерпением бросился к нему и уже собирался развернуть его к себе лицом, как вдруг он сам медленно повернулся. Я очень испугался, когда увидел его неморгающие, какие-то холодные глаза. Ничего не сказав, он поправил свой портфель на плече и ушёл. Потом он два дня не появлялся в школе".

Говоря же о внешности Джошуа, то можно сказать лишь, что она была самая обыкновенная. Правда, особенно выделялись на его лице довольно большие, водянисто-голубые глаза. Уши немного были оттопырены, но не до безобразия. Телосложение хрупкое, пальцы на худых руках тонкие, кожа бледная. Вообще, мальчик имел достаточно хрупкое здоровье, частенько простужался и болел. Подобное состояние здоровья он унаследовал от отца и матери, которые по молодости часто прихварывали. Упоминая о родителях Джошуа, сразу можно обозначить их замкнутый характер и редкие выходы в свет. Дворяне из довольно знатного рода, ведущего своё начало ещё из позднего средневековья, были они очень чопорны, последовательны и никогда не изменяли своим укоренившимся привычкам. Основательные консерваторы, они не любили перемен, и редко допускали в свою жизнь и традиции посторонних. Признаться честно, родители Джошуа были весьма загадочными личностями, весьма загадочными. О роде их занятий доподлинно никому известно не было, из уст в уста переходили лишь догадки, домыслы и слухи. Зато известным было то, что семья Геттинбергов имела внушительное состояние, доставшееся им в наследство от далёких предков. Хозяин вёл довольно расточительный образ жизни, слыл заядлым картёжником и шулером. При этом работал он в какой-то богатой американской конторе, где зарплата была очень даже приличная. Ходили тёмные слухи о том, что Геттинберг-старший, как и его покойный отец, приходящийся Джошуа дедом и умерший почти в столетнем возрасте, состоял в какой-то весьма таинственной организации, но не масонской, как кто-то говорил. Вообще, местные жители редко заговаривали на эту тему, а если и упоминали о какой-то странной организации или, по другим словам, культе, то непременно произносили это низким голосом, почти шёпотом. И только беззубые старушки, сидя вечерами на скрипучих скамейках, порой пускались в длинные тирады о странных культах, о древнем проклятии и о языческих богах седой старины. Опять-таки, говорилось всё это вкрадчивым старческим шёпотом, как будто старухи опасались, что кто-то неведомый мог услышать их скрипучее брюзжание.

Харольд Геттинберг, дед Джошуа, скончался в 1897 году, то есть год назад. Очень странным было то, что в местном кабаке, куда часто захаживал старик со своими друзьями (ибо на склоне лет очень уж часто прикладывался он к бутылке, а зачастую и вовсе был с ней неразлучен), кто-то из его знакомых вдруг увидел в дальнем углу помещения угрюмое старческое лицо, которое как бы висело в воздухе. Но, как сказал приятель старика – такой же любитель выпить – ему это, видно, померещилось. Оно и понятно, ведь странно было бы видеть человека, умершего год назад, в добром здравии. Видимо, старый Гарри Фаустер совсем сбрендил, раз отправился на местное кладбище, дабы убедиться, что его покойный друг действительно мёртв. Всё, что произошло с ним, пьяница Фаустер выложил заставшей его за странным занятием полиции, как на духу. При этом задержавшие этого чудака полисмены были уверены, что он был абсолютно трезв и ни капли не брал в рот с тех пор, как, якобы, повстречал в кабаке "Кохер" своего умершего собутыльника Харольда.

Итак, такова история Фаустера: "Так вот. 18 августа 1898 года я, Гарри Фаустер, портной, спрятав в мешок лопату, сторонясь прохожих, направился на старое кладбище городка Рипплтона. Спустя полчаса я очутился возле кладбищенской стены. Признаться, жутко было там. Туман и безмолвие. Даже луны не было. Неверными шагами направился я через приоткрытые покосившиеся ворота к могильным плитам и склепам. Мне не давала покоя только одна мысль: мог ли мой друг Харольд Геттинберг быть живым? А вдруг он жив и вовсе не умирал? Не знаю, думайте, что хотите, доблестные служители закона, но не смотря на своё пагубное пристрастие к алкоголю, при том хорошему, это не горячечный бред пьяницы. Я говорю правду. Я принялся орудовать лопатой, которая вскоре ударилась о крышку гроба. Мне изрядно пришлось повозиться с крышкой. Наконец, помогая себе лопатой, я вскрыл гроб. Глаза мои расширились от ужаса, когда я обнаружил его совершенно пустым. На какое-то время я впал в оцепенение, из которого меня вывели окрики ваших коллег. Видно, они, проходя мимо кладбищенских ворот, услышали удары лопаты. Скованный ужасом, я еле поднялся на ноги и бросился бежать меж могильных плит, наконец, пролез в прореху в кирпичной стене и оказался на глухой улочке. Ну а потом, я угодил в ваши сети, господа полицейские…"

Задержав совсем ополоумевшего от страха Гарри Фаустера, полицейские доставили его в участок. В это время несколько других полисменов оказались на кладбище, где недоумённо уставились на разрытую могилу и абсолютно пустой гроб. На плите значилось: "Харольд Геттинберг" и годы жизни: "1800-1897". Никаких серьёзных улик против Фаустера не оказалось, и поэтому скоро он был отпущен. А вот пустой гроб в могиле привлёк к себе гораздо больше внимания, и полиция тут же взяла это дело под свой контроль. Ниточки потянулись к родителям маленького Джошуа. Был допрошен священник, который произносил заупокойные молитвы, когда гроб с телом Харольда Геттинберга был опущен на дно могилы. Святой отец Митчелл абсолютно точно был уверен в том, что гроб положили именно в ту самую могилу, где должен был быть похоронен старый Геттинберг, а затем стали засыпать землёй. Тут никакой ошибки быть не может. Был также опрошен глава похоронного бюро Реджинальд Майерс, который сообщил, что тело Харольда Геттинберга было соответствующим образом подготовлено к захоронению. Подобрали старомодный костюм, рубашку, галстук, тщательно начистили обувь. Всё было сделано, как нужно, а после усопшей был положен в гроб из добротного дерева. Допрашивали и врача, констатировавшего смерть пожилого Геттинберга: "остановилось сердце". Оно, конечно, было и понятно, ведь возраст старика был весьма почтенным. Странное дело о пропавшем мертвеце, похоже, зашло в тупик. Однако это событие взбудоражило весь городок, журналисты, воспользовавшись случаем, создали большую шумиху, в местных газетах появились и соответствующие статьи. От родственников усопшего особого толка не было. Они ничего не знали и ничего не видели. После случившегося местные вообще старались даже близко не подходить к дому Геттинбергов, да, впрочем, и последние не особо-то стремились к обществу. Маленький Джошуа ещё больше отдалился от своих сверстников. Некоторые жители уверяют, что в старинной готической усадьбе Геттинбергов поселилась какая-то потусторонняя сила. Кое-кто рассказывал, что видел Нила Геттинберга, хозяина усадьбы, облачённого в какие-то странные одеяния, чем-то напоминающие рясу священника. При том этот жутковатый наряд венчал большой, скрывающий лицо, капюшон, похожий на капюшон средневековых пилигримов. В этом самом наряде, говорила какая-то крючконосая старуха, Геттинберг старший вышел из усадьбы, когда уже была глубокая ночь, и направился (как будто бесшумно заскользил) куда-то в сторону старого кладбища. После этого никто его не видел. Прошёл день, другой, третий, но Нил Геттинберг всё не возвращался. Дальше, когда всё это принялась ворошить местная полиция, дело обстояло совсем странно. Маленький Джошуа остался в огромной старинной усадьбе наедине с матерью, которая, казалось, совершенно не была обеспокоена долгим отсутствием своего мужа. "Он скоро вернётся", - говорила Лавиния Геттинберг и как ни в чём не бывало продолжала почёсывать и поглаживать кошку на своих коленях. При этом во взгляде женщины метнулся какой-то дикий огонь, что-то жуткое, и полисменов как ледяной водой обдало. Они поспешили ретироваться, в назидании сказав: "если что-то будет не так – обращайтесь. Мы – к вашим услугам, мэм". Старинный дом словно бы прогонял их, полисмены чувствовали, как сильный ветер дул им в спины, хотя погода была не такой уж и ветреной. Полицейским казалось, что множество ненавидящих взглядов сверлили их сзади. Действительно, от усадьбы веяло какой-то гнетущей, чуждой, невероятно мощной силой. Как будто от дома шли плотные потоки неведомой энергии…

Однако, несмотря ни на что, полиция выставила наблюдение за загадочной усадьбой Геттинбергов. Эти странные, замкнутые люди могли принести вред окружающим. Через десять дней после своего ухода, хозяин появился вновь – он был всё в том же странном облачении, а его лицо скрывал капюшон. Всё это выглядело очень странно, и отдавало жутью. Через несколько дней полицейский соглядатай, рыскавший вблизи усадьбы, обнаружил в верхних окнах здания совершенно невообразимый, зеленоватый свет, который то становился ярче, то внезапно тускнел. Источник этого свечения был абсолютно неизвестен. Никакое известное средство освещения так светить не могло. Через два дня, когда наступила ночь, соглядатай снова увидел в тех же окнах странный, потусторонний свет – он мерцал и подрагивал. А потом из усадьбы донеслись звуки органа. Звуки величественные, какие-то торжественные и, вместе с тем, пугающие. Сначала они были тихими, а потом звук стал нарастать. Это неясное зыбкое свечение и жуткие переливы органа подействовали на соглядатая очень угнетающе. Непередаваемый ужас овладел им. Он вдруг выпрыгнул из кустов и, спотыкаясь и падая, не разбирая дороги, бросился бежать. А пугающе-торжественные звуки органы неслись за ним вслед. С тех пор этого человека никогда не видели. Конечно, его искали, но безуспешно. Правда, какой-то житель из деревни неподалёку утверждал, что видел человека (если только это жалкое существо можно было назвать человеком), бегущего по улице, временами оборачивающегося и выкрикивающего что-то несуразное, нечленораздельное… Беглец, весь осунувшийся, грязный, в изодранных лохмотьях, стремглав бросился к лесу и исчез за деревьями. Люди, видевшие это, были поражены и взбудоражены. Чего же или кого так испугался этот человек? Да кто бы знал – в том-то всё и дело.

К тому времени несчастный Гарри Фаустер окончательно обезумел и с небывалой навязчивостью рассказывал всем, что во сне и наяву он видит своего умершего приятеля Харольда Геттинберга. В конце концов, рассудок старого пьяницы совсем помутился, и его поместили в психиатрическую лечебницу. Один из детективов по фамилии Беледжер, давно заинтересовавшийся семьёй Геттинбергов и собравший немало любопытных, для сведущего человека, конечно, материалов и сведений относительно данного семейства, чувствуя, что весьма интересная ниточка, ведущая к Харольду Геттинбергу, может вот-вот оборваться из-за полного сумасшествия Фаустера, взял кэб и направился в лечебницу "Хардибофф", что стояла в тени клёнов на некотором отдалении от города, словно вытолкнутая им. В ходе разговора, если так можно назвать встречу детектива Беледжера и Фаустера, прояснилось немногое. Оказывается, Харольд Геттинберг когда-то носил такую же чудную одежду, что и его сын Нил – нынешний хозяин усадьбы. Также на шее его висел странной формы амулет. Всё это Фаустер видел на расстоянии, но был уверен, что это был его друг Харольд, потому что тот сначала не надевал капюшон. Геттинберг, никому ничего не говоря, уходил из усадьбы и направлялся куда-то в сторону кладбища. Как-то, сгорая от любопытства, Фаустер решил проследить за приятелем. Но как не искал Фаустер Геттинберга среди каменных плит, того нигде не было видно. А сказать что-то или спросить приятеля насчёт такого чудаковатого облачения и ночных похождений Фаустер не заикался – побаивался… Таким образом, вновь наружу всплыли сведения о предполагаемой тайной организацией, занимающейся оккультизмом, чёрной магией и, кто ещё знает, чем. Но ни о расположении этой организации, ни о том, кто конкретно входил в её состав, ничего известно не было.

Во время разговора с детективом Гарри Фаустер выглядел очень измождённо и едва шевелил сухими, потрескавшимися губами. Весь он как-то осунулся, похудел, и облик его мог вызвать ничего, кроме чувства жалости и сострадания к старику. Говоря, Фаустер часто запинался, делал продолжительные паузы, а потом и вовсе замолкал, и устремлял тупой взгляд своих мутных глаз куда-то в одну точку на стене. Служащие лечебницы попросили детектива Беледжера воздержаться от дальнейших расспросов их пациента, поскольку это может пагубно сказаться на его общем состоянии. Беледжер кончил свой допрос, но было уже поздно. Фаустер вдруг широко распахнул глаза, и рот его вместе со слюной исторг дикий вопль, всполошивший всю клинику. Взгляд спятившего, минуя плечо детектива, вперился в окно, где колыхались на вечернем ветру клёны и где застыл полумрак. Все разом посмотрели в окно, однако ничего страшного или пугающего не увидели. Фаустер сжался на стуле, скукожился, и его забила страшная дрожь. "Уйдите, детектив!" - рявкнул рослый служащий клиники.

Беледжер с каким-то странным чувством покидал клинику "Хардибофф", которая превратилась в растревоженный улей. Со всех сторон доносилось улюлюканье, крики, стоны, хрипы и невообразимый кашель. Но в ушах детектива всё продолжал звучать дикий истошный крик Гарри Фаустера, заточенного в жёлтые стены. После посещения клиники никто больше не видел детектива Беледжера. Как в воду канул кэб и лошадь. Полиция не на шутку переполошилась. Ещё больше она заметалась, когда появилась новость о смерти Фаустера. Его нашли на кровати. Лицо его было серым, в широко раскрытых глазах застыл животный, нечеловеческий ужас. Врачи констатировали: "смерть от разрыва сердца". Значит, получается, что бедного Фаустера что-то очень напугало. Но вот что или кто… Неясно. Полиция и лучшие детективы ломали головы, совершали обыски, допросы, но так ни к чему и не пришли. Один человек умер от непонятного страха в клинике, другой бесследно исчез вместе с лошадью и кэбом. Во втором случае была выдвинута версия, что якобы на детектива в районе перелеска было совершено нападение с целью грабежа. Вся местность была прочёсана вдоль и поперёк. Ничего. Ни вещицы, ни какой-либо другой улики. Следов борьбы, примятой травы, сломанного кустарника тоже обнаружено не было. Выходило так, что все люди, кто тем или иным образом соприкасался с семейством Геттинбергов, умирали, сходили с ума, с ними приключалось что-то невероятное, а кое-кто и вовсе исчезал. Непревзойдённые и лучшие полицейские умы пребывали в тупике. А семья Геттинбергов продолжала проживать на прежнем, окутанном дурной славой, месте, в своей старинной усадьбе в окружении вековых деревьев, которые будто стерегли эти туманные покои. Теперь уже все, даже те, кто до конца не верил во всякие сказки и слухи, окончательно и бесповоротно уверовали в то, что над семейством Геттинбергов довлеет какое-то проклятие, и что члены этой семьи постоянно скрываются в своей огромной усадьбе, будто что-то прячут внутри – что-то жуткое, мерзкое, нечеловеческое, потустороннее… Смотря сквозь призму всех этих загадочных, немыслимых событий, следует отметить, что маленький Джошуа оставался всё тем же замкнутым мальчиком, и что он как будто знал, что все эти происшествия должны были происходить. В привычном жизненном укладе всех Геттинбергов ничего кардинально не изменилось.

С тех пор прошли годы. Люди вступили в новое столетие, открылось которое Мировой войной. И в то время, как ровесники, в большей своей массе, отправились на поля сражений, где им предстояло погибать и пожизненно становиться несчастными калеками и психическими инвалидами, Джошуа Геттинберг неизменно находился в стенах старой усадьбы, по-прежнему проживая с родителями. Его не приняли на воинскую службу по состоянию здоровья. Парень остался всё тем же фантазёром и мечтателем, каким был в детстве. Вот только его воображение значительно обогатилось, фантазии стали более живыми и ещё более необычными, почти запредельными. Из маленького мальчика Джошуа превратился в худого, приятной наружности молодого человека, с выразительными глазами и аккуратно причёсанными светло-каштановыми волосами. Неизменно Джошуа носил хорошего покроя костюм, чистые белые рубашки. Реже, поверх рубашки, он одевал кофты обычно тёмных, неброских тонов. Для женщин юноша был весьма привлекателен, но шансов встретить девушку у него было немного. Он редко выбирался в общество, на какие-либо мероприятия или события, общался с немногими, в основном, в их числе были его редкие друзья, а когда один его друг Эндрю Вайт отбыл на фронт, их у него стало ещё меньше. Но это не угнетало Джошуа, наоборот, он чувствовал какую-то особую атмосферу, особое вдохновение, когда в одиночку бродил по местности вокруг своей старинной усадьбы. Его окружала старина, дух минувших лет, деревья, чей возраст заслуживал почтения. И ещё книги. Много старинных, порой, весьма причудливых и необычных книг. У его деда Харольда была превосходная библиотека, поражающая по жанровому разнообразию и национальному колориту. И молодой человек упивался чтением, шелестящие страницами книги влекли его с детства, они только питали и обогащали его воображение, фантазии и мечтания. Один из друзей несколько раз пытался вырвать Геттинберга из книжного плена и заточения стен и приобщить того к обществу девушек, но всё было бесполезно. Молодой затворник предпочёл женской красоте чтение и долгие одинокие прогулки в компании галок, ворон и трясогузок днём, сверчков, светляков и сов - вечерами и ночами.

При взгляде на старинную усадьбу Геттинбергов помимо ощущения невероятной старины и восхищения её архаичной готической архитектурой, у наблюдателя возникало и ощущение какого-то труднообъяснимого подспудного страха, даже благоговейного трепета. И действительно - это здание заставляло содрогаться. Старинная, величественная, высокая, подпирающая облака, постройка, была окружена вековыми деревьями-великанами. Перед усадьбой разросся пышный старый сад, и в летнее время плотная листва еле пропускала солнечный свет. Забор был высоким, а верх его усыпан битым стеклом. Хотя сам вид усадьбы, производя какое-то гнетущее ощущение, едва ли мог привлечь злоумышленников. Такое, на самом деле, случалось несколько раз, как в девятнадцатом веке, так и в самом начале двадцатого. Но во всех этих случаях грабители и воры предпочли не соваться в усадьбу, от которой веяло какой-то зловещей, потусторонней силой, действующей угнетающе на настроение и психику человека. В стене располагались мощные железные ворота, рядом – довольно узкая калитка. В нескольких местах окружающие старую усадьбу стены были увиты бурно разросшимся плющом и вьюном, как, впрочем, и две, кое-где потрескавшиеся, стены самого строения. Тяжёлые ветви деревьев, точно сгинаясь от тяжести минувших столетий, касались даже самых высоких прямоугольных окон усадьбы. К территории усадьбы вела старая аллея, по обе стороны которой росли высоченные тополя, чьи ветви причудливым образом сцеплялись между собой на самом верху. За аллеей простирались поля с редкими невысокими деревцами, а за полями виднелась густая кромка леса.

Вечером 20 августа 1918 года к Джошуа Геттинбергу должен был приехать его давний школьный товарищ Эндрю Вайт. Война отгремела, и солдаты возвращались домой. Вайт жил не очень далеко и собирался ещё раньше навестить своего друга, но не мог ввиду того, что уже несколько месяцев находился в разных госпиталях, от которых его уже воротило. Вайт никогда не чурался Геттинберга, а видел в своём сверстнике немного неординарного, эксцентричного, непохожего на всех, интересного молодого человека с богатым воображением. И конечно Вайт не верил, что над семейством Геттинбергов нависло какое-то проклятие. Этим двоим всегда было о чём поговорить, что обсудить. Родители Джошуа находились в отъезде, и он остался наедине с огромным старинным домом и соответствующим окружением.

По-августовски рано смеркалось, и солнце, в течение дня порой скрывавшееся за облаками, садилось за дальний лес. Ржавое золото последних солнечных лучей скользило по верхам шершавых тёмных стен старинной усадьбы, касалось верхушек вековых деревьев и тополей на длинной аллее, ведущей в усадьбу. Большую часть ветреного дня Джошуа провёл за книгами, а потом бродил по аллее и полям, дойдя до самого леса, шумевшего от быстрых воздушных потоков. Даже сейчас листва таинственно, как-то вкрадчиво, шелестела, точно пытаясь поведать какую-то необыкновенную тайну. Вечер неуклонно приближался, а за ним уже притаилась ночь – повелительница теней и мрака. Вот уже на всё окружающее стали опускаться сумерки. Прошёл час, другой, а Эндрю Вайт всё не появлялся, не говоря уже о заранее оговоренном времени, когда он должен был прийти. Ночь опустилась мягко и неслышно, в компании перемигивающихся звёзд взошла полная луна, которая стала бросать на всё свой призрачный свет. Запели сверчки, земля дышала свежестью. Ветер, наконец, угомонился, уснув. Джошуа вышел на начинавшуюся у ворот усадьбы аллею. Не случилось ли чего? Ведь друг его так до сих пор и не пришёл.

Вскоре на аллее появился сутулый, сильно прихрамывающий призрак. Силуэт его, словно сотканный из тусклого лунного света, медленно, но верно приближался. Джошуа едва мог узнать в сгорбленном, хромающем, казавшемся ниже своего обычного роста калеке, своего некогда энергичного и бодрого друга Эндрю Вайта. При приближении товарища, который одной рукой опирался на трость, Геттинберг мог видеть, что одет тот был в военную форму, а за спиной его был квадратный уплощённый портфель, державшийся на потёртых лямках. Эта разительная, страшная перемена во всём облике товарища поразила Джошуа. Когда же он получше разглядел лицо Вайта, его невольно бросило в дрожь. Лицо… Да можно ли это было назвать человеческим лицом? Сущий дьявол расписал своей страшной лапой этот лик, бывший когда-то очень даже миловидным. Лунный свет хорошо осветил это… Под фуражкой с козырьком взгляду Джошуа Геттинберга предстала дикая гримаса – искажённые черты, взбухшая, покрытая уродливыми волдырями левая половина лица, где вместо щеки зиял чёрный провал, чуть ниже обнажились сомкнутые ряды удивительно ровных зубов. Левый глаз представлял собой какую-то щёлку, а на месте надбровной дуги выпирал бесформенный, уродливый нарост... Если бы на месте молодого Геттинберга был человек со слабым сердцем, его тотчас же хватил удар, а какая-нибудь женщина с чувствительной психикой, издав вопль ужаса, мгновенно лишилась бы чувств. Это было не лицо, а грубая, жутко исковерканная, маска неведомого актёра-трагика. Джошуа потребовалось много мужества, чтобы не издать вскрик от поразившего его зрелища. Сердце гулко колотилось в груди Джошуа, волнение заполнило каждую клетку его тела.

- Я понимаю твоё смятение, дорогой Джошуа… - вполне нормальным голосом произнёс Вайт. Луну скрыли облака, и всё кругом погрузилось во тьму. Приятель Геттинберга проковылял ещё ближе.

- Всё в порядке, Эндрю, - ответил Джошуа. – С возвращением.

- Да… Чёрт возьми… - только и вырвалось с изуродованных уст Вайта. Они обнялись. Джошуа пригласил приятеля пройти. Затем он запер калитку, и оба направились по дорожке к тёмной громаде усадьбы, утопающей в огромном саду. Иного человека колотила бы дрожь, а в сердце бы поселился ужас при таких обстоятельствах: ночь, огромные вековые деревья, старая усадьба, словно затаившаяся за листвой, и этот бедный солдат с изуродованным, страшным лицом поблизости. Но подспудный страх и оцепенение, в первые секунды сковавшие Джошуа, довольно быстро испарились, и теперь он с большим интересом предвкушал рассказ своего приятеля Вайта о его фронтовых похождениях и приключениях.

Вообще, молодой Джошуа Геттинберг был первым, кого посетил на родной земле Вайт. Выдержит ли это жуткое зрелище бедная, вечно переживающая и хлопочущая над ним мать? Переживёт ли она эту встречу? Ведь её больное сердце может и не вынести этого ужаса… Они перекусили и выпили. Вайт делал это с трудом, привычные действия и движения доставляли ему проблемы. Джошуа был терпелив и вежлив в отношении своего приятеля. Большую, сумрачную комнату освещала только тусклая керосиновая лампа на столе, другим же источником света была луна, вкрадчиво заглядывающая в прямоугольник высокого окна, чуть прикрытого тяжёлой шторой с золотистой бахромой. Эндрю Вайт пустился в своё долгое, изобилующее всевозможными событиями и невероятными перипетиями, повествование. Оказалось, что многие их общие школьные товарищи, воюющие плечом к плечу, погибли или сделались инвалидами. Один покончил с собой, не в силах переносить свою немощность, другой, насмотревшись всяких ужасов и побывав на местах жутких побоищ и человеческой мясорубки, угодил в сумасшедший дом… Вайт доставал из матерчатого свёртка потрескавшиеся фотографии, медали. Просидели до глубокой ночи. Вайт был растерян и не знал куда ему податься. В конце концов, он решил остановиться на ночь ещё у одного друга, у которого было лёгкое ранение и с которым Вайт обменивался письмами. Пообещав зайти как-нибудь, товарищ Геттинберга поблагодарил приятеля и скоро уже заковылял прочь, сильно прихрамывая на одну ногу, которая была короче другой. Призрачная фигура растворилась в конце аллеи тополей.

Проводя своего друга Вайта взглядом, Джошуа прислушался. Без устали стрекотал сверчок и больше – ни звука. Лишь безмолвие, молчание огромной луны и далёких звёзд. Созерцая звёздное небо, он, засунув руки в карманы брюк, не спеша направился по дорожке к усадьбе. По пространству над садом, шумя тонкими перепончатыми крыльями скользнула пара летучих мышей, вскоре скрывшаяся за листвой. Маленькие летучие вампиры порой кружили над усадьбой Геттинбергов – эти создания давно облюбовали эти мрачные, унылые места.

Оказавшись в здании, Джошуа поднялся в свою обширную комнату и решил потренировать своё воображение. А сделать это он собирался довольно необычным способом. В комнате из всех посторонних звуков был только стук старинных и массивных часов ручной работы первой половины девятнадцатого века. Юноша решил убрать часы из комнаты, и ему пришлось изрядно напрячься, что выволочь их на большую площадку перед дверью. Керосиновую лампу Джошуа погасил, а штору полностью отодвинул, дав путь сиянию тусклой луны, которую иногда заволакивали медленно ползущие по небу ночные облака. Теперь была создана необходимая обстановка. Комната была погружена во мрак, а на полу призрачно вырисовывался вытянутый прямоугольник окна, куда светила луна. Взяв стул с резной спинкой, Джошуа поставил его у стены рядом с дверью. Если смотреть на обстановку в комнате, сидя на стуле спиной к входной двери, - а именно таким образом молодой человек хотел расположиться в комнате, - то с правой стороны оказывалось свободное от шторы готическое окно; здесь же, у окна, примостился большой, уставленный книгами стол из качественного дерева; в правой части дальней стены стояло два массивных книжных шкафа; дальний левый угол комнаты оказывался свободным, у той же левой стены, ближе к двери, что была прямо за спиной сидящего на стуле, находилась внушительных размеров кровать, небольшой столик со светильником, а рядом – шкаф с одеждой.

Джошуа Геттинберг сел на стул, закрыл глаза и попытался целиком сосредоточиться на своих ощущениях. Одновременно он прислушивался к тишине. Эта звенящая тишина вскоре начала давить, она охватывала всё кругом. Ни шороха, ни какого-либо другого постороннего звука. Просидев некоторое время в полнейшей тишине и мраке, молодой человек внезапно широко раскрыл глаза и вперил взгляд в дальний левый угол комнаты – туда, где ничего не находилось. Взгляд молодого Геттинберга был исполнен жуткого вожделения и горел ненасытным порочным интересом. Человек, видевший его взгляд со стороны, мог бы без сомнения определить, что юноша тронулся умом, что он безумен. Да и вообще, это было странным зрелищем. Молодой человек, оставшись ночью один, садится на стул, гасит всякий, кроме естественного, источник света и при том не ленится убрать из помещения тяжёлые маятниковые часы. Действительно, странно и как-то нелепо. Но таким вот был молодой Джошуа Геттинберг – невероятный выдумщик, фантазёр и мечтатель.

Юноша не моргал и не отрывал взгляда от пустого угла в левой части своей просторной комнаты. Наконец, в том самом углу, из мрака медленно стало появляться что-то ещё более тёмное, что-то неясное. Чёрное пятно всё разрасталось, контуры его были расплывчатыми, нечёткими. Сначала это чёрное, бесформенное пятно имело размер вороны, затем оно стало увеличиваться до размеров собаки, и всё росло и росло. Джошуа сидел на стуле без малейших признаков движения, он словно окоченел, и дыхание его застыло. И только сердце бешено разгоняло кровь по всему его организму. А между тем, чёрное пятно, подрагивая, разбухало. Оно несколько вытянулось и теперь по размерам превосходило человека. Нечто бесформенное поползло выше и дальше к потолку, потянулось вправо, к книжным шкафам. Скоро эта чёрная масса, являющаяся плодом невероятного воображения юного Геттинберга, заполнила собой половину комнаты, она стлалась по кровати и столику со светильником, она ползла по створкам шкафа с одеждой, она обволокла стопки книг на столе… Это нечто – что-то совершенно невообразимое и жуткое, будто явившееся из потустороннего мира, было здесь, в комнате, и всё разрасталось. Джошуа мог видеть, как волнообразно извивающееся щупальце медленно приближалось к его левому ботинку. В это время чёрная тень застлала часть окна, освещённого луной… Юноша вздрогнул от того, что к его штанине что-то прикоснулось… Это что-то было чем-то неясным, жутким и как будто материальным…

Сердце неистово колотилось в груди молодого человека, проводившего столь странные эксперименты, узнав о которых, кое-кто мог покрутить пальцем у виска: "безумец!" Силой своего буйно и нездорово разыгравшегося воображения, Джошуа стал "загонять" жуткое "нечто", струящееся теперь повсюду, назад в пустой угол комнаты. Он также выпятил глаза и смотрел всё в ту же точку в углу. Чернота стала невообразимым образом сползать со стен, потолка, шкафов и стола. Скоро "нечто" сжалось, скукожилось до размеров маленькой птички и скрылось в неведомой точке пространства, которую выбрал молодой человек по одному ему известному правилу или закону. Всё происходило в полнейшей тишине и темноте. Мог ли юный Джошуа Геттинберг тронуться умом, занимаясь такими странными вещами? Нет, с ним всё было в порядке, и состояние его психического здоровья находилось в норме. Единственное, что ощущал Джошуа, был невероятный внутренний подъём, какой-то совершенно неописуемый, одному ему ведомый, нездоровый восторг. Он словно бы "заряжался" какой-то энергией, питался, упивался ею, как вампир. Но что это была за энергия, откуда она бралась, и каков был источник её появления, было совсем непонятно. Неужели её, эту энергию и силу, аккумулировало не на шутку разыгравшееся воображение юноши, так богатое на выдумку, приукрашивание и преувеличение? Вообще, такой своеобразной "тренировкой" воображения Джошуа занимался частенько, когда оставался в одиночестве.

Необыкновенный прилив сил взбодрил юношу, как это случалось и прежде после подобных "тренировок". Какой там сон – он страстно желал тотчас же отправиться к звёздам, чтобы изучить их неведомые тайны и загадки, неподвластные простому смертному. Он с упоением пожирал луну своим взглядом, точно это была не звезда, а великолепный торт на день рождения. Любуясь звёздами, молодой человек простоял у окна до самого рассвета, на который указывало светлеющее справа небо, ибо окна усадьбы выходили на север, где чернел дремучий лес. Звёзды исчезали, луна меркла, не спеша за далями и пространствами пробуждался новый день. Тени прятались по углам. Джошуа распахнул настежь высокое готическое окно, и в комнату влетел свежий и душистый ветер августа. Зашелестела листва пышного сада, закивали головки шиповника, сонная муха ударилась в витражное стекло окна.

Постояв некоторое время в раздумье, молодой Геттинберг отправился на кухню, быстро приготовил нехитрый завтрак и кофе. Вообще, ел он не много, а рацион его был не слишком разнообразен. Так уж было заведено в его семействе. Больше всего он нуждался в другой "пище" - для разума, воображения и мечтаний. В этом здорово помогали самые разнообразные книги и справочники, среди которых изобиловали готические романы и стихотворения, исторические новеллы, детективы, книги по географии, астрономии, книги о причудливых видах животных и птиц, книги по мистике, эзотерике и магии. Просто ворох необыкновенного, загадочного, неизученного, потустороннего, подчас пугающего и жуткого вырывался со страниц старых, а порой, и старинных книг с причудливо теснёнными, потёртыми обложками и чудными, таинственными названиями.

Перекусив, Джошуа принялся жадно зачитываться Эдгаром По , а позднее, взяв стул, молодой человек вышел во двор, захватив с собой несколько толстых книг по эзотерике и магии. Он решил сначала почитать на открытом воздухе, а затем отправиться в одну из своих прогулок наедине со своими мыслями и фантазиями. Книги, которые взял почитать юноша, были увесистыми, с качественным переплётом, страницы пожелтели от времени, местами бугрились и вздувались. Здесь были странные изображения всевозможных символов, причудливых, несуразных по форме. Нелепые чертежи, загадочные и зловещие заклинания на чуждых языках невольно притягивали внимание. И ещё закладки, пометки и подчёркивания. Их хватало в этих старинных книгах. Похоже, кто-то усердно штудировал, осмысливал, вникал в те невероятные, загадочные, имеющие особое, порой недосягаемое человеческим разумом значение, обширные сведения. Ведь только сведущий в этих знаниях и тайнах человек мог применить их в реальной жизни, мог заставить древние заклинания и магические символы источать могущественную, зловещую силу. Несомненно, эти таинственные книги оказывались в руках деда и отца Джошуа - Харольда и Нила Геттинбергов. Они и оставляли все эти пометки и закладки. И вот теперь эти мистические книги были в руках молодого человека, маня своими тайнами и загадками. Эти объёмные труды по большей части были переведены на английский, однако на полках шкафов располагались книги и в подлинниках – из них тоже торчали закладки.

Привольный ветер гулял по территории усадьбы Геттинбергов, волнуя сады. После полудня, когда солнце уже было в зените, Джошуа, покинув двор, надел шляпу и отправился в дальние прогулки, которые доходили до самого леса на севере. День был погожий, по синему небу изредка пробегали маленькие облачка. Тополиная аллея хранила сумрак и прохладу, не допуская к земле прямых солнечных лучей, солнце властвовало здесь только, когда клонилось к западу, и тогда все высокие и могучие тополя словно опоясывались широкими золотистыми поясами (то были лучи солнца, соскальзывавшие с верхушек деревьев по мере угасания заката), и выглядело это довольно необычно и даже таинственно. Сама по себе аллея тополей была таинственной. Эти южные деревья были свидетелями жизни Харольда Геттинберга, и вот теперь со своих высот они взирали на его внука, молодого Джошуа, выглядевшего жалким карликом в сравнении с этими мудрыми великанами, росшими ровными рядами по правую и левую стороны дороги, ведущей вдаль. Широкие поля, простирающиеся до тёмных лесов, встретили юношу-мечтателя шёпотом трав. С каждым, ничем не ограниченным порывом ветра, трава волнообразно колыхалась, почти так же, как волнуется бескрайнее море. Кузнечики стрекотали на все лады, стрекозы с перепончатыми крыльями, ничего не опасаясь, приземлялись на какую-нибудь засохшую тростинку или ветку и любопытно крутили свой большеглазой башкой. Пёстрые бабочки беззаботно порхали над этим колышущимся зелёным морем. Раздолье и простор. Джошуа остановился и огляделся, созерцая окружающее. Как он был мал, убог и ничтожен, находясь один среди этих широких пространств, где только ветер был полноправным хозяином. И как вообще был ничтожен и жалок человек, когда с бескрайних и далёких небес на него взирали звёзды и неведомые планеты. Древность застыла в этих бесконечных межзвёздных пространствах, где жизнь текла по совсем иным законам и порядкам. Едва ли человек мог охватить своим, несомненно богатым разумом, все те великие космические просторы, дали и бездны. Человек потонул в суетном быте, погряз в мелочных склоках, погоне за деньгами и выживании, а в это время древние звёзды, старые планеты, зародившиеся, когда и в помине не было Земли, с презрением и надменной насмешкой наблюдали за этой, по их меркам, пустяковой вознёй, толкотнёй и копошением. И пусть лучше планета Земля молчит, робко кружась вокруг своей оси, дабы не привлекать внимания могущественных и властных межзвёздных жителей – последствия могут быть самыми нежелательными. Кто знает, что у пришельцев на уме? Небеса всё видели и всё слышали со своих великих, головокружительных высот. Небеса и космос были старее и мудрее, чем человечество.

Наконец, постояв на дороге и поразмыслив над вопросами мироздания, Джошуа Геттинберг отправился полями в сторону своей усадьбы. На долгое время он вновь погрузился в чтение эзотерических, магических и мистических книг. С книгами он просидел до тех пор, когда уже начало смеркаться. Он любил гулять вечерами, в этом было какое-то особое обаяние, исполненное умиротворённой таинственности. На поля вдали легла дымка, а солнце кренилось за горизонт, скрываясь в косматом лесу. Гомон насекомых утих. Наступало время летучих мышей и светляков. В тополиной аллее начинал скапливаться туман, поскольку она проходила через низину. Готическая же усадьба Геттинбергов и окружающий её большой, буйно разросшийся старый сад со множеством птичьих гнёзд, располагались на холме. Впереди, за переплетением веток деревьев, была различима крыша здания, темнеющая на фоне тусклого небосвода – закат уже почти совсем потух, и солнце, опускаясь в причудливые узоры вечерних облаков, только что зашло за горизонт. Мрак сгущался, заполняя всё больше пространства.

Вместо того, чтобы отправиться домой, Джошуа решил "навестить" мёртвых на местном старом кладбище. Последние краски уходящего дня уже совсем стёрлись, засияли звёзды, и взошла полная луна. На кладбище стояла мёртвая, можно даже сказать, зловещая тишина. Поросшие мхом плиты, покосившиеся массивные кресты и потрескавшиеся склепы вырастали тут и там по мере продвижения молодого Джошуа вглубь кладбищенской территории. У входа были расположены захоронения преимущественно более новые, а вот в дальней части кладбища можно было повстречать могилы второй половины семнадцатого века, и именно здесь стояли массивные, отсыревшие склепы. Здесь особенно веяло тленом и затхлостью, сорные травы прикрывали наготу земли, а на некоторых могилах грунт осел, приблизившись к источенным червями и паразитами старым, полусгнившим гробам. От плит и склепов шёл леденящий холод. В дальнем углу заброшенного кладбища располагался массивный готический склеп, в котором зиял чёрный провал входа. А за склепом высились мёртвые, почти лишённые коры, деревья. Голые, стояли они здесь, открытые всем ветрам, бурям и прочим ненастьям. А далее за ними разросся бурьян, преодолеть который было почти невозможно. В западной части кладбища, ближе к потемневшей от времени и непогоды каменной изгороди, располагалась могила деда Джошуа – Харольда Геттинберга, о котором издавна ходила недобрая молва по причине, якобы, его занятий магией и демонологией. Эта могила казалась гораздо моложе всех остальных, земля была относительно свежей, и грунт здесь не проседал. Полиция так и не смогла разрешить странное дело, связанное с исчезновением из гроба почившего старого Харольда Геттинберга. Всякий, кто начинал ворошить это дело, кончал плохо – либо умирал непонятно отчего, либо лишался рассудка, либо исчезал, как, например, исчез ещё в 1898 году достойный детектив Беледжер, не оставив после себя ровном счётом ничего. В начале двадцатого века исчезло ещё несколько детективов и полицейских, в руки которых попало это странное дело о пустом гробе. После этого местные окрестили усадьбу Геттинбергов проклятым местом и старались как можно меньше сталкиваться с её необщительными, замкнутыми обитателями, а сам дом предпочитали обходить стороной. Но это клеймо совершенно не задевало юного Джошуа, как, впрочем, и его родителей.

Молодой Геттинберг глядел на массивную плиту, где виднелись истёршиеся надписи, указывающие на личность умершего и отрезок его жизни. Дата рождения и дата смерти. А в самом ли деле старик умер? Некоторые, особо заинтересованные, задавались этим, казалось бы, странным и нелепым вопросом, и не могли отыскать ответа. Чего тут странного? Человек дожил до преклонных лет, и его земной путь подошёл к концу. Ведь с логикой не поспоришь. Однако кое-кто до сих пор считал, что старый Харольд Геттинберг вовсе не умирал… Тогда куда же он мог деться? Никто о нём после его смерти – действительной или мнимой - ничего не знал и не слышал. Впрочем, всё это уже быльём поросло, затерявшись где-то в прошлом веке, и мало кто об этом судачил.

Наконец, Джошуа, обходя могильные плиты, потрескавшиеся памятники и склепы, покинул кладбище. Ночь была тёмной, как это обычно и бывает в августе. Тишина и безветрие. Летучие мыши, шелестя перепончатыми крыльями, кружили над самой крышей старинной постройки. Огромная готическая усадьба казалась совершенно заброшенной, однако скоро молодой Геттинберг вошёл внутрь, и на лестнице послышались его гулкие шаги. Призрачный лунный свет проникал через большие окна, и это был единственный источник света внутри. Время близилось к двенадцати часам ночи. На этот раз Геттинберг во время своей необычной "тренировки" воображения не стал выносить старинные и тяжёлые маятниковые часы на площадку перед лестницей, и потому в комнате слышался их мерный, однообразный стук. Луна серебрилась на полу комнаты, погружённой в темноту. Как и в прошлый раз, Джошуа поставил стул спинкой к закрытой двери, сел на него и принялся всматриваться в свободный левый угол комнаты. И снова Джошуа глядел в одну точку широко открытыми глазами безумца, и снова сердце в его грудной клетке неслось галопом.

Спустя несколько минут такого взгляда молодого человека, в самом углу комнаты зародилось какое-то тёмное, неясное пятно, которое из безобидной чёрной кляксы, пугающе пульсируя и разрастаясь, вскоре достигло уровня потолка. Неведомая чёрная субстанция бухла, расширялась, у неё появлялись какие-то кривые, извивающиеся отростки. Любого другого – обычного человека – это могло здорово напугать, но молодой Геттинберг, не шевелясь и не моргая, в упор разглядывал это странное, пугающее нечто, появившееся из неоткуда. То, что появилось в результате деятельности воображения этого странного юноши, выглядело жутко. А было ли это в действительности только плодом буйного, несколько нездорового воображения, странной фантазии? Чёрная, бесформенная масса уже поползла по потолку. Внезапно у юноши запершило в горле, и он закашлялся. А после этого… После этого стало твориться что-то невероятное и жуткое, то, что нормальный человеческий разум не в силах был постичь. Дело было в том, что, раскашлявшись, Джошуа утратил контроль за своей фантазией, он потерял изначальную сосредоточенность. Однако вопреки всяким законам мироздания, то, что якобы являлось продуктом непосредственно живого воображения молодого человека, внезапно оказалось в реальности и стало демонстрировать признаки самостоятельности. Буря чувств пронеслась в юноше, сердце уже билось где-то в горле, во рту всё пересохло, а на лбу выступил холодный пот. Джошуа окаменел от ужаса. НЕЧТО ширилось и пульсировало, точно было живым существом. Юноша на мгновение закрыл глаза, затем быстро поморгал, но видение (или не видение) не исчезало… Оно торжествующе росло и росло, заполняя собой пространство. То, что произошло затем, обдало Геттинберга новой волной леденящего, животного ужаса. За столом появился призрак давно покойного Харольда Геттинберга – деда Джошуа. Хорошо знакомые черты обозначились постепенно. Сначала в сгустившемся мраке проявилось заросшее бородой лицо старика, потом появились плечи, руки, затем остальная часть туловища. Вглядевшись в лицо своего деда, Джошуа не смог сдержаться и вскрикнул. Толстые губы на лице призрака искривились в жуткой ухмылке, крючковатый нос ещё больше удлинился, а в глазах метались адские огни, невообразимая, страшная, всеобъемлющая ненависть и презрение ко всему роду человеческому. Внезапно фигура старика стала чётче, черты проступили явственнее, что увеличило пугающее в данном случае сходство с вполне реальным, живым человеком. И если до этого, Харольд Геттинберг, невесть откуда появившийся, был облачён во вполне обычный старомодный костюм 2-й половины девятнадцатого века, который довершался вытянутым цилиндром с неширокими полями, то теперь странного вида балахон, доходящий до самого пола, скрывал старое, исхудавшее тело старика. На голове был большой, чуть приподнятый, капюшон. Приковывал к себе внимание окровавленный нож, который сжимали костлявые пальцы старика… Через секунды фигура Харольда Геттинберга вдруг исчезла со стула, а ещё через мгновение уже висела в воздухе за большим и высоким витражным окном. Резко повернув голову в сторону окна, за которым непостижимым образом парил в воздухе его давно умерший дед, Джошуа отшатнулся и вместе со стулом полетел на пол. А между тем, невообразимое НЕЧТО – чёрный, бесформенный сгусток ужаса и кошмаров распирал комнату, стремясь выбраться наружу. Дикий хохот пронёсся по всему дому, породив жуткое эхо, которое стало метаться из комнаты в комнату и по всем этажам усадьбы.

Не в силах больше выдерживать всего этого ужаса, Джошуа со всей прытью бросился вон из комнаты. Рывком распахнул дверь и, споткнувшись, кубарем покатился вниз с большой лестницы. И всё это под аккомпанемент оглушительного дьявольского хохота. Казалось, что это дьявольски смеётся сам дом. Странно, что Джошуа, падая с лестницы, не свернул себе шею или не сломал что-нибудь. Он быстро поднялся, не замечая боли от ушибов и ссадин, и бросился к выходу из строения. Но дверь по какому-то жуткому стечению обстоятельств, по велению неведомой злой силы, оказалась запертой. Сколько не колотил по ней молодой человек, сколько не пытался высадить плечом или выбить ногой, она не поддавалась. Он обернулся. НЕЧТО, жадно облизывая массивные перила, ползло вниз, на первый этаж, приближалось к нему, к Джошуа. Весь первый этаж усадьбы был заполнен чёрным Ужасом, но всё было мало этой адской субстанции. Входная дверь вдруг скрипнула и приоткрылась на несколько сантиметров, открывая взгляду залитый лунным светом сад. Молодой человек, находясь в нескольких метрах от двери, метнулся, было, к ней, но её внезапно что-то или кто-то закрыл. Наглухо. Внизу, в подвале послышались жуткие, бросающие в дрожь звуки, как если бы что-то громадное и неведомое ворочалось там, проснувшись после векового сна.

Но Джошуа некогда было прислушиваться. По другой лестнице, куда ещё не просочилась чёрная густая масса, он взбежал в несколько мгновений. Но он глубоко ошибся – страшная чернь клубилась и гнусно извивалась в десятке шагов от него. Паника охватила юношу, и он стал метаться по ещё свободным от неведомого, потустороннего зла комнатам и пространствам. Но чёрная масса или какое-то чужеродное создание медленно, с какой-то ленцой, поглощало комнату за комнатой, отрезая все возможные пути к отступлению…

Дшошуа Геттинберг, обезумев от жуткого хохота, раздающегося по всему дому, ввалился в зал. Перед ним в дальней части помещения предстали огромные витражные окна, выполненные по готическому образцу. Юноша бросился к окну, с воплем и грохотом выбил его, оказавшись на могучей кроне векового дерева с толстым стволом. Ломая сучья и ветки, раздирая в кровь кожу, Джошуа падал вниз, в росший под окном кустарник, чья невероятная густота и спасла юношу. Не осматриваясь, задыхающийся, весь мокрый от пота юноша, стремглав побежал к калитке и воротам, но к своему ужасу, обнаружил их запертыми... Тогда, цепляясь за камни в изгороди, используя выщерблены, Джошуа энергично вскарабкался на усыпанную битым стеклом изгородь. И здесь он впервые за всё время обернулся. Но лучше бы он этого не делал… Из всех окон старинной усадьбы ползли к небу чёрные щупальца, из приоткрытой двери сочилось чёрное, болезненно пульсирующее, хаотично метающееся НЕЧТО… Оно уже заполнило весь огромный дом и теперь выползало, выскальзывало, вылезало, высовывалось, выталкивалось наружу. Древние силы Зла, пробудившись от затянувшийся спячки, вырвались на свободу, чтобы вершить хаос и смерть. Всеохватный вселенский ужас, найдя проход, прореху в мир людей, выползал из неведомого, непостижимого, чуждого пространства, где никогда не удалось побывать простому смертному, пребывающему на бренной молодой Земле.

Преодолев высокую преграду, Геттинберг уже посчитал, что далёк от всего того кошмара, что разыгрался этой проклятой ночью. Но он жестоко ошибся. И содрогнулся от приступа страха, сковавшего его. По некогда пустынной тополиной аллее мерно и неспешно двигалась цепочка странных фигур в длинных мантиях. Шествие приближалось к усадьбе. И тогда, не помня себя от страха, Джошуа, низко пригинаясь к земле, побежал. Спотыкаясь и падая, он, как сумасшедший, бежал и бежал в своём изодранном костюме по бескрайним, озарённым луной полям. Только бы оказаться подальше от этого проклятого места! Он не мог видеть, как где-то в районе его родной усадьбы, загорелись кощунственные огни, запылали факелы, а к небу взметнулись вопли жуткого демонического культа, призывающего самого Сатану. И вновь проливалась кровь невинно убиенных – тех, кто должен был послужить жертвой для ненасытного потустороннего божества, вид которого мог внести в психику хаос и помутить рассудок несчастного наблюдателя…

Через несколько дней рыбак с сыном обнаружили в небольшом, заросшим камышом пруду, жуткое видение. Мальчишка заголосил, как ошалелый, и бросился к отцу. Рыбак, отведя плачущего сынишку в сторону, взглянул в абсолютно зеркальную воду пруда. Мужчину прошиб холодный пот, он подался назад, не в силах наблюдать то страшное, бледное лицо с выпученными слепыми глазами, которые ещё сохранили печать непередаваемого, дикого ужаса. Приступ жуткой тошноты захватил рыбака - из чёрного провала широко открытого рта выглядывали какие-то омерзительные витиеватые черви, которые, казалось, забили все внутренности утопленника, коим был Джошуа Геттинберг…

Исчезли и родители погибшего молодого человека. С тех пор старинная, навевающая жуть и тоску, готическая усадьба семейства Геттинбергов пустовала. Много лет прошло с тех пор, ушли поколения, пришли новые. В мае 1969 года в усадьбу заселилось новое семейство. Там тоже проживал юноша с чрезвычайно пылким воображением. Память о таинственном зловещем культе, о нечистой силе и прочей чертовщине начала стираться. Однако одна древняя старуха, знавшая неисчислимое количество небылиц, слухов, баллад и легенд, касающихся округи, как-то прошамкала: "Они ждут… А потом… Потом, призвав силы Зла, взовут к Демонам… И чудовища явят свой жуткий лик… И тогда воцарится сущий Ад…"

In HorrorZone We Trust:

Нравится то, что мы делаем? Желаете помочь ЗУ? Поддержите сайт, пожертвовав на развитие - или купите футболку с хоррор-принтом!

Поделись ссылкой на эту страницу - это тоже помощь :)

Еще на сайте:
Мы в соцсетях:

Оставайтесь с нами на связи:

Комментариев: 1 RSS

  • Нет, ну тут явно развиваться надо.

    Не в плане творческой созидательности, хотя нет автора, который считал бы каждое свое творение идеальным.

    Просто как то мне кажется, что сто просмотров и не одной оценки для этого небольшого танатофобического апокрифа — мало.

    Это то, что нельзя счесть зазорным прочтитать.

    От себя могу только десятку дать.

    Удачи, вы на правильном пути и делаете достойную внимания и признания работу.

В Зоне Ужасов зарегистрированы более 7,000 человек. Вы еще не с нами? Вперед! Моментальная регистрация, привязка к соцсетям, доступ к полному функционалу сайта - и да, это бесплатно!