Собачье озеро

И отдаленный, едва слышный лай какого-то

огромного пса продолжает мучить меня.

Лавкрафт. Собака

Нет! это не животное и не человек меняются взглядами...

Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.

Тургенев. Собака

Психологический центр “Озеро”

2017, январь, 15

Что только ни делает человек, чтобы проникнуть в собственное бессознательное! Особенно если начинается книжек по психологии. Особенно Юнга. Особенно без подготовки. И не дай бог окажутся лишние деньги: тут же побежит искать психолога. И будут на пару вскрывать сложнейший сейф с помощью топора и шпильки.

Медвежатники эпохи романтизма.

Впрочем, этот пациент Юнга не читал и никакую психотерапию не признавал. И в собственном разуме копаться не собирался. Откуда такая уверенность? Оттуда, что пациент вот уже двадцать минут спит богатырским сном, лишь изредка что-то бормочет и слегка морщит лоб. Нет. Этот точно не рвется в медвежатники.

Хотя почему сразу сейф? Бессознательное больше напоминает лабиринт. И нет там никаких крепких дверей или сложных шифров. В сотый, в тысячный раз источником самых изощренных неврозов является… да-да, вы правильно поняли. Фрейд, старый курильщик, и не думает терять актуальность.

Психика - обычный лабиринт с заранее составленной картой. Если хочется, можно поиграть в волейбол клубком Ариадны. Или побегать друг за другом. Хотя есть маленький нюанс. Никто не может поручиться, что за следующим поворотом не притаилась большая лохматая...

- Собака.

Светлана Александровна Озёрская пристально посмотрела на спящего в кресле пациента. Уже пятый сеанс психотерапии заканчивался ничем. Нет, дело тут не в количестве затраченного времени. Существуют отдельные любители превратить психическую помойку в место долгих и тщательных раскопок. В археологическое капище. Если повезет, на пятом-шестом году терапии отроют какой-нибудь аппетитный череп. И будут страстно делиться с врачом своими ощущениями по поводу находки. Ах, бедный Йорик, бедный я, бедное сверх-я, бедные родственники… А про бедного специалиста кто подумает?

В психотерапии полным полно случайных людей, которым нечем занять себя. Но этот пациент пришел с конкретным запросом. Пришел по личной рекомендации, перед этим несколько раз удалив любезно продиктованный номер мобильного. Пришел без особых надежд и иллюзий. Не для того, чтобы поставить на себе крест. Для того, чтобы сбросить маску с недуга, претворяющегося обычной бессонницей.

Но вся решимость пациента бросить вызов своим ночным страхам растворялась на десятой минуте сеанса. И он засыпал. Уже пятый раз...

С другой стороны, у Светы не было повода волноваться. Клиент честно оплачивал все ушедшее на сон время. А спать он мог по два-три часа. В центре Озёрской было несколько резервных кабинетов. Вот и пусть отдыхает. Бессонница никому не идет на пользу. Кроме отдельно взятых гениев. Янковский не был гением. Пусть ему и принадлежал весь рынок эхолокационного оборудования. Пусть он даже заменил собой этот рынок.

- Собака.

Многие разговаривают во сне. Безгрешное и приятное занятие. Никто не перебивает, не переспрашивает, не требует ответить за базар. Среди спящих попадаются настоящие ораторы, которые из нечленораздельного бормотания отливают монументы красноречия. Не так уж редки и обычные рассказчики, и неутомимые спорщики.

Самое интересное: содержание сонного монолога не обязано как-то соответствовать сюжету сна. Вроде человек только что разбудил свою благоверную пламенной речью о всемирном заговоре машин, французов и пингвинов. А снились ему гонки на кенгуру по пересеченной местности. Что снилось Янковскому, до сих пор узнать не удавалось. Проснувшись, он поспешно расплачивался и убегал по своим олигархическим делам. Дел у него и правда было по горло. Несмотря на свои польские корни и три десятка лет жизни в Европе, Станислав оставался беззаветно предан России, ее ВПК, своему бизнесу. И никаким топ-менеджерам не доверял. Потому что наймешь человека с опытом, с квалификацией, с понтами, со связями. А как дойдет до кризисной ситуации, так окажется, что этот менеджер - самая настоящая…

- Собака.

Но сейчас спящий расслабленно улыбался, его дыхание было ровным и спокойным. Мысли о судьбах отечества не терзали его в эти редкие часы. Поводов ни для бессонницы, ни для тревоги не было. Возможные конкуренты либо надежно рассажены по российским тюрьмам, либо не менее надежно уложены по российским же канавам. Что делать? Любят ведь некоторые воровать. Даже накануне войны. Или в разгар народных волнений. Лишний повод для потомка польских промышленников показать свое щепетильное отношение к финансам: и своим, и чужим, и государственным.

Этот не то польский, не то русский гусар свято верил, что больше никто не способен организовать производство сложнейших пьезокерамических элементов. Организовать как надо, а не абы как. Эта вера в себя и в свою миссию заставляла фанатично вгрызаться в военную промышленность. Там, где другие выискивали лакомые куски мякоти, Янковский перемалывал самые крепкие кости и хребты. Ни бюрократическая машина, ни чужие связи, ни китайские шпионы не могли остановить этого финансового титана.

Олигарх-патриот - товар редкий, штучный. Кроме Станислава Янковского, Россия знала еще двоих, имена которых часто с придыханием повторяла: Елена Ерофеева и Илья Храбров. Клан Ерофеевых возводил заводы, жилые дома, офисные комплексы, школы, больницы… Именно возводил, а не строил. В самых суровых условиях, в самых отдаленных участках необъятной родины, в условиях экономического кризиса. Храбров же снабжал ГРУ, ФСБ и компанию самым современным шпионским оборудованием, оптикой и беспилотниками со сложным роевым интеллектом.

Остальные олигархи смотрели на своих не в меру честных собратьев как на чумных. И когда очередной акт чудовищно честных и до безобразия прозрачных выборов вылился в массовые акции протеста, именно на патриотическую тройку набросились все СМИ: и либеральные, и провластные. В каких только преступлениях не обвиняли Янковского! О его воображаемой армии венгерских наемников теперь знала каждая…

- Собака.

Светлана стала мысленно листать историю болезни. Никаких записей о клиентах - золотое правило психотерапевта, консультирующего российскую элиту. Память у Озёрской была отменная, закалённая в боях за международное признание. Она помнила всё.

В случае с Янковским и запомнить-то было особо нечего. О небывалом подъеме протестных настроений, да еще в разгар новогодних праздников, говорили все. Волны забастовок катились по России, парализуя военную промышленность с ее сложными производственными цепочками.

Обстановка накалялась. Пятую колонну уже никто не боялся, поэтому власть в унисон с церковью объявила оппозицию слугами антихриста. Не больше, не меньше. И все это было бы смешно, если бы не слухи. СМИ нестройным хором обвиняли власть в закулисной охоте на ведьм. Без всяких иносказаний. Кремль якобы заключил контракт с австрийским демонологом. Конечно же, никакого демнолога никто не видел в глаза. Все пошумели и сошлись на том, что оплата услуг охотников на ведьм - прекрасный способ распилить еще немножечко.

Тем не менее, массовая истерия медленно, но верно набирала обороты.

Социально-политические страсти неминуемо находят отклик в страстях душевных. Особенно у тех, кто имеет прямое отношение к действующей власти. У Станислава пропал сон. Даже дневной. Поначалу это радовало. В столь сложное время надо было постоянно куда-то лететь, с кем-то договариваться, кого-то устранять…

Но и в часы отдыха мозг отказывался ослаблять хватку рациональной активности. Словно психика из последних сил стояла на страже, пытаясь не выпустить в наш мир какое-то страшное знание. Практически сразу подключилась и фобия. Янковский стал бояться тёмных углов, старух, узких улиц и собак.

Особенно собак. Раньше олигарх был заядлым собачником. Но сейчас близко бы не подошёл даже к таксе. Ему пришлось отправить своего ризеншнауцера к родственникам в Польшу. Разлука далась тяжело, но ещё тяжелее было находиться в одной квартире с псом, пусть и преданным. Один вид лохматого животного внушал бизнесмену суеверный ужас. Да и сам Янковский в последнее время чувствовал себя, как побитая…

- Собака.

Светлана смотрела на снегопад. Белые хлопья мстили политикам за их грязь, устилая пространство чистым незапятнанным ковром.

Интересно, почему пациент во сне с таким отрешенным упорством буквально призывает объект своего страха? Если кто-то боится собак, то сон с этими животными неминуемо должен превратиться в кошмар. Логично? Только не для психотерапевта. Психика любит защищаться от болезненных воспоминаний. А лучшая защита, как известно, - нападение. Поэтому разум берет и вытесняет прочь нежелательные мысли. Уничтожить мысль невозможно, зато можно изгнать, затолкать поглубже в бессознательное. Но изгнанник не будет сидеть, сложа руки (или что там у мысли есть?). Вытесненная память наладит тайные коммуникации с вполне невинными фантазиями, сновидениями, образами. И вот уже готов мост из бессознательного в сознание. Но разве можно обмануть собственную психику? Распознав уловку, наша внутренняя цензура делает всю цепочку неприкасаемой. Так возникает фобия.

Поэтому боязнь собак еще ни о чем не говорит.

Озёрская мягко, в такт своим тягучим мыслям, постучала по оконному стеклу. Звук нагло воспользовался повисшей тишиной и ворвался в акустическую жизнь кабинета тревожным набатом. Света медленно отвела руку от окна, из которого ничего уже не было видно, кроме белого безумия.

- Собака.

Света обернулась. Пациент проснулся и, напряженный и встревоженный, сидел в кресле прямо, словно аршин проглотил. Его руки хаотично меняли положение, то оказываясь сложенными на груди, то падая на бедра, то цепляясь за подлокотники.

- Вам снилась собака? - дождавшись, пока Янковский успокоится, спросила Озёрская. Она ждала этой возможности уже пять сеансов.

- Ещё какая, - с показной небрежностью бросил пациент и посмотрел на часы. - Что? Всего сорок минут прошло? Я же обычно дольше сплю. Вы меня специально разбудили?

- Нет. Я просто постучала по стеклу. Сама не ожидала, что получится громко, - честно призналась врач.

- Ну тогда понятно. Я от такого звука в детстве часто просыпался и плакал. Меня прадед успокаивал. Разве я Вам не рассказывал про свое детство?

- Вы мне вообще ничего не рассказывали последние несколько дней. Только спали.

- Ах да, - Янковский окончательно овладел собой и теперь собирался экстренно прервать поток воспоминаний.

- Постарайтесь сейчас выговориться, - пациент молчал, но уже больше не хотел молчать. - Вы же сюда за этим пришли.

- Да что тут выговаривать? - отмахнулся олигарх. - Неприятные эти были годы, мутные, нищие. Советский союз, Польша под пятой коммунистов. Ни оставаться в СССР, ни к родственникам уехать. Так и металось мое семейство. Отца расстреляли, когда мне было три. Я помню только, как мы с пугающе спокойной матерью куда-то едем на поезде. Потом еще поезд. И еще поезд. В общем, кое-как добрались до маленького поселка, где мой прадед жил. Да только он нас сам чуть не расстрелял.

- Прадед?

- Прадед, - руки Янковского опять стали обследовать ближайшие поверхности. - Он жил в каком-то старом домишке с самого раздела Польши. А ведь клан Янковских управлял настоящей промышленной империей, пока усатый с припадочным не сговорились. Все заводы остались на востоке, в руках большевиков. Но прадед загодя перебрался в неприметный поселок, к западу от новой границы. Там и переждал всю войну спокойно.

- Не воевал?

- Нет. Отказался. Вот его сын, то есть мой дед, погиб, сражаясь в рядах крайовы.

- Просто взял и отказался?

- Да, сослался на возраст. Кстати, никто не знал достоверно, сколько ему лет. Но он и тогда уже был далеко не молод, если верить рассказам. Да и нацистов гораздо больше интересовали наши семейные предания. Очень повезло, что наш клан оказался на территории Рейха. Это Сталин не верил ни в бога, ни в черта. А НСДАП выделяла миллионы на изучения всякой мистики.

- Боюсь, я немного не поспеваю за Вашей мыслью.

- Мне просто кажется, что я всё это Вам уже рассказывал. Разве нет? - Озёрская покачала головой. - Нет? Значит, мне все это снилось. Ну точно. Я ведь здесь спал? - Озёрская кивнула. - Спал. Всё смешалось. Эти сны. Они такие подробные, такие невыносимые.

- Невыносимые, потому что реальные?

- Да. Меня затягивает в прошлое. Со страшной силой. Я забываю, что делал час назад, но детство. Зачем мозг заставляет меня переживать все это снова? Неужели я схожу с ума, доктор?!

- Если бы Вы сходили с ума, то друзья порекомендовали бы Вам не меня, а Игнатия. Хотя по молодости я охотно принимала самых разных личностей. Поверьте, безумие не задает лишних вопросов. И никогда не отвечает. Если уж психика дала трещину, то можно только замедлить или сгладить распад личности. Это в лучшем случае. Как правило, врачам остаётся только наблюдать, изучать, писать статьи, делиться опытом. Безмолвие.

- Тогда что со мной?

- Вы сами знаете ответ: память разбушевалась. Это нормально. Посмотрите, что творится в стране. Тут каждого второго можно заподозрить в паранойе. Тяжкое зрелище. Ваша психика сохранна и целостна. Просто усталость, тревога, моральное истощение. Вот прошлое и хочет напомнить о себе.

- И что будем делать?

- Уже делаем. Разговариваем. Освещаем темные углы памяти, выметаем оттуда всю пыль, грязь, кровь, снег…

- Нда. Снега к ночи будет много. Вот такая же зима была, когда мы к прадеду приехали.

- Которого нацисты очень ценили?

- Скорее побаивались. Ходили же легенды по всей Польше, что Янковские с лесной жутью водятся. Поэтому и живут в доме на отшибе, у самой границе дремучего леса. Да только ерунда все это! До раздела страны все Янковские жили в крупных городах и управляли… Про промышленную империю я уже говорил? - кивок. - Так что лес прадед увидел впервые только в 1939. И охотно кормил нацистских любителей мистики обрывками тайного знания. Дурачил им головы по полной программе, в общем.

- А новые власти?

- Коммунисты как-то его потеряли из виду. Может, забыли. Может, старые связи помогли. В общем, мы оказались в маленьком поселке, почти на самой границе Украинской ССР и Польши. Никому не нужные, никому не интересные. Но живые. Самый старый и самый молодой.

- А мать?

- А мать он выгнал.

- Как?!

- А не признал. Отец же не спросил согласия на женитьбу.

- Разве была возможность?

- Да даже контакта не было. Это сейчас скайп есть даже у столетних бабушек. А тогда… Но, едва нас увидев, прадед схватился за ружье. Помню, как он кричал что-то про ведьму и гнилую кровь. Будто мать чуть ли не своими руками донос на отца написала… И больше я ее не видел.

- Она умерла?

- Для меня - да. Когда архивы открыли, я по своим каналам собрал всю информацию. У нее половина городского исполкома в любовниках ходила. Да и сама она была ярой коммунисткой. Когда пошла новая волна охоты на врагов народа, она быстро уловила суть: брак с выходцем из семьи польских промышленников… Надо было отрекаться как минимум. Или как максимум… Вот она и пошла по максимуму. Вы меня слушаете?

- Да. Я пытаюсь посчитать, какой это был год. Сталина Вы застать не могли. А там Хрущев, оттепель.

- То, что оттепель, еще не значит, что никого не расстреливают. Шестидесятые годы, братские республики из Варшавского Договора захотели свободы. Само по себе преступление.

Повисло молчание.

- Так. Вьюга утихла. Надо лететь, пока есть возможность, - Янковский встал и достал бумажник.

- Лететь?

- Конечно. Это каждому мелкому чиновнику по тридцать две мигалки положено. А мне надо радоваться, что живу. Да даже если бы и была мигалка. Дороги чистить кто будет? Бастующие снегоуборщики? Или разбежавшиеся от гнева осмелевших нациков мигранты? А вертолет стоит сущие копейки. Даже военный.

- Военный?!

- Акула. Кстати, с полным боекомплектом. На всякий случай. Простите, что не предлагаю прокатиться. Он одноместный.

- Ничего, ничего, - облегченно вздохнула Света, панически боявшаяся высоты. - Но Вы завтра обязательно прилетайте.

- Обязательно. Сколько с меня?

- Как за стандартный сеанс. Сегодня мы уложились в час.

- Вот видите, как вредно спать. До свидания.

- До свидания, - Светлана выглянула в пустой холл и проводила Станислава к выходу. Администраторам такую деликатную задачу никогда не доверяли, ведь именно в дверях у пациента часто наступает дополнительное озарение. Вот опять.

- Я проснулся от Вашего стука по стеклу, помните? И еще сказал, что в детстве по ночам так же просыпался.

- Конечно, помню.

- А я говорил, кто стучал в окно?

- И кто же?

- Собака.

И Янковский зашагал по снежному покрову, по великому уравнителю земных дорог. Не было ни аллей, ни тропинок, ни газона - только снег. Ветер стих, и редкие декоративные фонари выхватывали из ранней тьмы контуры боевого вертолета. Едва выйдя за порог психологического центра, Станислав, расправив плечи, сбросил с себя груз человечности, утопая по колено в сугробах, и пошёл к вертолету с величием настоящего польского маршала, ведущего в последний бой свою армию Крайову.

Озёрская сверилась с внутренним расписанием: сегодня пациентов больше не будет. Свобода! Настолько юрко, насколько позволяла ее бочонкообразная комплекция, Света наполовину нырнула в свой кабинет. Балансируя на самом пороге, она потянулась к угловому шкафу, спешно сорвала с вешалки зимнюю шубу. Оставалось только ударить по выключателю.

- Здравствуйте, Светлана Александровна.

Под тяжестью шубы, внезапности, постбальзаковского возраста и просто лишних кило лучшая психотерапевт страны рухнула. К счастью, с высоты своего совсем небольшого роста падать ей было нисколько не опасно. Шуба только смягчила падение.

- Лера? - недоуменно посмотрела врач на стажёрку. - У тебя разве сегодня рабочий день?

- Ну, в общем-то, нет, - потупила глаза серая мышка. - Я просто решила, что присутствие здесь само по себе очень полезно для процесса обучения. К тому же, администратор уже ушёл, кто-то должен был его подменить.

- Уже ушёл?

- Но время-то сколько.

Озёрская призадумалась. Да, она идеально помнила сетку расписания, интервалы между пациентами, периодичность их посещений и даже склонность каждого к опозданиям (или приходам заранее). Но вот беда, начало временной матрицы всё время сбивалось, требуя иногда повторной калибровки. Врач-психотерапевт высшей категории чувствовала ход времени интуитивно и никогда не пропускала никаких важных событий. Но положение стрелок на циферблате всегда было для неё тайной за семью печатями.

- Спасибо, Лера.

А что она еще могла сказать? Эту аспирантку из московского НИИ психиатрии сюда устроил Игнатий, худший друг и лучший коллега. Сама девочка была из какого-то весьма богемного семейства, что одно уже ставило большой жирный крест на ее возможной карьере. Такие редко умеют общаться с людьми, но еще реже умеют общаться с пациентами. Да еще невзрачная внешность… Хотя кто бы говорил?! Уж не Светлана ли? На которую к сорока пяти годам свалился снежный ком из диабета, раннего климакса, проблем с поджелудочной и семейных конфликтов? Видок, прямо скажем, у светила мировой психотерапии был не очень. То-то же… Но у Светы было Имя. И клиенты, которые впервые пришли к ней на прием еще в далеких девяностых. Скоро эта клиентская база будет сметена ходом времени или случайной политической бурей - и всё. И никаких новых пациентов у Озёрской не появится. Если она сама доживет до этого момента.

- Светлана Александровна, а можно я тут на ночь останусь? - Озёрская вернулась из своих раздумий в реальность, с брезгливостью обнаружив там Леру, стоящую на том же самом месте в той же позе. - Замело, я…

- Если не боишься больших темных пустых зданий, то сколько угодно, - Света умела казаться дружелюбной, чем в последнее время приходилось активно пользоваться.

Стажёрка коротко тряхнула головой, как лошади отмахиваются от назойливых мух и дурацких вопросов. Не то, мол, у неё образование, чтобы темноты бояться. Ну-ну. Наивная. Везет же некоторым.

Озёрская молча покинула здание центра и выбрала свою любимую тропинку, которая петляла по всему парку, огибая замершее озеро. Да, именно так психологический центр получил своё название. Не в честь же себя его называть, право слово. Сам парк находился на севере Москвы, примыкая непосредственно к тимирязевскому лесу.

Света не любила столицу. Если бы не территория, отгороженная от внешнего мира, она ни за что бы не переехала сюда. Но настойчивые и благодарные клиенты немного скинулись и выкупили кусок лесопарковой зоны и построили там двухэтажное здание центра. К планировке господа пациенты подошли с особой тщательностью властных конспирологов. Система маленьких комнат ожидания, двойных выходов, взаимное расположение кабинетов - и никаких тайных подземных ходов не нужно, чтобы уйти незамеченным. Не так давно на территории центра появилась парочка вертолетных площадок: элита, к радости московских водителей, наконец-то массово переместилась поближе к небесной тверди.

Отсюда не было слышно шума машин, не было видно огней большого города. Только вековые сосны и бесконечное белое безмолвие.

Озеро здесь появлялось всегда внезапно. В какое бы время суток, каким бы маршрутом ни прогуливалась Света, водоем раз разом становился небольшим сюрпризом. Деревья даже не думали расступаться, тропинка не совершала никаких резких поворотов. Просто в какой-то момент под ногами вместо мягкого снежного покрова оказался толстый слой льда.

Не склонная как-то ценить здоровье или жизнь (по собственным меркам, уже слегка затянувшуюся), Светлана побрела напрямик.

До противоположного берега оставалось всего несколько метров, когда женщина заметила следы. Цепочка свежих вмятин на снежном покрове выныривала из-за деревьев, откусывала от замершего озера небольшой кусок и продолжала движение параллельно главной аллеи.

В парке хватало ручных оленей и прочей безопасной и общительной живности. Для зверья были организованы теплые домики и кормушки, однако никаких ограждений или клеток не предполагалось. Все особи были выведены в особом питомнике, специализирующемся на форсированной доместикации. Там на протяжении нескольких поколений отбирали оленей, наиболее доверчиво и дружелюбно относящихся к человеку. Не только оленей, но и лисиц, горностаев и другую живность. Поэтому парк казался раем, где всякая тварь божья сама лезет играть и общаться с посетителем совсем не ради кормежки. Жаль, что пациенты почти не обращали внимания на красоту природы.

Но таких следов Света еще не видела. Это были просто крупные углубления в снегу цилиндрической формы, без всякого намека на отпечаток копыта, лапы или человеческой ноги. След шёл плавно, двойной равномерной цепочкой. Озёрская, по молодости часто сопровождавшая мужа на охоте, повидала много разных следов. Эти были оставлены зверем крупным, ловким, в меру быстрым. Незнакомым ей зверем.

Непонятно было так же, в какую сторону он бежал. Углубления были почти симметричными. Решив, что сегодня поздновато для открытия новых видов, Озёрская продолжила свою прогулку, всё же не выпуская из виду цепочку странных углублений. Это оказалось совсем нетрудно. Звериная тропа и прогулочный маршрут Светы почти совпадали. А что, если она настолько привыкла к местной общительной фауне, что уже не обращает внимания на резвящихся поблизости оленей?

Но в парке было на удивление тихо и безжизненно. К тому же, сами следы-то она не смогла не заметить! Значит, что-то в них было такого странного, кроме формы. Но что? Маршрут?

Проклиная непрошеное любопытство, Света вернулась к центру озера. И поняла, что идти по следу дальше невозможно: цепочка вела прямо в лес. Эту часть парка оставили нетронутой после отделения территории. Ни освещения, ни ориентиров. Но Озёрская была уверена: зверь не углублялся в лес. По крайней мере, сегодня.

В поисках подтверждения своей гипотезы, Светлана прошла по следам до берега, а затем проверила снег за ближайшими деревьями. Так и есть: снегопаду не удалось окончательно уничтожить более старые цепочки цилиндрических углублений. Они огибали озеро, делая приличный крюк и, петляя, терялись в лесу. Более того. Здесь зверь был аккуратен, часто припадал к земле, своим весом утрамбовывая снежный покров.

Новый след сильно отличался от своих предшественников. Он не петлял. Цепочка была практически прямой. Зверь не таился. Или у него не было времени таиться. Или снегопад придал ему бесстрашия. Неизвестно. Важно было другое: Светлана слишком хорошо представляла направление следа. Срезая кусок замерзшего озера и идя напрямик через лес, след должен был выйти на небольшой холм. Оттуда открывался хороший вид на здание центра. Вернее, на тот его угол, где располагался основной кабинет Светы. Кабинет, в котором последние пару недель привык спать Янковский.

Теперь смутное нездоровое любопытство нашло для себя законный повод: убедиться, что пациенту никто и ничто не угрожает. Сомнительное объяснение, но человеческая любовь к загадкам не нуждается в оправдании.

Быстрым шагом, смешно поднимая локти (что должно было символизировать бег), Света поспешила в обход. Через четверть часа она благополучно обогнула лесной массив и, шумно пыхтя, взобралась на невысокий холм. Любой зверь, вздумай он здесь отдохнуть, давно бы убежал, испуганный звуками светиной одышки.

Холм покрывали проплешины высокого кустарника. Если сесть в метре от вершины, то можно незаметно наблюдать за окнами центра. Так и есть. Следы повсюду. Зверь приходил сюда не один раз и сидел, надежно скрытый ветвями кустарника.

Вот почему она так насторожилась из-за этих проклятых следов! И что прикажете делать теперь? Можно спуститься с холма, дойти до здания, а оттуда по главной аллее направиться прямиком на выход. Но куда спешить? Поздний вечер все равно вот-вот перетечет в ночь. А домашние вряд ли ждут ее возвращения с замиранием сердца. У своего семейства Света последние пару лет вызывала странную смесь снисходительного сочувствия, сдержанного раздражения и с трудом скрываемой брезгливости. Поэтому выбирать особенно не приходилось. Пойти по следу сейчас было единственным удовольствием, которое Озёрская еще могла получить от жизни. И она воспользовалась этой возможностью.

Когда озеро снова устроило маленький топографический сюрприз, возникнув из ниоткуда, Светлана была свято уверена, что следы должны исчезнуть. Она бы не удивилась, если бы кто-то сообщил, что в парке находится сразу несколько озер. Иначе как объяснить, что все ее прогулочные маршруту вели к водоему? Даже если Светлана бы развернулась и пошла сейчас строго в сторону центра, ее задумчивость и привычка плавно отклоняться от траектории опять сыграли бы ту же шутку. И замерзшее зеркало прожитой жизни в который раз заставило бы обнаружить отражение своего опостылевшего бытия.

Но следы были там же, где и полчаса назад. Здесь зверь уже не топтался, а быстро и неосторожно рвался напрямик, прочь от наблюдательной площадки, в сторону боковой аллеи. Персонал парка знал, что Света часто гуляет здесь поздним вечером. Специально для неё в этой части парка с ветвей деревьев свисали декоративные фонарики, стилизованные почему-то под гроздья винограда. В иное время года растущий на деревьях виноград выглядел бы абсурдно, но зимой гроздья можно было условно считать связками рождественских колокольчиков или (на худой конец) сосульками.

Очень скоро Светлана поняла, что движется параллельно своей любимой аллее. От хорошо знакомого маршрута ее сейчас отделяет только ровный строй молодых, но густых елей. На душе стало вдвойне тревожно. Получается, зверь вполне мог незаметно сопровождать ее во время вечерних прогулок. Но здешняя живность, если проявляет интерес к человеку, то делает это открыто. Да и живут те же олени только в противоположной части парка - именно парка, - крайне редко посещая неухоженную мрачную часть леса. Хотя кто разберется в видах столичного ландшафта?

Азарт следопыта окончательно соединился со смутным страхом, образуя волнующую амальгаму мрачной восторженности и какой-то совсем неправдоподобной открытости миру. Так, наверное, пещерный человек выслеживал саблезубого тигра, готовясь одновременно и к триумфу, и к гибели.

Путь преградил небольшой холмик. Зверь разрыл не только снег, но и умудрился растревожить промерзшую почву. Значит, скорее всего олень - эти и любят, и могут что-то искать под слоем мерзлоты, остервенело гарцуя и копытом выбивая из земли признания во всех смертных грехах.

Светлана снова почувствовала на своей шее удушающий захват обыденности. А, собственно, чего она ожидала? Впрочем, охота еще не закончена. Сейчас она пройдет дальше по следу и найдет того самого зверя. Пусть даже им окажется не в меру активный олень.

Перешагнув через территорию раскопок, Озёрская прошла всего десяток шагов, когда след резко нырнул вправо, выходя из-за деревьев на аллею. Значит, точно олень. И, похоже, он как раз сейчас стоял за деревьями и ждал, когда Светлана выйдет на тропинку и поделится какой-нибудь косточкой. Или просто почешет за ухом. Угостить оленя косточкой? Почесать за ухом? Похоже, собачья мантра Янковского слишком сильно подействовала на терапевта.

За деревьями кто-то неподвижно стоял и следил за Светой. Она чувствовала этот внимательный испытывающий взгляд. И зверь был явно не один. С другого конца аллеи приближался ритмичный шум. Словно кто-то поднимал в воздух массу снега и швырял с небольшой высоты, придав перед этим хорошее горизонтальное ускорение. Звук показался Светлане очень знакомым.

Она уже решилась выйти на дорожку, чтобы увидеть сразу двух зайцев. В смысле оленей. И ни одного не поймать. Как только к шороху и тяжелому дыханию прибавился прокуренный кашель, последние иллюзии о великой охоте разбились вдребезги. Семён Леонтьевич, почётный смотритель парка, предавался своему любимому пенсионному занятию: чистил снег и хрипло напевал себе под нос “От Севильи до Гренады”.

Но потом произошло что-то необычное. Семен Леонтьевич, всегда трепетно и с почти отцовской любовью относившийся к лесопарковой живности, позволил себе жест в высшей степени варварский. Светлана как раз пробиралась между елок, когда мимо нее первобытным копьем просвистела деревянная лопата.

Темный силуэт играючи перемахнул через невысокий забор недавно посаженных молодых елочек и словно растаял во мраке.

- Здравствуйте, Семен Леонтьевич.

Дедушка испуганно заозирался.

- Я тут, справа.

- Светочка, ну разве можно так пугать? Чуть старый кони не двинул со страху.

- А Вы разве меня испугались?

- И тебя тоже. Мерещится всякое под старость лет… Слушай, Света, а может ко мне альцгеймер пришёл? Ты же врач, должна видеть такие вещи.

- Не наговаривайте на себя, Семён Леонтьевич. Вы нас тут всех и переживете, и перехитрите при случае. Да и разве это не олень был?

- Нет, голубушка, не олень.

- Откуда такая уверенность?

- Если всё расскажу, обещаешь диагнозами не бросаться?

Света сначала подумала, что смотритель шутит в своей привычной манере, но старик смотрел на неё с мрачной мольбой. Если подумать, то ни один пациент не потерпел бы пребывания на территории центра человека с нестабильной психикой. Не считая себя и врача, разумеется. Поэтому вполне понятным было беспокойство пенсионера за своё здоровье, репутацию, место работы. Странно, что никаких проблем у энергичного и остроумного ранее не наблюдалось. Впрочем, вопрос лишь в том: кто и как наблюдает.

Озёрская была искренне рада возможности не покидать сегодня территории центра. Общество болтливого марксиста-ленинца и серой мышки-стажёрки представлялось гораздо приятнее приторно-марципанового семейного уюта.

- Обещаю. Никаких диагнозов. Но и Вы должны пообещать, что не будете кидаться в меня лопатой.

В меру примитивная шутка успокоила смотрителя. Ободренный предстоящей беседой, он браво заковылял по аллее.

- Кстати, а почему тут так темно?

- Да черт его знает, контакты шалят. Я ещё не сразу заметил, когда освещение тускнеть начало. Вроде чищу себе снег, глядь - а кругом темень.

- А не думали о более современной снегоуборочной?

- Даже не начинай. Это для меня отдушина. Люблю я зиму. Дачу-то я давно детишкам подарил. Надо же где-то лопатой орудовать. Сразу чувствую себя молодым.

Озёрская понимала старика. Она сама почувствовала себя не простой молодой - живой! - когда шла по следу оленя. Оставалось надеяться, что Семён Леонтьевич объяснит, зачем понадобилось швыряться лопатой в безобидных зверей. Впрочем, фобия животных может прийти к любому из нас, превратив милый сердцу тотем в беспощадное табу.

Семен Леонтьевич заповедовал тимирязевским лесом еще со второй половины двадцатого века. Небывалое явление для советского строя - формально не занимая никакой должности, решать (буквально - разруливать) множество проблем местной экосистемы. Всё: от научных исследований до туристических маршрутов - было на плечах этого хитрого, харизматичного, идейного и бескорыстного гражданина. Не посоветовавшись с ним, исполком не мог принять ни одного решения касательно леса.

Впрочем, Света подозревала, что объяснение такого влияния было банальным. Семен Леонтьевич, скорее всего, служил в соответствующих органах. Недаром в дебрях тимирязевского лесопарка и по сию пору находят хорошо замаскированные закрытые люки, ведущие невесть куда. Да и стала бы элита доверять территорию, прилегающую к их психической гробнице Лазаря, какому-нибудь штатскому?

Размышления были вновь прерваны внезапным появлением замерзшего озера. А ведь Светлана могла поклясться, что она выбрала другой поворот, чтобы избежать неприятной встречи. Но такова уж судьба. Правда, теперь знакомый водоем встретил ее отчуждающей вуалью мрака.

- Странно, и здесь с освещением беда! - охнул смотритель. - Как же ты, Света, тут шею не свернула?

- Да полчаса назад тут всё сверкало!

- Не могло тут ничего сверкать! - решительно возразил Семен Леонтьевич, включив массивный аккумуляторный фонарь и чиркнув лучом по ветвям деревьев, - Наш электрик еще неделю назад грозился заменить тут всю систему освещения. Олени рогами сбивали этот идиотский, прости господи, виноград. Виданное ли дело, виноград на елках растет!

- Согласна. Но этот Ваш электрик хотел заменить виноград на яблоки. Вот радость-то! Хвойные яблоки. Меня клятвенно заверили, что к февралю будет выполнен заказ на светильники в форме шишек. Но не раньше.

- Так кто же снял фонарики? - недоумевал смотритель.

- Да никто их не снимал, Семен Леонтьевич! Вы же сами сказали, что их олени рогами сбивают. Вот смотрите, на тех деревьях все в порядке со светом. А здесь, у берега, всегда было мало фонарей. Два или три, не помню точно. Вот их тот самый олень и сбил, наверное.

- Какой-такой тот самый? - старик зачем-то выудил из-за пояса пистолет Макарова.

- Какой-такой олень?

- Тише, тише, тише… - Светлана сначала подумала, что ее собеседник действительно немного, кхм, умственно переутомился, и теперь счел упоминание оленя личным оскорблением. Но старик не обращал на Озёрскую никакого внимания, буравя взглядом нависающую над ними лесную тьму, ловя каждое несуществующее движение.

- Вот именно, что тише. Где ты оленя видела? Рассказывай, не тяни.

- Ну, я видела только, как Вы в него лопатой кинули. А так я пошла по следам.

- По каким следам?! - перешел на хриплый шепот старик.

- Полчаса назад я тут гуляла, было светло, фонари все висели на местах. Я заметила следы у берега, вооон там. Всё равно спешить некуда, я и пошла по следу. Он даже не петлял особо, шёл параллельно моей любимой аллеи. А когда я вышла из-за деревьев, Вы как раз кинули лопату в оленя, и он убежал.

- Ты его видела?! - дедушка часто-часто заморгал и стал дышать как-то совсем хрипло и с присвистом.

- Очень нечетко. С Вами всё хорошо?

- Значит, не показалось… - груз сомнений в собственном душевном здоровье с грохотом свалился со старых плеч, чтобы вызвать лавину паники совершенно иного рода. Старик схватил Свету за рукав шубы и строго сказал. - Так! Слушай мою команду. Сейчас мы быстро, не разговаривая, самой короткой дорогой двигаемся к зданию центра. Ты идешь впереди и смотришь внимательно. Увидишь любое движение - останавливайся. Я буду тебя прикрывать. Если на меня нападут сзади. Или я просто споткнусь. Неважно. Если я начну отставать по любой непонятной причине, беги и не оглядывайся. Понятно? Выполнять!

Светлана молча подчинилась, лишь смутно догадываясь об истоках панического ужаса, который охватил смотрителя.

Маршрут был выбран наикратчайшим, но до безумия темным. Только яркий луч фонаря и безупречное топографическое чутье Семена Леонтьевича давали надежду выбраться из лесопаркового лабиринта.

Смотритель был на грани срыва. Озёрская ждала, что вот сейчас нервы его не выдержат и, внезапно узнав в Светлане врага народа, он выстрелит ей в спину. Страх за собственную шкуру не мог не радовать - значит, жить всё-таки хочется.

Хоть бы хрустнула под ногами ветка или заухал филин! Или что-нибудь театрально жутковатое дало бы о себе знать! Но нет. Как назло, путников сопровождала только тишина. Света даже не чувствовала чужого взгляда. И смысл так красться, если всё равно никому ты не нужен?! Но спорить с вооруженным стариком она не решилась. Может, он тоже захотел почувствовать себя живым и молодым? Собственно, чем отличается игра в жертву от игры в охотника?

Наконец, лес остался позади, до здания центра было рукой подать. Над главным входом исправно флюоресцирует символ центра: большая синяя лилия, цветущая посреди белой ледяной поверхности озера. Значит, с освещением всё было нормально. Почему же их тогда повсюду сопровождала темнота?

У самых дверей Света обернулась. Знакомый холм, не правда ли? Не правда, не правда. Правда! Около часа назад сама стояла там, среди кустарников, и рассматривала следы! И на этом холме сейчас были новые следы - следы двух спешащих через лес людей. Двух хозяев парка. Превратившихся в гостей, как только парк сменился лесом.

Смотритель испугался зверя, но сам же повёл Свету звериной тропой. Спеша к свету, они нырнули глубоко в лесную тьму, хотя было множество путей обхода. Неужели неведомый ужас может не просто сбить с пути, но и навязать нам свой, особый, путь? О таком лучше не думать. И лучше не смотреть сейчас на бруствер кустарника. Но как можно не смотреть? Если оттуда, сквозь ветви, кто-то смотрит на тебя? Нельзя не смотреть. Нельзя оторвать взгляда. Надо подойти поближе…

- Светка, не дури!

Старик одним рывком втащил Озёрскую в помещение и запер дверь.

- Вот же дремучий корень! Тяжелая ты, однако. Хоть на врагов с воздуха сбрасывай.

Потенциальная торпеда решила проигнорировать приглашение в стратегические психические войска.

- Одного я не понимаю. Зачем было от оленя так бегать?

Пенсионер посмотрел на собеседницу как на врага народа.

- На территории уже несколько дней нет никаких оленей.

- Чего?!

Смотритель проверил, насколько прочно заперта дверь и кивком головы указал на лестницу. На втором этаже находилось пару резервных кабинетов, а также небольшая комната для интервизий. По факту, интервизии сводились к чаепитиям, на которых молодое поколение специалистов в слух зачитывало неприличные анекдоты из пошлых пабликов. Старое поколение подобную развлекательную программу всецело одобряло.

Здесь хранился один-единственный вид заварки. Секрет же этого обычного, пусть и качественного, зеленого чая был прост: Света добавляла туда виски. Притом нужную пропорцию знала только она. Сейчас ее рецепт был единственным полезным знанием из области психологии.

- Дремучий корень, крепкий чаек-то! - прокашлялся дед Семен.

- Олени, - напомнила Света, желая прояснить ситуацию как можно скорее.

- Сейчас дойдем до оленей, - заверил смотритель. - Началось все с того, что кто-то стал придушивать мелкую живность. Я, признаться, поначалу грешил на кого-то из твоих пациентов. Мало ли, что у них на уме. Да и раны там были странными. Ни когтей, ни клыков. Как будто просто сдавливали пушистиков моих. Я тогда стал по ночам дежурить, не высыпался. Но ничего и никого не увидел.

- И сколько белок передушено?

- Пять. Неделю назад последнюю нашёл. Больше их он не трогал.

- Кто?

- Зверь. Зато на оленей переключился, зараза.

- Тоже задушил?

- Нет. Хуже. Загнал.

- Это как?

- Да просто. Гонял, гонял, и загнал. Я когда беднягу нашёл, он еще живой был, но уже почти не дышал - только хрипел. И плакал от страха.

- Я тоже слышала, как олень плачет, когда с мужем на охоте была.

- Это не то совсем, - отмахнулся Семен Леонтьевич и опрокинул еще двести грамм чая. - Я их раненных тоже и видел, и слышал. Но олени не боятся смерти, поэтому охотники слышат только их боль. Но не страх. А этого напугал кто-то. Что-то. Заставило бежать без оглядки, не останавливаясь. Да так быстро, что я не поспевал. Когда к охране периметра пришёл с требованием прочесать лесопарковую зону, те на меня очень странно посмотрели. Мол, ни одна живая душа через забор не пролезет и не подкопается. Проволока, камеры, датчики движения, бетон на три метра вглубь.

- Так что же Вы мне не сказали!

- А что говорить-то? Охранники свое дело знают. Сделали обход, даже в лесную часть заходили. Да только кого они искали?! Нарушителя. Неважно, человека или зверя. А этот душегуб пришёл не как нарушитель, а как хозяин. Думаю, он даже не прятался. Просто ни один человек бы не захотел по-настоящему взять след.

- А я?

- А ты молодец, Светка. Я уже решил, что умом тронулся. Бывает же бешенство у животных? Вот на эту заразу всё и списали. А заодно оленей всех вывезли на карантин.

- Точно всех?

- Точно. Они же с маячками.

- С какими еще маечками?

- Да не маечками, а маячками! Света, тебе больше нельзя пить этот чай.

- Можно, можно. Вывезли оленей, дальше что?

- А что дальше-то? Дальше за мной стал кто-то ходить. Иду по аллее, чищу снег. И чувствую, что мне спину буквально прожигает взглядом.

- Злым?

- Да нет, скорее задумчивым. Этот зверь спокойный, мечтательный. Не как обычные хищники.

- Семен Леонтьевич, да неужто Вы даже его характер поняли?

- Кажись, понял. Да только не бывает так, чтобы человек зверя понимал как себя. Зверь, хоть дикий, хоть ручной, он на то и зверь. Что душа у него чистая, без этих наших поисков…

- Счастья?

- Да если бы. Поисков смысла, выгоды или развлечений. Тут кому что.

- А как это, интересно, без выгоды собаку научить трюки выполнять?

Вот черт дернул Озёрскую задать именно этот вопрос! Страх ведь уже совсем ушёл, уступая место философскому спору обо всё и ни о чём. И спор бы растянулся до самого утра, и снопы солнечных лучей, отраженных от чистых сугробов, не оставили бы от ночного фантома и клочьев шерсти.

Но Света спросила про собаку. И порыв ледяного дикого ветра заставил оконные стекла задрожать, взвыть. Свет заморгал. Но не было сил реагировать на эти дешёвые фокусы матушки-ночи. Семен Леонтьевич продолжил свою мысль, словно не было за стенами ни мрака, ни ветра, ни странного зверя.

- Дрессура - это одно. Живность не ищет выгоды, она просто выучивает, что за такое-то движение дают столько-то еды. И не одна животина не будет бегать по городу и искать себе вакансию в цирке. А наш зверь ищет. Что-то он от нас хочет. И оленя он загнал просто так, ради развлечения.

- Может, он и нас хотел напугать?

- Если хотел, то у него получилось. Я чуть вслед за оленем на тот свет не отправился.

В дверь постучали.

- Это что еще за шуточки? - изменился в лице Семен Леонтьевич.

Озёрская сама была на грани, но вовремя сообразила.

- По-моему, это Лера.

- Какая еще Лера?

- Стажерка наша. Остается здесь иногда на ночь. Не выгонять же ее в метель, правда? Открыто!

Едва девушка перешагнула порог, Света поняла: придётся отпаивать еще одну дичь. Еще не загнанную, но уже запуганную.

- Здрасссьте, - прошелестела мышка и, зябко кутаясь в шерстяное одеяло, с ногами залезла в большое кресло-ракушку. - Как хорошо, что это Вы.

- Что уж тут хорошего? Ночью торчать в центре. Это я про себя, конечно же! - чтобы в очередной раз не раздражаться на стажёрку, Света сфокусировала весь свой сарказм на ни в чем не повинном виски. Напитку пришлось быть весьма осторожным, чтобы предоставить себя в нужной концентрации и заслужить снисхождение психотерапевта.

- Просто я подумала, что у меня сон слегка затянулся.

- И что же тебе снилось? Надеюсь, не компания психотерапевтов-алкоголиков?

- Вовсе нет. Всего лишь стук в окно.

Света и Семен Леонтьевич переглянулись.

- Тебя разбудил стук? - уточнила Озёрская.

- Вовсе нет! - хорошо бы, если кто-то отучит эту девчонку драматически шептать.

- Мне этот стук приснился. Я же говорю, сон затянулся. Мне снилось, что я сплю в кабинете на первом этаже.

- Ты там и спала!

- Да, но я видела себя как бы со стороны. Это было так необычно. И вот я лежу и слушаю тишину. А потом вдруг тук…

Неуместная пауза.

- Тук-тук? - подсказала Света.

- Нет. Это был одиночный тук. Такой мягкий, едва слышный. Но мне становится страшно от этого тук. Я тоже ждала продолжения. Чтобы это было тук, тук-тук.

Лера сладко зевнула. Издевается, что ли? Им тут не до тибетских загадок. Пусть еще скажет, что ей приснился хлопок одной ладони.

- И что же, барышня, Вы решили найти хулигана? - подсказал Семен Леонтьевич. Но Лера уснула прямо в кресле-ракушке.

- Вот ведь нервная система, - с завистью покосилась на соню Озёрская. - А мне теперь до утра куковать.

- Не знаю, как тебе. Но я точно не выйду, пока не взойдет солнце и пока здание не оцепит конвой с овчарками.

- Даже так?

- Ты меня удивляешь, голубушка! Да тут любая угроза пациентам будет трактоваться как государственная измена. И закроют нас. Надолго.

- Ну бегает какой-то зверь со странными следами.

- Ты зверя видела?

- Мельком. Когда Вы в него лопатой кинули.

- И куда же он делся?

- Перепрыгнул через елочки.

- Душа моя! Да эти елочки высотой полтора метра, не меньше.

- Для оленя это проблема?

- Если есть место для разгона, то не проблема. А наш зверь сиганул с места. И сдались тебе эти олени! Олень не так прыгает.

Озёрская промолчала. Действительно. Прыжок оленя всегда похож на полёт серебряной стрелы, выпущенной из изысканного арбалета. Олень взлетает под углом тридцать градусов к горизонту, тремолируя в воздухе напряженным до предела телом, гордо вскинув увенчанную ветвистыми рогами голову.

Ничего подобного там, на аллее, Света не видела. Какой там полет стрелы?! Какой-то пьяный мельник наспех набил камнями чёрный мешок, крякнул, раскрутил над головой, да и швырнул подальше. Через ёлки перемахнула чья-то непропорциональная туша. Вот только Озёрская никак не могла понять, что именно показалось ей таким неприятным, неприемлемым для природы. Что-то лишнее? Может, демонические крылья? Но нет. Света только улыбнулась мимолетной гипотезе. У зверя не было никаких необычных частей тела. Скорее наоборот - чего-то не хватало.

- Собака, - донеслось из кресла.

Сговорились все с этой собакой, что ли?

Светлана Александровна и Семен Леонтьевич долго смотрели на спящую Леру. Вернее, куда-то сквозь неё. И каждый видел свои картины. И каждый думал о своём. И каждому снился один и тот же сон. Вот они сидят в кабинете, а внизу кто-то стучит в окно. Тук. И от этого одиночного, мягкого, едва слышного тук становится страшно. Настолько страшно, что у старого смотрителя не выдерживает сердце. Это оно стучит в окно. Сердце Тук. И больше не может уже сделать ни единого удара.

Тело старика сползает на пол. Светлана бежит в соседний кабинет, чтобы вызвать службу безопасности. Внизу кто-то продолжает мягко стучать в окно. Тук. Вечность. Тук.

И Лера продолжает спать и во сне зовет большую лохматую собаку, похожую на несуразный чёрный мешок, набитый кусками могильных плит и потрохами.

Ни топот ног, ни грубый голос старшего смены, ни ослепительный свет прожекторов, разом включившихся по периметру - ничто не может потревожить сон юного создания. Да и зачем просыпаться, если снаружи ее ждет большая собака, с которой можно поиграть? Сейчас она только оденется…

- Лера, тебе лучше сейчас не выходить из комнаты. А если уж и выходить, то только через дверь.

Озёрская проявила должную бдительность и перехватила начинающую сомнамбулу у самого окна.

- Простите, Светлана Александровна.

Девушка не пыталась спорить, но в ее голосе сквозила вселенская тоска. В любом случае, лучше ей будет в теплом кресле-ракушке. Озёрская заботливо поправила одеяло и повернулась к дежурному медику.

- И что? - строго и несколько безучастно спросила она.

- А что? - развел тот руками. - У Леонтича за плечами несколько обширных инфарктов, куча полевых ранений и семь десятков суровых лет. Последнюю неделю постоянно на сердце жаловался. Легкая смерть, аж завидно. Вы не представляете, как в его возрасте медленно и мучительно уходят из жизни.

Не желая слушать о смерти, Озёрская спустилась на первый этаж. У стойки администратора начальник службы безопасности заполнял какую-то бумагу.

- Вы то ли умеете мгновенно перемещаться в пространстве, то ли заранее знаете о всех наших бедах, - вместо приветствия попыталась пошутить Озёрская.

- Обижаете, Светлана Александровна, - с профессиональным дружелюбием ответил офицер. - Мы же свой хлеб едим не зря. Дед Семен еще неделю назад тревогу забил. Мол, ходит кто-то по парку. А раз ходит, значит надо разобраться. Поэтому я с ребятами тут безвылазно последние дни. Камеры расставили, беспилотники запустили, датчики движения…

- И всё это время молчали?! - негодованию не было предела. - А если бы на меня в лесу напали?

- Да Вы не волнуйтесь, - новая специализированная улыбка. - Наш сотрудник шёл всё время в нескольких метрах от Вас.

- Так вот почему я чей-то взгляд чувствовала!

- Ну да.

- А кто через елки тогда прыгал?

- Через какие елки?

- Ну там, на аллее.

- А… Ну так там темно было, камеры не работали. Участок обесточен.

- Как же?.. - Света прекрасно знала ответ. Яма посреди звериной тропы была вырыта не просто так. Зверь перегрыз провода. Хотя как такое возможно? Там же напряжение. - А следы?! Тоже Ваши сотрудники оставили?

- Нет. Следы оставил… кхм… нарушитель. И если бы не Ваша внезапная вечерняя прогулка, мы бы их и не заметили.

- Что значит внезапная прогулка?! Я всегда в это время гуляю!

- Так-то оно так. Но неделю назад Вы стали выходить из здания значительно позже…

И тут Света всё поняла.

Ровно неделю назад в её кабинете появился Янковский. Его тяга к крепкому сну заставила Свету немного растянуть график работы. Поэтому несколько дней она и правда выходила на два-три часа позже.

Но наступил роковой сеанс, когда Озёрская постучала по стеклу. Пациент проснулся, пошёл на контакт, поделился травмирующими воспоминаниями. Всё это заняло как раз стандартный терапевтический час. И Света покинула здание центра пораньше.

И тот, кто всю эту неделю сидел на холмике и сквозь кусты наблюдал за окном кабинета, был вынужден бежать. Бежать быстро, напрямик. Не петляя и не делая привычный широкий крюк вокруг озера.

- А Вам удалось увидеть… нарушителя?

- Да Вы не волнуйтесь так, Светлана Александровна,..

- Я не волнуюсь! Вы его видели?!

- Лично я видел. Но так и не понял, кого именно видел.

- А на камерах?

- Это ж цифра, сами понимаете… какая-то ошибка в алгоритме потоковой передачи…

Света понимала. Прекрасно понимала, что все поврежденные файлы будут переданы куда положено. И неповрежденные. Особенно неповрежденные.

Оставалось дождаться утра, позвонить Янковскому и порекомендовать утренний сеанс. В терапевтических целях. Он что-то знает об этой… собаке.

С другой стороны, разумным было вообще отменить сеанс и дождаться поимки зверя. Вот только Света сильно сомневалась, что кого-то (или что-то) вообще поймают. К тому же, она была зла. На себя, на пациента, на зверя. В пику всем этическим канонам, ей хотелось поскорее ткнуть Янковского носом в его фобический материал. Потому что нельзя вот так приходить к психотерапевту и топить несчастную женщину в болоте собственного прошлого! Или можно? Вообще-то можно. Именно за этим многие пациенты и приходят.

Кутаясь в шаль невеселых мыслей, Светлана вернулась на второй этаж и, как только тело смотрителя унесли, устроила одинокие поминки. Благо, чая и виски было с запасом.

Всю жизнь Света мечтала напиться.

Наконец-то судьба предоставила веский повод.

Других способов перестать вслушиваться в ночную тишину сейчас не было.

Тук.

Вечность.

Тук.

Вечность.

Тук. Тук-тук-тук-тук.

Голова…

Тук-тук-тук.

Кому пришла идея открыть в центре кузницу?! Нельзя же так громко лупить молотом по наковальне, когда люди спят! Кстати, а сколько сейчас времени?

Озёрская оторвала голову от ониксовой поверхности стола. Действительно, сколько времени-то? Часы, где часы… Сколько?!!

Тук-тук.

- Да?! - звук собственного голоса испугал Свету и вызвал приступ мигрени. Ей же нельзя пить, у нее же поджелудочная… Дьявол. А что вчера было?

- Светлана Александровна, можно?

В ответ Озёрская что-то промычала и обреченно посмотрела на стажёрку.

- Я хотела позвонить пациентам и предупредить, что у нас ЧП.

- Ни в коем…

На последнее слово сил не хватило. Ей сейчас нужна была вода, а не глупые отчёты глупой стажёрки!

- Ну вот я тоже так подумала. Но там и так никого не было в расписании, кроме Станислава Янковского. А еще никаких контактов.

А она чего ожидала?! Раздражение нарастало. Все телефоны Света помнила наизусть. Такую информацию в открытых листах ожидания не размещают.

- В общем, по расписанию он прибудет через полчаса. Вы уверены, что в таком состоянии?

- Вон.

- Простите, Светлана Ал…

- Вон! - Светлана дрожащими руками попыталась найти мобильный, чтобы запустить телефоном в девушку, но та уже скрылась за дверью.

В каком-таком, интересно, она состоянии?! Что эта девчонка себе позволяет? Ну подумаешь, легкое похмелье. И не такое по молодости бывало. Главное, что сейчас зима, а значит - есть способ исправить ситуацию.

Выбежав на залитый зимним солнцем двор, Светлана нашла ближайший сугроб и с огромным удовольствием упала лицом прямо в снег. Полежав так минут пять и окончательно придя в чувства, она вскочила на ноги и, не обращая внимания на слегка прифигевшего офицера, пробежала пару раз вокруг сугроба. Если криогенные технологии когда-нибудь и войдут в моду, то случится это благодаря таким вот моржам-конспирологам.

Но холодом вредно наслаждаться слишком долго. К тому же, вертолет Станислава должен был приземлиться с минуты на минуту.

Озёрская влетела в кабинет и оглушительно чихнула.

- Лера! Можно тебя на минуту? - стажерка мгновенно выскочила откуда-то, светясь от желания угодить. - Ты что сделала с кабинетом? Откуда этот запах?

- Это смесь пихты и лаванды, Светлана Александровна. Я прочитала, что помогает при…

- Немедленно проветри помещение! И чем ты намазала стекло?

- Это не я! - поняв, что оправдания неуместны, Лера принялась оттирать бурое пятно. - Ой. А оно с другой стороны… Я сейчас открою эту створку, и…

- Выметайся из кабинета. И из центра. И чтобы я тебя больше здесь не видела.

Лера замерла у подоконника, в уголках губ ее промелькнула и тут же спряталась какая-то неуместная в таких ситуациях победоносная ухмылка.

- Как скажете, Светлана Александровна. Думаю, я получила достаточно полезного опыта и… и информации. До свидания.

- Собака.

Света произнесла имя любимого зверя негромко, но очень чётко, заставив стажёрку подавиться собственным оптимизмом. Да если бы не природная лень и забывчивость, Озёрская бы обеспечила девчонке такую профессиональную репутацию, что ни одно приличное учреждение!..

Но Леры уже не было в здании. Прихватив флешку с заранее сохраненными копиями кое-каких документов, девушка попросила двух охранников сопроводить ее до выхода с территории. Пусть это и был всего лишь сон, но приставленная к спине дрель чужого тяжёлого взгляда не давала покоя.

Но смотрела девушке вслед вовсе не Озёрская. Последняя была занята изучением бурого пятна на оконном стекле. Очень было похоже на кровь. Но если зверь стучал окровавленной лапой, то может, ему просто нужна помощь? И ничего мистического в этом нет? Надо подсказать охране поискать поближе к зданию. Мало ли.

- Добрый день, Светлана. Что у Вас тут происходит?

На пороге стоял Янковский. Выглядел он свежим, отдохнувшим и решившимся на что-то важное.

- Умер смотритель парка. Сердце. Ничего криминального, но служба безопасности никогда не откажет себе в удовольствии устроить учения, - Озёрская заслонила собой окно.

- Угу, - неопределенно отозвался пациент, устраиваясь в кресле так, чтобы не видеть ни терапевта, ни окна. Словно догадывался о событиях прошлой ночи. - А я вот пришёл сообщить, что всё. Бессонница прошла. К тому же, я принял важное решение. Пакет акций, из-за которого ко мне прицепилась прокуратура, я продам. Притом не кому-нибудь, а Храброву. Не понимаю я его тягу к финансовому антиквариату. В этих бумажках речь идёт о столетнем имуществе моего клана. Да только имущества этого в природе давно нет.

Озёрская только пожала плечами.

- Честно говоря, у Вас тут хорошо, спокойно, уютно. Но еще одного экскурса в прошлое я не выдержу. Такая тоска.

Когда Озёрская тщательно подбирала слова, она генерировала звук, похожий на смесь утробного кошачьего урчания и тибеткой мантры. После вчерашнего чаепития психотерапевт напоминала скорее небольших габаритов белорусский трактор. Янковский насторожился. Может, он что-то пропустил, и часть безумия должна передаваться лечащему врачу?

- Станислав, сейчас услышьте и поймите меня правильно, - начала свой медленный монолог Озёрская. - Тоска это тоже защита от страха. Ваши эмоции стали менять формы и маски. Но нам всё равно надо вскрыть их подлинный смысл. И тогда этот сеанс действительно станет последним. Иначе бессонница вернётся.

- Смысл, говорите? Да там сплошная бессмыслица. Я говорил Вам, что стал жить у прадеда в небольшом поселке? Говорил. Ну вот. И жили очень даже хорошо. Но каждый вечер к нам приходил пёс. Большой, чёрный, лохматый.

- Откуда же он приходил?

- А не знаю. Когда я выглядывал в окно, он всегда сидел. И смотрел на меня. Или не на меня. Не могу сказать. Он очень лохматый был. Глаз не видно. Я очень хотел выйти и погладить его. Но прадед каждый вечер запирал дверь на засов. Похоже, он знал о собаке. Но сам избегал смотреть в окна, да и меня спать прогонял.

- Может, это был волк? Или медведь? Только чёрный. Приходил из леса...

- Нет. Исключено.

- Почему Вы так уверены?

- Дайте подумать... Уж больно ухоженным он был. Шерсть такая роскошная, густая, чистая. Ни колтунов, ни грязи.

- Значит, это был пёс кого-то из жителей?

Станислав почувствовал себя контрабандистом, которого резко окрикнули уже после перехода границы. Несколько минут он молчал.

- Там не было других жителей, - пробормотал он. - Вернее, я их не помню. Нет. Не так. Их точно не было. Я вижу брошенные дома, поросшие сорняком дворы, засыпанный колодец. Запустение и разруха. И наш дом, как последняя надежда на спасение.

- И как же прадед там жил?

- Путники. У нас иногда останавливались разные странные люди. В оплату ночлега они приносили продукты, инструменты, одежду. Иногда выполняли какую-то тяжелую работу по дому. Кто-то из них научил меня говорить по-польски.

- Они тоже видели собаку?

- Думаю, именно из-за собаки они были вынуждены у нас останавливаться. Переждать время, пока зверь не уйдет.

- Вы вчера сказали, что собака стучала в окно.

- Не могу сказать точно, - на лице пациента развернулась баталия сомнений и озарений. - Просто помню, как во сне слышал тук. Понимаете? Просто тук. Как будто что-то мягкое бросили в окно.

- Что бросали? - Света вгляделась в бурое пятно на стекле. - И почему нельзя было просто постучать?

- Собака не могла стучать. Не представляю, как она вообще могла ходить.

- Да почему?

- Не помню. Что-то в ней бросало вызов законам природы. Я не помню, чтобы собака издавала какие-то звуки, чтобы она ходила или хотя бы скалила зубы. Я точно помню только роскошную чёрную шерсть. И смертную тоску.

- Значит не страх. А тоска. И потребность в защите. Вы остались без родителей, вот и создали для себя большой лохматый тотем. Который смог бы защитить Вас. Точнее Ваш дом, Вашу территорию.

- То есть я придумал себе эту большую плюшевую игрушку?

- Ну практически, - уклонилась от прямого ответа Света и сменила тему. - А пес приходил только зимой?

- Именно. Особенно после больших снегопадов. Темные, долгие зимы…

- Тем легче объяснить тоску, - кивнула Света. - Интересно, а если бы сейчас собака и в самом деле сидела у окна, Вы бы вышли к ней?

Секунда напряжённого молчания. Янковский что-то нарисовал перед мысленным взором.

- Не знаю. Конечно, было бы интересно. Узнать. Что оно такое.

По дорожке прошёл офицер, ведя на поводке большую кавказскую овчарку. Зухрой служба безопасности гордилась по праву. Отличный нюх, идеальное послушание, выносливость. А главное - никакой агрессии к посторонним. Пока не прозвучит соответствующая команда, разумеется. Но Озёрскую сейчас волновал окрас служебной собаки: иссиня-черная шерсть.

- А пойдемте, я Вас кое-с-кем познакомлю!

Спустя пару минут Зухра обнюхивала полуживого от страха Янковского. Еще спустя минут пять мужчина совладал с собой и под внимательным взглядом Светланы погладил псину. Хвост овчарки превратился в снегоуборочный вентилятор.

- Какая прелесть! - наконец сказал Станислав.

- Можно поздравить? - поинтересовалась Света. - Уходит тревога, уходят и страхи?

- Спасибо Вам, Светлана Александровна! Я, кстати, с самого начала понимал, что выдумал своего визитера. Просто хотел понять причину.

Янковский достал бумажник и отсчитал нужное количество рыжих купюр.

- И как же Вы это поняли?

- А он опять стал ко мне во сне приходить. Я ведь почему просыпался среди ночи?

- Потому что у Вас велосипеда не было.

- Да. И фоторужья, - улыбнулся Янковский. - Мне всё время снилось, что собака опять пришла и стучит в окно. Тук. Но собаки ведь столько не живут… Всего хорошего.

И по залитой солнцем снежной аллее он двинулся к вертолетной площадке. Озёрская проводила взглядом высокую фигуру олигарха, на плечах которого, подобно гусарскому плащу, развевалось зимнее пальто.

- Светлана Александровна, можно на пару слов? - рядом возник начальник службы безопасности. - Похоже, что наша стажерка скопировала на внешний носитель...

- Сейчас это не имеет значения, - только отмахнулась Света. - Она подопечная Игнатия, вот пусть он и разбирается. К тому же, он сам дал ей задание обработать статистику по ряду клинических случаев.

- А Вы уверены, что там нет никаких конфиденциальных данных?

- Конечно. Я не умею пользоваться компьютером. И ничего не записываю. Мне это не нужно.

- Клёво, - признался офицер. - Нас так в разведшколе учили всё помнить.

- Память тут ни при чем. Основную часть работы с собственной психикой пациент проделывает сам, вне кабинета. И на следующий сеанс приходит совсем другим человеком.

Вертолет поднялся в воздух и, сделав полукруг почёта над центром, вскоре исчез вдали. Молчание затянулось.

- Что-нибудь еще? - Озёрская вдруг вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего дня.

- Вообще-то да. Зухра тут нашла под снегом белку. Прямо под Вашим окном.

- Что же белка там забыла? - Светлана хотела как можно скорее перечеркнуть события прошлой ночи, считая свою работу законченной. Не тут-то было.

- Похоже, ее тушкой кто-то кидался в окно. Там даже след остался.

Озёрская задумалась. Нет, всё-таки хорошо, что желудок сейчас пуст!

- Так, Евгений, предлагаю провести следственный эксперимент. Я сейчас вернусь в кабинет, а ты кинешь белкой в окно. Постарайся попасть в кровавое пятно.

- Эм… ну ладно, - протянул офицер. - Только я Дмитрий. Но это не важно. Вы всё равно всё время забываете.

Разумеется, сказано это было уже в воздух. Психотерапевт поспешила скрыться в здании и, миновав небольшой коридор, заперлась в кабинете. Хорошо отапливаемое помещение напомнило ей, что в зимний мороз лучше не выходить на улицу без шубы.

Стуча зубами, она помахала в окно.

Офицер осторожно поднял с земли измятую беличью тушку и, заглушая неуместное чувство вины, прицелился.

Тук.

Тишина.

Она поняла.

Желание выходить из кабинета пропало.

Озёрская открыла окно.

- Евгений, большая человеческая просьба. Будь добр, сообщи, когда закончите прочесывать территорию. Боюсь, я отсюда не выйду, пока нарушителя не поймают.

- Так закончили уже двадцать минут назад.

- Как?! И где зверь?

- Его больше нет на территории центра.

- Вы его поймали?

Офицер вздохнул, не желая делиться информацией, даже незасекреченной. Гриф секретности - всегда лишь вопрос времени и чьих-то шкурных интересов.

- Лучше Вам своими глазами это увидеть.

Светлана с трудом, но преодолела низкий подоконник и вывалилась прямо на заснеженную клумбу. Эсбэшник тактично отвернулся.

- И что мы делаем на вертолетной площадке? - спросила Озёрская, когда офицер остановился.

- Посмотрите под ноги.

- Опять следы!

- Именно. Свежие. Нарушитель был здесь час назад.

- Откуда же ведет цепочка?

- От уже знакомого Вам холмика. Видимо, нарушитель выжидал в тех кустах. пока наблюдение за аллеей не ослабят.

- Как?! У Вас же была Зухра. Почему она его не учуяла?!

- Боюсь, что этот нарушитель не пахнет, - отвёл взгляд офицер. - Или наша овчарка сама решила держаться от нарушителя подальше.

- А беспилотники, а камеры? - не унималась Света.

- Я же Вам уже сказал, Светлана Александровна, - мягко, но категорично заявил офицер. - Какой-то глюк с передачей сигнала. У нас нет ни одного чёткого изображения нарушителя. А те, которые есть, совсем не хочется разглядывать. Поверьте мне. Нарушитель покинул территорию, вероятно, попав внутрь вертолета.

Озёрская верила. Но не сдавалась.

- Это бред какой-то. Неужели Станислав бы не заметил? А следы?! Скажи хотя бы, кто их оставил! Только не говори, что не показывали специалисту.

- Как же, показывали…

- И?

- Он долго смотрел, всматривался, лоб морщил. Послал.

- Как?!

- Да Вы не волнуйтесь, Светлана Александровна, - повторил офицер. - Он вежливо послал. Сказал, что следы рукотворные, почти человеческие.

- Неужели я так похожа на глупую тетку, которую легко обдурить? У человека же ступни, а тут… обрубки какие-то.

- Вот именно, Светлана Александровна. Наш специалист во время Афгана военным медиком был. И учил самоваров заново ходить. Ну, не ходить. Передвигаться.

Озёрская погрузилась в воспоминания.

Отец рассказывал ей, что самоварами при Сталине называли инвалидов Великой Отечественной, которые потеряли все конечности. Их еще из Москвы потом принудительно вывозили, чтобы не портили вид столиц. Выходит, название осталось. Как и отношение к калекам…

В кармане медицинского халата завибрировал мобильный.

- Слушаю, - бесцветным голосом отозвалась Озёрская.

- Светлана, снова добрый день. Янковский.

- Станислав! - встрепенулась врач. - С Вами всё в порядке?

- Да. Я сейчас добрался до одной своей знакомой. У неё собачий питомник. А почему Вы спрашиваете? Может, это у Вас что-то случилось?

- Похоже, что случилось. У нас олень пропал, - Света покосилась на офицера, извиняясь за столь нелепую выдумку, но тот ободряюще кивнул. - Следы оленя ведут к вертолетной площадки. Вот мы и подумали, что олень мог запрыгнуть в вертолет и....

- О, не беспокойтесь, я не ворую животных, - рассмеялся Янковский. - К тому же, у Елены здесь столько собак! Уж они бы учуяли гостя. Кстати, я по поводу собак и звоню!

- Да, я рада, что Вы снова чувствуете себя спокойно в их присутствии.

- И это тоже. Я просто кое-что вспомнил. У собак некоторых пород купируют уши или хвосты, так?

- Наверное. Вам там видней.

- Именно. Тем более, здесь элитный питомник с весьма консервативным подходом. Если написано в стандарте, что положено купировать уши, то зоозащитники могут сколько угодно протестовать. Вы понимаете, к чему я веду?

- Вы вспомнили породу своей собаки?

- Скорее, окончательно убедился в том, что это плод моей детской фантазии. Потому что у моей собаки были купированы не уши и не хвост. У моей собаки были купированы лапы.