Большая медведица

Павел проводил взглядом старенький "УАЗик". За скромную плату водитель согласился довезти его от станции до глухой таёжной деревушки, но сойти пришлось раньше. Дороги к деревне не было: лишь куцые тропы и колеи от изредка заезжающих сюда машин. Часть пути — далековато, километров пять, — пришлось преодолевать пешком. Но Павел не расстроился. Он проверил самодельные аксельбанты на дембельской форме, сдвинул берет на правую сторону, водрузил потрёпанную спортивную сумку на плечо. И уверенно зашагал по тропинке, ведущей в деревню.

Последний раз Павел был в Большой медведице три года назад, на похоронах матери. На сороковой день после поминок он уехал в Москву. Долго и беспробудно пил, заливая скорбь и воспоминания. Учиться вовсе не хотелось, и Павел дал слабину. Спустя некоторое время его отчислили из университета за прогулы и неуспеваемость. Юля, девушка Павла, бросила его после того, как он, будучи а стельку пьяным, дал ей посщечину, зато, что она назвала его нытиком. Ударил несильно, но достаточно, чтобы поставить точку в их и без того шатких отношениях. Затем пришло осознание, что жизнь катится куда-то не туда.

В октябре пришла повестка. Как ни странно, этот факт Павла обрадовал. Вот он, знак! Время брать себя в руки. Павел попал в воздушно-десантные войска, благо здоровье позволяло и желание послужить Родине тоже присутствовало. Год буквально пронёсся, как один день. Служба, как и предполагал Павел, оказалась ему по нраву. Он уже готов был подписать контракт и остаться — только ждал подходящего случая. Но письмо с известием о болезни отца разом изменило его настрой. На дембель Павел ушёл младшим сержантом и лучшим в роте по прыжкам с парашютом. Эх, остаться бы по контракту, носил бы значок отличия. Шутка ли — "парашютист-инструктор"! Ну да что поделаешь.

***

Родную деревню с трёх сторон опоясывал густой хвойный лес. Стеной возвышались заросли кедра, пихты и ельника, покрывая пышным ковром окрестные пригорки. В это время года лес пестрел красками, но ни один, даже самый талантливый художник не смог бы изобразить эту засыпающую перез долгой зимой красоту матушки тайги. И ни одному поэту не удалось бы донести до читателей то ощущение, когда стоишь у подножия холма, вдыхая таёжный аромат, а сердцем ощущаешь себя на своём месте. Будто сущность леса, дух самой природы проникают в каждую клеточку твоего естества. Вот где истинная жизнь, думалось Павлу.

Ладные берёзки приветливо шелестели от дуновения пока ещё тёплого ветерка. Кроны приоделись в холодное золото, палая листва ковром застелила уставную за лето землю. Бодрящий таёжный воздух очищал разум от гнетущих мыслей. Не считая времени службы, Павел впервые за три года почувствовал себя на своём месте. Он уверенно зашагал к отчему дому.

Большая медведица была деревней в несколько десятков домов. Располагалась она километрах в двадцати от ближайшего посёлка и какой-никакой цивилизации. Большинство местных жили здесь по несколько поколений, но кто-то, как Михаил Сергеевич, отец Павла, прибыл по распределению с других участков необъятной тайги. С Ниной, будущей женой и единственной любовью всей жизни, связала Михаила воля случая. Её семья многие годы проживала вдали от большого мира. Однако Нину родители всё-таки отправили учиться в город. Возможно, её жизнь сложилась бы иначе, если б не молодой красавец Михаил, прибывший на замену старому егерю. Нина влюбилась с первого взгляда. Закончив учиться на фельдшера, она приехала погостить на лето к родителям. Да так и осталась. Вышла замуж за Михаила, а через год родился Павлик. Так, родители родители Павла пустили корни в Большой медведице.

***

За низеньким деревянным забором залилась приветственным лаем Дымка, западно-сибирская лайка необычного дымчатого окраса, сполна оправдывающего данную ей кличку. Михаил Сергеевич мечтал завести хорошую охотничью собаку. Дымка стала последним подарком жены, а теперь ещё и тёплым воспоминанием о ней.

Павел вошёл в ухоженный дворик. Дымка, виляя всем телом, подбежала к парню, радостно поскуливая и подпрыгивая на задних лапах.

— Привет, моя хорошая! Как ты подросла, девочка…

Павел почесал Дымку за ушами, присел на корточки и обнял собаку. Когда Павел видел её последний раз, она была ещё годовалым щенком. Но по всей видимости Дымка его не забыла.

В окне показалось заросшее густой седой бородой, осунувшееся и сильно постаревшее лицо Михаила Сергеевича. Павел с трудом узнал в этом старике отца. Михаил Сергеевич жестом пригласил парня в дом. Павел поцеловал Дымку в лоб, поднялся, поправив форму, и печально улыбнулся отцу. Затем взбежал на высокое резное крыльцо и открыл тяжёлую дверь.

Отчий дом окутал парня родными запахами. Такие имеется в каждом жилье, их едва ли можно спутать или забыть. Повеяло древесиной, сушёными травами и ягодами. В сенях на крепких нитях сушились разносортные грибы и пучки мяты, а холщовые мешочки на деревянных полках были набиты листом малины, ежевики, брусничными побегами и иными дарами кормилицы-тайги. Павел подметил, что в доме, как и во дворе, было чисто, и уютно, как прежде. Как при жизни матери.

Шаркая тапками, отец вышел в прихожую. Он опирался на деревянную палку, служившую ему тростью. Ноги отца были частично парализованы. После смерти жены Михаил Сергеевич перенёс инсульт, а второй случился пару месяцев назад — как раз, когда Павел принял решение остаться на службе.

— Сынок...

— Здравствуй, пап… — Обняв отца, Павел ощутил, как сильно тот исхудал.

— Вот и свиделись! Здоровый стал какой! Дай взгляну на тебя! Эх, форма-то как сидит! – Михаил Сергеевич присел на табурет и вытер намокшие от радостных слёз глаза. – Красавец! Мать бы гордилась тобой…

Павел опустил голову, снял берет.

— Мама хотела, чтобы я стал хирургом, а я всё… Ты и сам знаешь! — он с досадой покачал головой. Ты тут как? Расскажи лучше, как себя чувствуешь.

Михаил Сергеевич по-доброму улыбнулся.

— Да я потихоньку. Ноги только не слушаются, а так — живу, как видишь. Ты в гости заскочил или подольше побудешь? — поинтересовался он.

— Пап, так я остаться хотел. Насовсем. Подумал: тебе ж моя помощь понадобится, так? А там подучусь немного, стану егерем, как ты. Военный билет не зря получил, хоть в этом деле пригодится.

— А как же Юлечка? – удивился Михаил Сергеевич.

— Ушла она от меня. Давай не будем об этом. Я хочу остаться, если ты не против, конечно.

— Ты это, давай, сумку свою в комнату отнеси. Там всё, как и было при тебе. Да обедать будем, — Михаил Сергеевич ухмыльнулся и покачал головой, — не думал я, что ты примешь такое решение. Порадовал меня на старости лет сынок. Но ты подумай ещё. Здешняя жизнь для молодых скучной покажется. Я всё пойму, если что, ты не волнуйся.

— Пап, я всё решил. А скучно станет — женюсь! – Павел рассмеялся и пошёл в свою комнату.

В небольшой уютной комнатке с одним окном и вправду всё осталось так же, как в последний приезд Павла домой. Светлые обои с геометрическим узором — их Павел клеил вместе с мамой. Тяжёлый платяной шкаф с большим зеркалом во весь рост. Письменный стол с его, Павла, фотографией — на ней он в обнимку с улыбающейся Юлей. Узкий книжный шкаф с разнообразными книгами — от врачебной медицины до фантастики. Очень мягкий клетчатый диван. Павел купил его незадолго до смерти мамы. Можно сказать, совсем новый.

Павел поставил сумку рядом со шкафом, подошёл к столу и взял в руки рамку с фотографией. С минуту посмотрел, а затем убрал в ящик стола. Раздвинул тяжёлые тёмные занавески, впустив в комнату лучи осеннего солнца. На душе его стало спокойно. Он верил, что вернулся сюда не зря.

Аккуратно разложив по полкам небогатое содержимое сумки, Павел заключил, что в город ехать придётся раньше, чем он рассчитывал. Нужно было закупить носков, футболок, какой-нибудь подходящий для походов в лес костюм.

Разместив на вешалке свою парадную форму и переодевшись в удобное трико и фланелевую рубашку, он прошёл в кухню. Отец сидел у открытого окна, покуривая сигарету.

— Пап, ты чего, курить не бросил? Тебе же нельзя…

— Волноваться, говорят, мне нельзя. А я, когда курю, не особо волнуюсь! — отшутился Михаил Сергеевич, закинув дымящийся окурок в жестяную банку из-под зелёного горошка.

— Несерьёзно как-то! — встревожился Павел. Он похлопал отца по плечу и почувствовал, как выпирают кости.

Ещё три года назад Михаил Сергеевич был поджарым и бодрым мужичком, с лёгкостью преодолевающим дистанции в десятки километров по заснеженной тайге. Но сейчас он напоминал обтянутый кожей скелет. Если бы не густая растительность на лице, его можно было бы сравнить с каторжником.

Павел присел за стол напротив отца.

— Пап, а кто к тебе приходит?

— Жёны местных мужиков заглядывают. Кто еды приготовит, кто приберётся, кто постирает.

— Чувствуется женская рука в доме, — Павел обвёл кухню взглядом. Чайник на плите уже закипал, и парень быстро отставил его в сторону.

— А егерем теперь кто?

— Володя Семенчук.

— Так он же вроде лесник? – удивился Павел.

— Да, но других егерей, кроме меня, и нет в деревне. Остались только лесники и лесничий Слава. Да он тут не живёт. Приезжает за отчётами раз в месяц. И так, меня проведать.

— И как дядька Володя, справляется?

— Справляется вроде. Чего уж… ружьё у него есть, лицензия тоже. Чем не егерь? – Михаил Сергеевич виновато улыбнулся и пожал плечами.

— А что, желающих нет занять твоё место? – заливая кипятком ароматные травы, поинтересовался Павел.

— Это ведь ответственная работа, сложная по-своему. Скажем так, если честно, не для всех она. Жить в лесу, следить за порядком, животных защищать, браконьеров отслеживать. Не каждый сможет. Это мы уже привыкшие, а молодняк к такому не приспособлен. Плесни и мне чайку, сынок.

— Пап, так я могу побыть вместо тебя. А как поправишься, вместе будем! – Павел подал отцу дымящуюся кружку.

— Эх, Пашка, я уже не поправлюсь! Это ведь не насморк, понимаешь. Ноги еле волочу.

— Пап, всё наладится. Я верю. И ты верь.

— Ладно, поживём — увидим. А пока с Володей походишь. Вспомнишь, что у нас тут, да как. Я со Славиком переговорю, чтобы он подсуетился и всё на бумаге официально сделал.

***

Дни становились короче, ночи длиннее. Последние листья облетели с засыпающих деревьев. Первый снег укрыл темнохвойную тайгу. Высокие горы тянули еловые руки, пытаясь ухватиться за низкие седые облака.

Павел полностью вернулся к обычной жизни без распорядка. Но дисциплина, как говорил отец, была у него в крови. Он изучал тропы на отцовских картах, внимательно слушал Владимира Петровича, ставшего его наставником. Писал заметки в блокнот — много и с удовольствием, чего никогда не было во время учёбы.

До переезда в Москву Павлу уже приходилось помогать отцу. Михаил Сергеевич учил сына всему понемножку. Как выслеживать зверя, как отличить самку от самца, как с помощью муравьиной кислоты избавиться от надоедливого гнуса. И многому другому.

***

В один из дней Павел увлечённо колол дрова, а сытая Дымка лежала у поленницы и неистово грызла берёзовую чурочку. Вдруг из-за забора показалась голова Владимира Петровича в шапке-ушанке, лихо заломленной набок.

— Паш, ну ты чего! Я тебя уже с полчаса жду, – просипел Владимир Петрович, отпирая калитку.

— Извиняй, дядь Володя, дров нужно заготовить. Ночи, сам знаешь, холодные, а у отца пустой дровник.

— Ты давай собирайся уже. Выходить надо. Сегодня последний раз со мной идёшь, а дальше сам уже. Пора, месяц прошёл. Да и учить мне тебя больше нечему, остальное только на практике.

— Дядь Володя, ты подожди тут, хорошо? Спина мокрая насквозь, сейчас переоденусь да пойдём.

Павел вогнал топор в колоду юркнул в дом.

***

К полудню Владимир Петрович и Павел обошли участок в тринадцать километров. Близился ноябрь. А значит, приближался период, когда каждый шаг в тайге придётся отвоёвывать. Температура воздуха ощутимо упала. Дымка занималась своими повседневными собачьими делами. Рылась в норе суслика, фыркая от набивающегося в ноздри снега и земли. Павел поглядывал на компас и прокручивал в голове заученные за это время карты троп. Снега было совсем мало, а урожай кедровых орехов в этом году выдался богатым. Зверьё пока никак не хотело укладываться в долгий зимний сон.

— Дядь Володя, а до зимовья сегодня зайдём? Надо бы поглядеть, чего там.

— Не-е-е, это ты сам потом пойдёшь. Ты же уже Славику заявление написал?

— Да, он в воскресенье приехал, отец с ним перетёр. Вроде как не против меня без всякой этой волокиты бумажной поставить на пост егеря.

— А куда он денется? Сколько Сергеич его жопу прикрывал! Да и кого он поставит на этот участок? Желающих-то негусто. Ответственности выше крыши. Да и опасно…

— Дядь Володя, ты о чём?

— О чём, о чём... О медведях! В том году ажна два встали среди зимы. Вроде и еды им хватает, вон, суслики какие жирные! — Владимир Петрович показал пальцем в сторону Дымки, игриво прыгающей рядом с насмерть перепуганным и замершим сусликом размером с небольшую кошку. – Вон какие! А чего медведи встают — загадка.

Павел задумался над словами лесника, но промолчал, решив, что нечего дельного предположить не может.

— Мне бы в область съездить. Славик сказал, что лицензию на ношение отцовского "Штуцера" получить нужно.

— Да какие проблемы? Ты в ВДВ отслужил, так? Да тебя с руками и ногами на любой участок егерем возьмут теперь. Главное — показать, что порядок есть, что не отлыниваешь от своих обязанностей. Ты парень крепкий, справишься.

— Справлюсь, дядь Володя, справлюсь.

***

Ноябрь выдался снежным, укрыв тайгу белым покрывалом. Павел шёл по маршруту на коротких охотничьих лыжах. За плечом красовались начищенный "Штуцер" и удобный рюкзак с походными запасами.

До зимовья, куда шёл Павел, оставалось не больше пары километров. Нужно было проверить припасы избушки и, по возможности, пополнить их в ближайшее время.

Уже на подходе парень наткнулся на следы. Без сомнения, след был медвежий. Павел напрягся, осознавая, что где-то рядом бродит шатун. Пригляделся. Ему сразу показалось странным, что следы на снегу только от двух задних лап. Как будто косолапый шёл не на четвереньках. Медведь иногда встаёт и даже ходит на задних лапах, но только для того, чтобы посмотреть, что впереди. Зрение у мишек не очень хорошее, в отличие от слуха или обоняния.

Или чтобы напасть! Мысль ударила, как током. Других следов, кроме медвежьих, поблизости не было. Это, конечно, немного успокаивало, но не отменяло наличия самого шатуна на территории участка. Нужно скорее сообщить о нём Славе.

Павел снял с плеча ружьё и осмотрелся. Медведя видно не было, но спокойнее от этого не делалось. Ровно наоборот — нарастало волнение. Парень выругался про себя, что не взял Дымку. С одной стороны, собака сейчас бы очень помогла. Но с другой, звонкий лай и дурная привычка копать норы в зимнем лесу с шумом, который может ненароком разбудить спящего неподалёку мишку, вынуждала оставить Дымку дома. Павел двинулся дальше, не опуская ружьё. Вокруг было настолько тихо, что он слышал стук собственного сердца.

Оглядев следы рядом с запорошенным снегом зимовьем, парень убрал ружьё. Волнение понемногу отступало. Медведь явно топтался около избушки, но дверь была закрыта, а совсем крохотные оконца — целы. Их специально делали небольшими, чтобы хищный зверь не мог забраться через них в избу. Особенно когда там пережидали непогоду или просто отдыхали путники. Медведь — зверь сурьёзный, говорил Павлу отец. Шатуны целенаправленно выходят к избам. Знают косолапые, что можно поживиться в человеческом жилище. Но тогда почему он не разбил окна и не попытался выломать дверь? Павлу представилось, как медведь на задних лапах аккуратно подходит к зимовью и осторожно заглядывает в разрисованное морозом окошко. Не найдя того, что искал, он также тихо, на двух лапах, скрывается за ближайшим ельником. Чушь какая!

Павел вошёл в избу. Было по-прежнему тихо. Он огляделся, проверил припасы. Выложил в навесной шкафчик несколько упаковок спичек и мешочек соли, специально взятые из дома. Крупы, мука и несколько банок с мясными консервами стояли нетронутыми. На ближайшее время припасов тут было достаточно. Рядом с маленькой печкой-буржуйкой лежали сухие дрова и целый мешок коры для розжига. В бочках полно замёрзшей воды.

Павел посмотрел на часы. Пора было возвращаться. Обратный путь займёт примерно четыре часа, до темноты как раз успеет вернуться. Ну всё, теперь домой.

Звуки далёких выстрелов заставили его выскочить из избы. Стреляли примерно в километре от того места, где недавно проходил Павел. Браконьеры! Бежать туда на лыжах — со всех сторон проигрышный вариант. Браконьеры обеспечены хорошими снегоходами и прочей техникой. Но и ничего не предпринимать Павел не мог. Он закрыл за собой тяжёлую дверь избы, навалившись на неё плечом, и как можно быстрей поспешил по своей же лыжне обратно.

Выстрелы повторились.

Сердце в груди громко колотилось. Павел взмок, рубашка липла к спине. Мороз делал своё дело, покрывая инеем ресницы, брови и недельную щетину. Лёгкие горели от морозного воздуха, но Павел продолжал бежать по лыжне, не обращая на это внимания. Армия научила его держать темп и сделала ещё выносливее.

Обходя по тропинке густой ельник, Павел услышал звук моторов. Он выхватил из-за плеча ружьё и прибавил шаг. Выбежав в пролесок, парень увидел, как двое мужиков грузят тушку медвежонка на сани, прицепленные к снегоходу, а ещё двое держат ружья на изготовку.

— Суки, что ж вы творите! А ну! Ни с места! – закричал Павел.

Мужики обернулись, замерли. Посмотрели друг на друга с усмешкой. Стоявшие с ружьями целились ровно в Павла. Он понимал, что из этой ситуации может не выйти живым. Но взял себя в руки, чтобы не показывать волнение.

— Мужик, давай по-хорошему. Не доводи до греха. Мы в людей не стреляем! — Один из четвёрки как-то нелепо помахал рукой в сторону лыжни. Он выглядел старше остальных. Видимо, главный.

— До греха, говоришь? А это что, по-твоему? – Павел кивком указал на сани, где лежал труп медвежонка. Голова зверёныша свесилась набок. Из носа еле заметно текли тоненькие алые струйки.

— Какие у тебя шансы, парнишка? Ну, подстрелишь одного из нас, и что? А дальше-то? Ты, наверное, ещё и не придумал. Чё стоишь? Вали, давай!

Павел продолжал стоять, не опуская ружьё.

— Слы-ыш! Топор, чё ты с ним цацкаешься? — ворвался в диалог хамоватый сиплый голос, — давайте завалим его уже, раз он такой тупой! Нам всё равно всем уголовка светит.

— Заткнись, плюгавый! Ещё раз таким тоном со мной заговоришь, я тебя самого завалю! Понял меня, окурок?! — рявкнул старший, и тот, как послушная собачонка, притих. Разве что уши не прижал.

– Мужик, ну чё, по рукам? Мы поехали? Давай, вариантов нет у тебя. Уходи, слово даю — отпускаем.

Главный даже опустил оружие, показывая, что стрелять не собирается — в отличие от подельников, которые смотрели на Павла через прицелы винтовок. Так, дворовые псы смотрят на загнанного к забору кота.

Ненавидящим взглядом Павел буравил всех четверых ублюдков. Вариантов и правда не было. Человек, которого плюгавый паренёк назвал Топором, был прав. Главное, чтобы сейчас они его отпустили. Доверять свою жизнь нелюдям Павлу совершенно не хотелось, но он опустил ружьё. Будь что будет. Убьют — значит, такова его судьба. Мужики расценили жест Павла как согласие. Лихо вскочили на снегоходы и рванули с места — только снежная каша полетела во все стороны. Объезжая Павла, они направились в сторону зимовья. В нескольких километрах отсюда был съезд, а дальше и сама дорога. Павел понял, что машины они припрятали где-то там. Пока он добежит до деревни, их и след простынет.

"Сволочи!" — пронеслась в голове злобная мысль. Затем Павел сорвался: — Суки!

В нескольких метрах отсюда, там, где возвышались невысокие поросшие кедром холмы, послышался сдавленный стон. Парень вздрогнул, поспешно поднял ружьё и посмотрел в прицел. В снегу за кедрами что-то темнело. Павел медленно пошёл к цели. Лыжи застревали в рытвинах от произошедшей здесь "охоты". Он остановился, не опуская ружьё, затем снял лыжи и рюкзак и пошёл дальше, как можно тише ступая на окровавленный снег.

Под елью лежал медвежонок-подросток. По внешним признакам ему было чуть больше года. Ещё не самостоятельный, но уже и не дитя. Окровавленный бок зверя тяжело вздымался. Шерсть на боку была пробита, а из раны, пульсируя, лилась тёмная кровь.

— Вот суки! Хоть бы добили, твари, – Павел прицелился. Ему ничего не оставалось, как только добить умирающее животное.

Вдруг медвежонок приоткрыл глаза, поднял голову и посмотрел на парня таким неестественным для зверя взглядом, что Павел даже опешил. Он силился нажать на спуск, но не мог. Из больших карих глаз зверя катились слёзы. Парень обмер, выронив ружьё, и, словно по наитию, сделал неуверенный шаг в сторону подранка.

— Я помогу, слышишь? Только дай мне тебе помочь! Я не обижу. Ты это… Только не дёргайся!

Павел подошёл к медвежонку так близко, что мог рукой дотронуться до морды. Медведь спокойно лежал и смотрел на него. Если бы не шок от ситуации, Павел мог бы поклясться, что во взгляде зверя чётко читается: "Помоги мне!". Он убрал "Штуцер", и, присев рядом, осмотрел рану. Сквозная! Пуля пробила бок и вышла с другой стороны по касательной. Может быть, жизненно важные органы не задеты, но кровопотеря... Нужно что-то делать и немедленно, иначе зверь будет долго и мучительно умирать.

— Ты только потерпи до дома, маленький! Я помогу!

Медвежонок понюхал руку парня, жадно втягивая воздух ноздрями и как-то не по-медвежьи вздыхая. Потом глаза его начали закрываться, и он обмяк. Павел не стал медлить, выхватил из рюкзака походный топорик, подбежал к разлапистой ели и начал отрубать крепкие ветви. Перевязав плотной бечёвкой несколько пышных лапников, он соорудил лежак. Из двух верёвок скрутил лямки на плечи и пояс на манер упряжки. Барахтаясь и увязая в снегу, парень затянул зверя на волокуши. Медвежонок был без сознания. Сначала Павлу показалось, что тот уже не дышит. Но приглядевшись, он различил, что бока зверя изредка вздымаются.

Павел шёл медленно и с трудом тянул за собой умирающего зверя. Тело горело, немели уставшие ноги. До деревни оставалось километров пять. Сгущались сумерки, пошёл густой снег, видимость упала почти до нулевой. Павел боялся не успеть, боялся, что принесёт домой труп. Эта мысль заставляла его двигаться вперёд. Вдали послышался знакомый лай. А ещё через сотню метров Павел разглядел знакомый силуэт и бегущую рядом Дымку.

— Папа? — удивился парень. Подбежала радостная собака и разом развеяла все его сомнения. Действительно, впереди, опираясь на трость, шёл Михаил Сергеевич.

— Папа, ты зачем вышел?

— Слава богу, живой! – Михаил Сергеевич остановился, согнулся ещё сильнее, держась за сердце и пытаясь отдышаться. Дымка, поскуливая, тёрлась у его ног.

— Пап, что случилось?! Как ты вообще сюда добрался?

Михаил Сергеевич выпрямился, оглядывая ношу Павла.

— Мертва?

— Нет, сильно ранен. Пап, нет времени говорить, он еле живой.

— Она это. Она. Ты их различать разучился?

— Да не до этого мне, пап.

— Ладно, иди, я сзади пойду. Помочь не смогу, самому бы дотелепать обратно теперь.

— Ты зачем вообще за мной пошёл?

— Славик позвонил. Он как раз ехал к нам, отдать твои бумаги и отчёт лесников забрать. По дороге наткнулся на такую картину. Два перевёрнутых снегохода, рядом два истерзанных тела, словно по ним катком проехались. Дальше внедорожник с прицепом. Один с раздавленным черепом так и сидел за рулём. Второй, видимо, успел выбежать из машины. Но недалеко. Разорвали его почти пополам. Славик сказал, что с трудом узнал одного. Браконьер со стажем, так сказать. Видимо, на шатуна нарвались, хотя по рассказу Славика там их было, как минимум, два…

— А медвежонок?

— Какой ещё медвежонок? Славик сказал, пустые были.

— Пап, я их нагнал. Но ничего не смог сделать. Отпустил. Они с собой одного медвежонка успели забрать, но тот вроде мёртвый был. А потом её нашёл, – парень кивнул в сторону подранка.

— Ладно, разберёмся дома, в тепле. А то, понимаешь, старые кости плохо согревают.

Скоро они уже были дома. Позвали Василия Петровича на подмогу, затащили медвежонка в сени. Михаил Сергеевич обработал и зашил рану. Всё это время медвежонок не приходил в себя, а только тяжело дышал и вздрагивал всем телом. Совместно приняли решение оставить его в сенях. Будь что будет, как говорится. Но медвежонок должен был выкарабкаться.

Павел всю ночь не сомкнул глаз. Он сидел в кухне, обдумывая произошедшее. Вскоре в дверях показался Михаил Сергеевич.

— Ты чего, не ложился ещё? – беспокойно спросил он сына.

— Сон не идёт, в голове всё это крутится.

— Как бы это сейчас ни прозвучало, Паш, но это и есть твоя работа. Можно сказать, прошёл боевое крещение.

— Я там от избушки, зимовья нашего, следы видел. Странные следы! — начал Павел, подняв взгляд на отца.

— В чём же странность? – Михаил Сергеевич присел напротив и закурил.

— Знаешь, как будто медведь долго шёл на задних лапах. Так не бывает. Ну, сто метров, ну, двести. А тут почти километр прошёл. И ровно до избы шёл. Целенаправленно, как будто. Я поначалу даже напрягся. Думал, он внутри, но нет. Тихо там, пап, ничего не сломано. Ничего не разбито. Очень странно всё. Я вот думаю… Думаю, это медведица ходила и искала свой выводок. Видно, что-то разбудило медвежат. Они ж чаще всего залегают вместе с мамками.

— На двух лапах говоришь…

Михаил Сергеевич весь помрачнел, задумался, как будто завис.

— Папа…

Взгляд отца буравил пустоту.

— Пап!

— Да… да.

— В чём дело? Что ты знаешь?

— Я эти пробуждения зимой тоже объяснить не могу. Они не голодают. В лесах более чем достаточно ягод, грибов, орехов и мелкой дичи. Сытые они, понимаешь? А те, кого разбудили браконьеры, долго не живут.

— Что о следах можешь сказать? Есть мысли, почему медведь так шёл?

Павел пристально смотрел на отца, пытаясь уловить малейшее движение морщинок на его лице.

— Кое-что не даёт мне покоя. Я тебе не рассказывал, да ты и не спрашивал. Может, и не нужно это.

— О чём ты?

— О смерти мамы, — Михаил Сергеевич махнул в сторону холодильника.

— Причём тут мама?

— Принеси мне беленькой, сын.

— Нельзя ведь тебе! И так сегодня нагрузка большая была!

— Паша, о том, что я тебе расскажу, без этого никак.

Павел не стал продолжать спор. Ясно было, что отец просто так не будет молоть языком. Смиренно поднялся, достал из холодильника запотевшую бутылку и поставил на стол. Михаил Сергеевич налил себе, выпил, даже не поморщившись, а затем закурил.

— Когда я нашёл маму, то даже не сразу понял, что она мертва. Она лежала аккуратно, словно сама прилегла на поляне. Словно спала она, понимаешь? Я не хотел тебе рассказывать об этом, не смог! Не хотел ранить тебя ещё сильнее.

— Пап, я ни в чём тебя не виню. Никто не мог предугадать, что сердце молодой женщины не выдержит.

— Нет, Паш, это было не сердце.

— Что ты имеешь в виду?

— Её убили…

Брови Павла сошлись у переносицы, образуя неглубокую морщинку. Он смотрел на отца непонимающим взглядом, а внутри всё сжималось. Перехватило дыхание. Слова "её убили" бились в голове отбойным молотком, отдаваясь эхом в тихом доме.

— Мама умерла от остановки сердца…, — прошептал Павел.

— Именно это я и сказал тебе. Знали правду только я, судмедэксперт и Олег с Володей.

— Ничего не понимаю… почему ты мне не сказал? Как её убили, кто это был?! – глаза Павла блестели от подступающих слёз, голос дрожал, сердце бухало в груди, и его удары отдавались в висках.

— Выпей, сынок! Я и сам до конца не понимаю, как это вышло, – Михаил Сергеевич разлил водку по стаканам, а затем протянул один сыну. Павел залпом влил в себя горькую.

— Когда я нашёл её, первое, что я заметил, это нечёткие следы на земле. Следы задних медвежьих лап. Я сперва подумал, что это человеческие следы, но быстро отмёл эту мысль. Иногда нечёткий след медведей путают с человечьими. Ну, это ты знаешь. Но это точно были медвежьи следы, сын. Их было немного, они уходили в траву, а там плохо видно. Мама не боролась, я почему-то уверен в этом. Не кричала, потому что я бы услышал. Корзинка с грибами стояла аккуратно под елью, – Михаил Сергеевич выпил. Помолчал.

— Ей сломали шею. Аккуратно, как ломают профессиональные бойцы. Ни подтёков, ни синяков, ничего. Она лежала лицом вверх, раскинув руки в стороны как ангел.

Других следов, кроме медвежьих и её собственных, я не нашёл.

— Ты хочешь сказать, маму убил медведь? Просто подошёл к ней и сломал ей шею?

— Я говорю то, что видел и что считаю правдой, — Михаил Сергеевич выдержал паузу, отвернулся к окну, за которым была непроглядная темнота. Затем продолжил: — Есть одно сказание в этих краях...

Павел смотрел на отца, силясь уловить в его мутном взгляде проблеск разумного.

— В каком году это было, я не знаю, но жил такой князь Василько Ростиславович. Он заключил союз с народом, именуемым берендеями. Так вот, по сказаниям народ этот был непростой. На поле битвы обращались они в могучих беролаков, оборотней-медведей.

Павел скептически посмотрел на отца, но того недоверие сына ничуть не смутило:

— Долго служили они разным князьям на Руси, а после куда-то бесследно исчезли. Но ходит такая легенда, что ушли берендеи в глухие таёжные леса, скрылись под землёй, выходя на поверхность в личине медведей. И живут по сей день на просторах тайги. Не теряя разума, не забывая, кто они такие. Староверы этих мест рассказывали, что беролаки — это единственные оборотни, которые обращаются по собственному желанию и не теряют при этом память. Охраняют теперь матушку их, тайгу, и наказывают тех, кто бесчинствует на её просторах.

Павел не мог поверить, что отец рассказывает о таких вещах и думает, что это может быть правдой. А главное, что "это" — причина гибели его матери!

— Пап, ты… в порядке? — Павел без спросу вынул сигарету из отцовской пачки и закурил.

— Помолчи! Я ещё не закончил! – рыкнул Михаил Сергеевич на сына. Глаза его потемнели.

— До переезда в Большую медведицу и знакомства с Ниной я промышлял нечистыми делами. Молодой был, хотелось лёгких денег. Старый друг предложил работёнку, за которую должны были заплатить неплохую сумму. Я, не раздумывая, согласился. Работа заключалась в следующем: нужно было отслеживать медведей с медвежатами, а после привозить любителей пострелять по загнанным животным.

Отец опустил глаза, сверля взглядом пустую рюмку.

— Это не было охотой как ты уже понял. Это были игры богатеньких детишек. Я делал это несколько раз, пока не стал свидетелем этих издевательств. Беременную медведицу сильно ранили, загнали на поляну и окружили. Накинули на неё металлическую сеть, привязанную к "УАЗу", чтобы она не могла напасть или защититься. Эти изверги жгли костёр, брали длинные палки, накаливали и тыкали ими медведицу, пока она не отключилась. Я раньше никогда не видел такой жестокости. Не смог больше ни за какие деньги делать это. А через пару месяцев прочитал в газете, что в лесопосадке… В той самой, куда я отвёз этих изуверов, грибники нашли мёртвую изуродованную женщину. Беременную. На теле её были десятки ожогов. Дело списали на маньяка. Я тогда чуть с ума не сошёл. Пил долго. Закрылся в своей городской квартире и боялся даже в магазин выйти. Мне снились кошмары, я просыпался в поту. Напивался и снова будто в яму проваливался. Я и егерем стать решил, чтобы искупить вину за всё, что натворил. Со временем жизнь наладилась. Кошмары прошли. С выпивкой я совсем завязал. Списал всё на стресс. Направили меня в Большую медведицу старшим егерем, вместо Бориса Алексеевича. Он как раз ушёл на покой, двадцать лет в лесу отработал. Потом я познакомился с твоей мамой. Жили хорошо, спокойно. Я и подумать не мог, что Тайга, — отец выделил это слово, — потребует возмездия. Я не знал, что она всё помнит. Почему не меня убили, я понимаю. Чтобы страдал всю оставшуюся жизнь и помнил. Чтобы мучился потом и корил себя.

Михаил Сергеевич заплакал:

— Твоя мама рассказывала мне эту легенду! А я не верил ей, или боялся поверить... Отшучивался, говорил что это всего лишь байка деревенская. Как и ты сейчас, сынок! А теперь вот… — он утёр лицо рукавом рубашки и затих.

Павел пребывал в прострации от услышанного. Не сказав ни слова, он ушёл в свою комнату.

Уснуть Павел не смог. Тихо сидел на диване, глядя в одну точку, а в голове вертелся безумный рассказ отца и недавние события. За окном постепенно рассветало.

Павел вышел в сени проведать подранка и замер. На старых дублёнках и куртках, которые они с отцом подстелили под раненого медвежонка, лежала голая темноволосая девушка. На правом её боку багровела повязка. Парень не мог поверить своим глазам.

- Спасибо, папа… теперь у меня глюки!

Он ущипнул себя сильно, до боли, — не сплю…,— наклонился, нерешительно прижал руку к обнажённому бедру незнакомки, ощутив, обжигающе холодную кожу под ладонью, — это не глюк…

Павел наконец опомнился, подхватил девушку на руки и занёс в дом. В комнате он заметался растерянно и позвал отца. Тот, по всей видимости, спал в зале. Павел не понимал, что ему делать. В голове крутились десятки мыслей, но ни на одной он не мог остановиться. Уложив девушку на свой диван, Павел накрыл её тёплым одеялом и взял за холодную руку, чтобы проверить пульс. Пульс был, но очень слабый. Или это только кажется и она мертва? Она же такая холодная! Павел аккуратно приложил голову к груди в надежде услышать стук сердца. Бьётся!

В комнату зашёл ничего не понимающий после сна отец. На лице Михаила Сергеевича читалось удивление пополам со странным облегчением. Возможно, теперь сын не будет считать его сумасшедшим.

— Пап… Это, похоже… Это наш подранок! — Павел посмотрел на отца, понимая весь абсурд сказанного и одновременно стыдясь, что ночью чуть было не назвал его безумцем.

— Теперь веришь? – тихо спросил отец.

— Но как?

— Да откуда ж я знаю, сынок? — В эту секунду уже Михаил Сергеевич посмотрел на сына, как на дурака.

— Только что нам теперь с этим делать — ума не приложу? – Павел уселся на пол, не отводя глаз от девушки.

— Может, выкарабкается… там посмотрим!

Весь день Павел находился рядом с девушкой. Обрабатывал рану, которая странным образом уменьшилась, перешёптывался с отцом, то и дело заглядывающим проведать гостью. А иногда просто молча смотрел на неё. Странностей за последние сутки Павел увидел и услышал достаточно, чтобы предположить, что у этих существ раны заживают быстрее, чем у обычных людей. Она уже не выглядела умирающей жертвой изуверов. Тело её больше не было холодным. Девушка выглядела так, будто просто крепко спала. Лишь глаза под веками еле заметно двигались.

Внешне она очень отличалась от тех, что парень видел за свою жизнь. Мягкие черты лица, очень густые и широкие брови, длинные ресницы. Россыпь тёмных веснушек покрывала розовые щёки. Длинные тёмно-каштановые волосы (Павлу больше нравилось называть их бурыми) спадали с подушки на край дивана и едва не доставали до пола. Тело сильное — как у актрис, играющих роли женщин-викингов. Вся она была словно из другого мира. Амазонка тайги, не иначе. Поджарая и мускулистая, но сейчас такая хрупкая и беззащитная!

Пока Павел разглядывал спящую девушку, та распахнула глаза. Да так неожиданно, что парень подскочил и колченогий табурет завалился набок. Её большие карие глаза с сильно расширенными зрачками смотрели прямо на него. Взгляд был спокойным. Лишь одеяло приподнималось от мерного дыхания. Она точно знала, что находится в безопасности, что тут ей не причинят вреда. Павел подошёл ближе и присел у дивана.

— Привет, — растерянно протянул он, – ты помнишь, что случилось? Говорить можешь? Не бойся, теперь с тобой всё будет хорошо. Мы тебя не обидим.

Девушка закрыла и открыла глаза, давая понять, что помнит. Затем подняла руку и прижала палец к губам.

— Мне замолчать? – недоумённо произнёс Павел.

Девушка покачала головой. Она опять сделала этот жест, приложив палец к губам, а затем дотронулась до своего плеча.

— Ты…это. Ты не умеешь? Ты не умеешь говорить! — догадался Павел, и девушка медленно кивнула.

— Сейчас, я принесу попить. Ты, наверное, хочешь пить?

Она снова кивнула.

Павел забежал в кухню. Там, читая какую-то книгу, сидел отец.

— Пап, она пришла в себя! – зачерпывая из фляги воду, закричал парень и рванул обратно.

Девушка стояла у окна. Павел отвёл глаза, стараясь не смотреть на обнажённое тело.

— Погоди, я дам тебе что-нибудь надеть. Вот, возьми воду. Пожалуйста, возьми. Тебе нужно попить.

Но девушка прошла мимо него на кухню. Михаил Сергеевич, плетущийся в комнату, столкнулся с ней у входа и ахнул, выронив от неожиданности трость. Девушка подхватила мужчину, не давая ему упасть. Затем обошла его и направилась к выходу. Павел пошёл следом, глядя как она, словно зверь, задирает голову и с силой втягивает воздух ноздрями.

— Постой! Ты ещё слаба, тебе нужно поправиться. Оставайся у нас. Сейчас я поесть чего-нибудь соображу…

Девушка остановилась и посмотрела на парня с такой тоской в глазах, что он сразу всё понял. Ей нужно уходить. Туда, где её ждали родичи.

Павел всё равно хотел остановить её, но схватить за руку так и не решился. В голову лезли глупые объяснения: негоже, мол, девке голышом по деревне идти, какой бы маленькой та деревня ни была. Увидеть могут. Да и стемнело уже. И холодно, а она голая совсем…

Но Павел ничего не успел сказать. Внезапно у ограды залилась свирепым лаем Дымка. Павел подбежал к окну. За забором на задних лапах стояла огромная бурая медведица. Казалось, если она немного надавит на него, забор рухнет, как карточный домик. Шкура медведицы выглядела изрядно потрёпанной. Зверь явно устал и выбился из сил.

Медведица жалобно заревела, словно призывая кого-то. И в этот момент дверь сеней распахнулась. На крыльцо вышла девушка. Ступая босыми ногами по снегу, она прошла во двор. Дымка тут же заскулила, поджала хвост и скрылась в будке. Девушка встала на колени, перекувыркнулась через голову, и на её месте возник бурый медвежонок. Тот самый спасённый Павлом подранок. Он, слегка прихрамывая, кинулся к забору, но вдруг остановился, встал на задние лапы и обернулся в сторону окна.

Во взгляде медвежонка Павел прочитал благодарность. Он прижал ладонь к холодному стеклу и прошептал одними губами:

– Береги себя…

Вдалеке еле слышно закричали сычи. Большая медведица высыпала из своего ковша мириады других созвездий.

Михаил Сергеевич подошёл к парню и похлопал его по плечу.

— Ты всегда был лучше меня, сынок. Ты хороший человек и правильный егерь.

Павел промолчал. Он ещё долго смотрел вслед уходящим детям тайги, чувствуя себя живым, нужным здесь. И счастливым.