Я с тобой

Закатное солнце отразилось в карих глазах. Капитолина прищурилась, огляделась воровато. Пригнувшись, юркнула в палисадник, обходя заросли кусачей крапивы. Затаилась под нужным окном. Из дома доносились приглушённые звуки работающего телевизора и невнятное бормотание. Сердце затрепыхалось испуганным воробушком. Капитолина тихонько постучала в мутное стекло и замерла в ожидании. Занавеска шевельнулась, и в окне показалась Лена. Ресницы слиплись, веки припухли, впалые щёки покраснели от слёз. "Капитолина стиснула зубы: опять Ленка зарёванная. И ясное дело, отчего". Деревянная форточка отворилась, издав противный скрип. Лена высунулась в неё, зашептала.

— Она уже выжрала бутылку. Скоро должна заснуть, и тогда я выйду. Дождись меня.

— Я буду в сарайке, — сказала Капитолина, отмахиваясь от настырного гнуса.

В деревянном заборе не хватало досок, и худенькая Капа протиснулась сквозь щербатую преграду. Как партизан, прокралась к двери козлятника.

Ещё месяца не прошло, как мать запретила Лене дружить с Капитолиной. Людка подвыпила и занялась воспитанием дочери прямо во дворе. Хлестала шланга для полива. Лупила, не жалея сил, так злобно, что на коже Лены расцветали багровые полосы. Лена, сперва пыталась кричать и уворачиваться, но после замолкла и едва успевала прикрываться от ударов импровизированной плети. Было у Людки такое обыкновение — лупить первым что под руку попадётся. Наказывала за то, что Лена загнала коз с пастбища на полчаса позже, чем положено. Капа тогда вооружилась обломком кирпича, влезла на забор и закричала:

— Не бей её тварина!

Капе тоже влетело тем самым шлангом, да так, что она стала хуже слышать на левое ухо. Своей матери не жаловалась. Мать Капитолины отличалась от Людки тем, что пила запоями и не работала. От пьяной матери Капа ловко уворачивалась, а та в хмельном угаре быстро забывала, за что хотела проучить. Не пожаловалась и участковому, выбежавшему на крыльцо дома. Участковый Ковальчик за приплюснутый нос и пивное пузо получил у подруг прозвище Кабанчик. Он потерянно озирался, заправляя рубашку в расстёгнутые брюки. Вероятно, побоялся угодить любовнице под горячую руку и безучастно засеменил долой, ускоряя шаг.

Тогда пришло осознание, что помощи ждать бессмысленно. С тех пор Капа наведывалась к Леночке тайком, когда у тётки Людки были выходные.

Внутри сарая нестерпимо воняло. Козы забеспокоились, заблеяли невпопад. Капитолина шикнула на них. Животные разом смолкли. Капа хмыкнула:

— Понятливые тварюшки. Нахватало, чтобы эта ведьма старая застукала меня здесь.

Капа пробралась в угол сарая и уселась на куче сена. Время тянулось издевательски долго. Капитолина успела посчитать щели в дощатой стене, сложить кучку из соломинок одинаковой длины, и чуть не уснула.

Дверь скрипнула. Капа затаилась, боясь дышать. Кто-то вошёл.

— Капуша, ты здесь?

Капа облегчённо выдохнула. Выбралась из кучи и отряхнула налипшую на сарафан солому.

— Я тута... Мамка уснула?

— Угу. Еле отвязалась.

Ленка села на низенькую табуретку. В тусклом свете лампочки, освещающей лишь часть козлятника, Капа заметила, как по раскрасневшимся щекам подруги ползут слёзы.

— За что на этот раз?

— Пожрать я, видите ли, не приготовила. Она вкалывает весь день, а я, сука неблагодарная, на всём готовом живу. Совсем как папаша, мол.

Капа подошла ближе, крепко обняла подругу. Лена беззвучно заплакала. Задрожали худенькие плечи. Урок плакать без всхлипов девочка усвоила на всю жизнь. Если реветь, мать будет лупить сильнее.

— Давай сбежим, — шепнула Капа, заранее зная, что подруга не согласится. Но чувствовала — так правильно.

— Ну куда мы сбежим, глупая?

— Да хоть на дачи вон! Всё лучше, чем здесь.

— Нет, Капуша. Ты опять забыла про Кабанчика. Мамке не составит труда найти меня с помощью этого участкового, — Лена вытащила застрявшую в волосах Капитолины соломинку, — у меня есть другая идея.

— Чего это ты удумала?

— Я завалю её, — сквозь зубы прошипела Лена.

Глаза Капитолины округлились. Заикаясь, она переспросила:

— Ты же несерьёзно? Ты-ы... Ты же пошутила, а?

Взгляд Леночки пронзил её. Капа, потерявшая дар речи от осознания, что подруга не шутит, беззвучно открывала рот, точно рыба.

— Выдохни уже и сядь. Никто и не поймёт, что я убила.

— Как это?

— А вот так!

Капитолина пригляделась к жителям сарая. Будто козы могли выдать эту ужасающую тайну.

В противоположном углу козлятника кто-то тяжело всхрапнул, завозился. Подруги уставились в сторону звука и затихли. Заворчало, зачавкало, и на свет выплыла аспидно-чёрная мохнатая башка с огромным рогом. Янтарные глаза с горизонтальными зрачками уставились на подруг. Хозяин сарая смачно фыркнул и, вдавливая копытами в пол влажную солому, подошёл ближе к девочкам.

— Ой, ты прям чёрт из сказки! — прошептала Капа.

— Боря. Мой Борюся.

Ленка погладила козла, почесала за ухом. Коснулась пальцем сломанного рога. Капитолина кашлянула, напоминая подруге о разговоре.

— Сивуха ядовитая была, — продолжила Лена,— перепила лишка. Мало ли чего в неё барыги набодяжили. Кто будет разбираться? Не знаешь, что ли, как алкаши местные дохнут от неё? Сначала слепнут, потом ноги у них отнимаются. А после этими самыми ногами вперёд их выносят. Как Толика, отчима моего.

— И как ты её заставишь выпить столько?

— Завтра у неё выходной. Она меня после обеда за бутылкой пошлёт. Сама знаешь, в это время она со мной по нормальному, даже дочкой называет, а не как обычно. Я уже приготовила таблетки, растолкла и спрятала в бумажный конверт. Надёжно.

— А вдруг не сработает?

— Сработает. Там лекарства от всего на свете. Всё, что было в аптечке, и даже просроченные нашла. И обезболивающие, и антибиотики, и успокоительные всякие.

— Ты откуда такое знаешь?

— В кино видела. Там героиня горсть таблеток съела зараз и умерла. Ещё я слышала, что нельзя лекарство с алкоголем мешать. Сработает, вот увидишь.

Капитолина поднялась и прижалась к подруге. От Леночки пахло козьим молоком, берёзовым веником и ещё чем-то родным, хорошо знакомым. В носу защипало.

— Может, всё же убежим, а, Лен? Мать струхнёт, опомнится и перестанет тебя кошмарить. Ну, подумай!

Борька, словно поддерживая предложение Капитолины, ткнулся мордой в хозяйку. Ухватил зубами край косынки. Потянул. Ленка отстранилась, машинально прикрывая голову руками. Из-под ладоней торчал русый ёжик волос. Притопнула на Борьку и твёрдо сказала:

— Она и рада, если я сгину. Но если возьмётся искать и найдёт меня, я покойник, Кап. Или ты забыла, что было в прошлый раз?

— Как такое забудешь…

Капитолина отобрала у Бориса косынку, подошла к Ленке, — я всё помню… — потом распрямила платок и аккуратно повязала его на голову подруге. Глаза Лены поблёскивали, наполняясь слезами. Она уткнулась лицом в грудь Капы.

Когда Капитолина впервые стала свидетелем этих изуверств, что-то внутри неё надломилось. С каждой пролитой слезинкой Леночки, с каждым новым синяком это "что-то" ширилось, образуя кровоточащий нарыв. Рана разрослась, обернулась зияющей пустотой, заставляя болеть детское сердце. Колючие оковы обиды сдавливали грудь, не давая сделать вдох. Неспособность защитить подругу, единственную, самую близкую на всём белом свете, была сравнима с пыткой.

Капе вдруг показалось, что из душевной раны хлынула жгучая кровь и ненавистью разлилась по всему телу. Капа отстранилась на мгновение от подруги, чувствуя, как кровь устремляется вниз. Опомнилась, стряхнула с себя липкое видение. Это была не кровь, а горячие слёзы Лены, пропитавшие ткань сарафана. Всё было неправильно. Неестественно и жутко. Опасно и скверно. Капа это понимала, а от понимания делалось ещё страшнее. Капитолина взглянула в изнеможённые глаза Ленки и вытерла слёзы с её лица.

"А ведь и правда. Куда от неё сбежишь-то?" — подумала она и прошептала:

— Я с тобой.

***

Капитолина проснулась ближе к обеду. В окна барабанил дождь. Она с головой закуталась в колючее покрывало, сунула босые ноги в стоптанные калоши и выбежала на крыльцо. Небо, насколько смогла разглядеть девочка, было затянуто серой пеленой. Около крыльца в луже плавали окурки, точно крошечные кораблики.

Капа подумала о Леночке и вспомнила вчерашний разговор. Желудок испустил протяжное урчание, а рот заполнила кислая слюна. Дурнота не хотела отступать. То ли из-за голода, то ли от волнения. А может, от всего сразу.

Из комнаты матери доносился громоподобный храп. Капитолина приблизилась к двери, приоткрыла её. На койке, ближе к стене, спала мать, а рядом, раскрыв рот, тарахтел, как старый комбайн, дядя Женя. У койки стояло жестяное ведро с непонятным содержимым. Повсюду валялись пустые бутылки и грязные вещи. Смердело букетом из сивушного перегара, сырых окурков и немытых тел. Капа поморщилась. Желудок сдавило спазмом, и она поспешила закрыть дверь. Прошла на кухню.

Стол венчали всё те же вездесущие бутылки, стояли банки из-под рыбных консервов, набитые сигаретными окурками, валялись замусоленные сухари и коробки доширака с остатками засохшей лапши. Желудок неистово урчал, и Капа с надеждой открыла холодильник. На полке среди заплесневелых банок лежал ломоть заветренной ливерной колбасы. "Собачья радость" — так ливерку называла мать. Ничего, сойдёт.

После скудного перекуса Капа разместилась в кресле, подобрала под себя босые ноги и стала ждать. За окнами сверкало, раздавались раскаты грома. Дождь усиливался, и стук капель навевал сомнения. "Уже совсем скоро мамка отправит Ленку за бутылкой, и тогда она постучит в окно, чтобы предупредить меня. Точно постучит, мы ведь договорились". Эти мысли вызвали тягучее чувство где-то в груди. Капитолине казалось, что продумали они всё до мелочей, но волнение и не думало отступать. Капа боялась, но не за себя. Постоять за себя она умела, хоть и была на два года младше Лены.

***

Вспомнилось Капитолине, как в начале лета, когда мать Лены ещё не запрещала им дружить, Капа играла с однорогим козлом Борькой у дома подруги. Никто не мог точно сказать, когда Борис сломал один рог. Он, как говорила Ленка, был "бодючим", но на людей не нападал. Гонял соседских петухов, гусей да бродячих собак. Да и сам Борька больше походил на большого доброго пса. На выпасе держался рядом с девчонками, а не со стадом. Наблюдал за играми, коротко "бекая", давал себя гладить и чесать за ухом.

Капитолина плела венки из полевых цветов и украшала ими целый рог Бориса. Козёл презабавно крутил мохнатой башкой, высовывая длиннющий язык, но цветы достать никак не мог. Смотрел глуповато, хлопал чёрными ресницами. Однажды Лена засобиралась бог знает куда, упросив Капу приглядеть за стадом.

— Капуля, я быстренько. Одна нога здесь, другая там. Коз не бросай только.

Донимать Борьку Капе вскоре наскучило. Полуденное солнце норовило изжарить, лишало сил. Капа перебралась в тенёк пышного тополя, улеглась в заросли густого спорыша. Борис, увязался за Капой, потоптался немного и лёг рядом. Сладкую дрёму девочки прервал приближающийся надрывный плач. Капитолина вскочила, в глазах потемнело. Она облокотилась на ствол дерева, часто заморгала, стараясь прогнать яркие вспышки в глазах. Пригляделась.

Плакала Лена. Она шла, с трудом перебирая босыми ногами. Волосы сбились в неряшливые колтуны, из-под перемазанной глиной юбки виднелись грязные бёдра, ободранные коленки сочились сукровицей. Но самым страшным во всём этом был взгляд Лены. В её глазах Капитолина прочла мольбу, отчаянье и какую-то глубинную, неведомую доселе обиду.

Козы забеспокоились, заблеяли. Борька поднялся, затряс косматой головой. Капа бросилась навстречу подруге, молча подхватила её и повела в дом.

Лена выдавила:

— Это Олег…

Отмыв и переодев Лену, Капа налила ей чаю. Затем накрыла пледом, присела рядом, погладила светло-русые волосы подруги, тогда ещё длинные, и сказала, еле сдерживая слёзы:

— Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось.

Лена смотрела с благодарностью и молчала в ответ. Что-то в её взгляде изменилось. Она словно увяла, как увядают цветы, сорванные злыми руками и выброшенные за ненадобностью. Перед Капой лежала не пятнадцатилетняя весёлая проказница Ленка, а побитая жизнью измученная девушка.

Капа не стала задавать вопросы. Понимала без объяснений, что случилось с подругой. В свои тринадцать она знала о том, отчего в нормальных семьях детей тщательно оберегают.

Лена не видела, как Капитолина, подавляя слёзы, буравила взглядом стену. Как напряглись от злобы скулы на детском лице. И не знала, какие сцены мести над ненавистным до глубины души паразитом, сотворившим это с Леной, рисовало воображение девочки.

***

Прошло две недели, и Лена начала приходить в себя. Перестала тайком лить слёзы, прячась от матери в козлятнике. Она окуналась в рисование, пока матери не было дома. Ленка и прежде любила рисовать и делала это весьма умело, но тётка Людка пресекала все попытки дочери заниматься творчеством.

На прошлый день рождения Лена подарила Капитолине её карандашный портрет. На нём Капа вышла немного грустной и чуть старше, чем была. Но девочка всё равно осталась в восторге. Только радость длилась недолго. Пьяная мать сорвала рисунок, приклеенный на стене у кровати, пока Капы не было дома. Искала, чем растопить печку. Капитолина тогда проплакала целую ночь, а позже созналась Ленке, что не уберегла её подарок.

Лена улыбнулась и, расцеловав мокрые от слёз щеки Капы, дала обещание, что нарисует ещё. Только на этот раз они будут на рисунке вместе. Сейчас Капа с любопытством разглядывала то, что нарисовала Лена. И каждый раз поражалась тому, что видела. На рисунках были изображены обнажённые человеческие фигуры с головами животных, или наоборот, животные, больше похожие на людей. Существа, созданные воображением подруги, их странные позы, причудливые переплетения вызывали страх. На бумагу Лена выплеснула самые болезненные фантазии. Мёртвые, изломанные, изъеденные язвами люди. В некоторых угадывались черты Олега, но в большинстве Капа отчётливо узнавала лицо Людки.

***

Стоял знойный июнь. Капитолина прибежала к подруге помочь управиться в огороде. Девчонки дурачились, поливались водой из шланга, визжали, смеялись, грызли огурцы и просто радовались жизни.

Тётка Людка выскочила из дома, как чёрт из пекла. По обыкновению взъерошенная. Лицо её налилось кровью, глаза почернели. Она буравила взглядом Лену, матерясь и крича, брызжа слюной:

— Шалава! Ах ты, потаскуха! Тварь!

Она схватила перекинутую через забор, спущенную велосипедную камеру, подбежала к насмерть перепуганной дочери и что есть силы размахнулась. Резина со свистом рассекла воздух и хлёстко шлёпнула Лену по лицу. Оторопевшая девочка схватилась за голову и, не успев закричать, упала на колени. Тётка Людка продолжала хлестать дочь. Невпопад, безжалостно, без разбора. По ногам, спине, голове, ещё, и ещё, и ещё. Она истерично выкрикивала в такт ударам:

— Шлёндра! Сука! Убью! Убью, тварь! Паскуда!

Капитолина вышла из оцепенения. Подбежала к Леночке и прикрыла её собой, дрожащим голосом моля не бить подругу. Только тогда тётка Людка прекратила осыпать дочку ударами и прорычала зверем:

— Пошла вон отсюда! – она замахнулась на Капу, — а ты, сука, малолетняя прошмандовка, бегом в дом!

Лена, захлёбываясь слезами, взглянула на Капитолину и срывающимся голосом попросила уйти. Капа помогла подруге подняться и, оглядываясь, неуверенно побрела к выходу. Забеспокоились козы. Подал жалобный голос Борька.

Ночью Капитолина не сомкнула глаз. Бродила по дому, стараясь не прислушиваться к стонам и звяканью бутылок в материнской спальне. С трудом дотерпев, когда стрелка часов укажет на восемь утра, Капа пулей вылетела из дома, оставив двери нараспашку. Бежала, отчаянно надеясь, что тётка Людка ушла на смену. Остановилась у окна, опасливо прислушалась. Переборов страх, забарабанила в стекло. Ответа не последовало. Не в силах дожидаться, она забежала в дом, взывая к подруге. В ответ Капитолина услышала глухой стон. Девочка вбежала в комнату. Лена лежала на кровати, укрытая с головой. Капа подошла ближе, встала на колени и потянула одеяло на себя. Оно не поддалось.

— Лен, я пришла. Что она сделала? Лена, ну, вылезай уже, давай! — срывающимся голосом позвала Капа.

Из-под одеяла донёсся придушенный всхлип, переходящий в стон. Лена внутри закопошилась, точно бабочка в коконе. Капа присела на край кровати, обняла вздрагивающий холмик:

— Поговори со мной. Я всю ночь не могла заснуть! Боялась, что приду сегодня, а тебя здесь нет. Что она что-то с тобой сделала.

Лена затихла, завозилась в своём импровизированном укрытии. Капитолина привстала. Одеяло распахнулось, а Капа, зажав рот руками, всхлипнула.

На голове подруги торчали неровные клочки остатков волос. Местами виднелись гладкие проплешины, а кое-где свисали русые пряди прежней длины. Там, где старая машинка зажевала, виднелись кровавые подтёки и подсыхающие корочки. Лена с трудом встала с кровати. Её лицо то и дело искажалось гримасой боли. Она всхлипывала и тяжело дышала. Если бы ей было чем плакать, она бы рыдала, но слёзы закончились. Осталась лишь всеобъемлющая физическая боль.

Капитолина смотрела на подругу, не отрывая глаз, и боялась даже моргнуть. Внутри девочки расползались злоба и обида за подругу, ненависть к изуверке мамаше.

"Как можно?! Как?! Как можно было сделать такое?!"

Лена подняла майку, хотя Капа и так видела на бёдрах, икрах и ягодицах пунцовые борозды. На худенькой спине не осталось живого места. Как провинившегося раба, которого избивали розгами, перед тем как казнить, так и Ленку — мать хлестала шнуром от пылесоса, а после обрила, как паршивую овцу.

— Кап-итош… — заикаясь, прохрипела Ленка, — Капитоша. Она так била! Я думала, не доживу до утра. Хотела убежать, а она крикнула:

"Только дёрнись, сука. Я же тебя из-под земли достану! Засуну в погреб и буду на твою тупую башку помои лить, пока ты, стерва, в дерьме захлёбываться будешь! Вся в своего папашу уродилась! Только и думаешь, как под какого-нибудь кобеля лечь! Проститутка!"

— Кап, она мой альбом нашла с рисунками и дневник прочла. Я… Я там про Олега писала. Понимаешь? Она убьёт меня теперь, она пообещала.

Лена разрыдалась, а Капа, выйдя из ступора, осторожно взяла подругу за руки, боясь причинить боль.

— Всё пройдёт, слышишь. Я с тобой. Она невечная. Она когда-нибудь состарится, а ты повзрослеешь и сможешь уйти от неё. Только нужно подождать. Слышишь, Лен, нужно потерпеть. Ты и я. Мы уйдём. Слышишь? Мы уйдём вдвоём. А она пусть дальше пьёт и гниёт. И пусть, что хочет, делает.

Капа говорила, утешала, но сама сомневалась в своих словах. С такой мамашей разве что руки на себя наложить. Так она и в аду, тварь, достанет, покоя не даст!

— Капуша, ты забываешь, кто её любовник. Кабанчик — последний трус, но найти нас для него плёвое дело.

Слова Лены поставили крест на побеге.

***

Звонкий стук в окно прогнал болезненные воспоминания. Капа юркнула в комнату, прижалась щекой к холодному стеклу. Вгляделась в сумрак. Погруженная в события прошлого, Капа не заметила, как быстро прошло время. Тусклый свет фонарей утопал в серой ширме ливня. О стекло бились крупные капли, и этот стук ощущался всей кожей. Соседские дома зыркали в темноту жёлтыми прямоугольными глазами. Капа решила подождать у окна. Ленка совсем скоро побежит обратно, закупившись сивухой. Пропитанные болью и слезами картины прошлого вогнали Капу в тоску. Но теперь она тоже была полна решимости. Она совершенно точно осознала: нет другого способа избавить подругу от изуверки-мамаши. Сегодня всё должно было случиться.

— Ленка, я с тобой, — повторяла, как мантру, Капитолина.

Прошло не менее десяти минут, но подруга никак не шла обратно. Серое марево становилось гуще, чернее. Вдали сверкнуло. И снова. Совсем рядом молния рассекла небеса ярким всполохом, прогнав на мгновенье чёрную пустоту. Раздался надтреснутый раскат. Капа отпрянула от окна. Внутри расползалась скользкая, как медуза, тревога. Она давила на сердце, буравила его. Капа бросила взгляд на настенные часы: 20:45.

— Возможно, тётка Людка не стала сегодня пить? Решила провести выходной не как обычно? Но кто тогда стучал в окно? Может, это всего лишь дождь? А Ленка сейчас сидит, рисует в альбоме, — говорила сама с собой Капа, расхаживая по комнате.

Девочка подошла к старенькому телевизору, ткнула пальцем в кнопку. На чёрно-белом экране пел песенку Колобок:

— Я от бабушки ушёл. Я от дедушки ушёл.

Она переключила на другой канал:

— Капитошка — это я! — пел герой мультфильма, прыгая с волком по лужам.

Капа выключила телевизор после очередного раската. Пузатый ящик потух, оставляя на экране чёрный квадрат, в котором девочка отчётливо увидела чей-то силуэт.

— Лена? — Капа обернулась. В комнате никого не было.

Из спальни матери слышались скрипы и сиплый стон. Мужской голос что-то бормотал, а женский смех был похож на карканье старой больной вороны. В голову полезли нелепые картины. Капа не могла больше сидеть в неведении. Решившись, она схватила с крючка тонкое красное пальтишко и выбежала в мокрые объятия улицы. Каких-то несколько метров!

— Я всего лишь посмотрю одним глазком.

А вот и дом Лены.

Капитолина подошла к окну, прислушалась. Всё было спокойно. Сквозь щели ставень пробивался свет.

"Значит, ещё не спят"

Нос уловил странный запах. Капа вышла из палисадника, заглянула через забор. Из трубы бани валил серый дым. Девочка с облегчением выдохнула, подставив лицо дождю. Он приятно хлестал по щекам и стекал на шею.

— Так вот, оно что! Банный день. Всего-то. Поэтому ты не пришла.

Откуда-то со двора донёсся сильный грохот и приглушённое гортанное блеяние. "Козы буянят! Гроза их тревожит. Я помню, Лена говорила".

Капа собралась уходить, но вдруг услышала, как из дома, матерясь, выскочила тётка Людка. Скрылась за пристройкой, бормоча что-то неразборчивое. Капитолина сразу поняла, что та в стельку пьяная, да ещё и злющая как чёрт.

Девочка испуганно присела, припав к забору. Ткнулась лицом в мокрые шершавые доски. Нашла щёлочку. Сердце билось о рёбра, грозя вырваться наружу.

Вот Людка уже с чем-то в руках (Капа не могла разобрать, с чем именно), шатаясь, подошла к сараю. Раздался удар. Один, второй. Дверь содрогнулась. Громко лязгнуло.

— А ну, заткнулись там! Всех сдам на мясо! Вы, — она с трудом ворочала языком, — вы! Твари безмозглые!

Капа смекнула: раз Людка здесь, то Лена может быть в бане. И она, не мешкая, пробралась старым путём через задний двор.

Обошла грядку, на которой ещё вчера росли с десятка два кочанов капусты. А сейчас кучей лежали пожухлые листья да корни. Капа присела, ожидая, когда Людка зайдёт в дом. Дверь козлятника была приоткрыта. Видимо, не выдержала ударов.

Красное пальтишко насквозь промокло, липло к телу. Капа озябла, подрагивала, стучала зубами. Дождь и не думал прекращаться. Разряды молний озарили участок, и Капа почти легла за грядку, чтобы не попасться тётке на глаза.

Послышался скрип входной двери и отдалённая ругань.

"Ушла!" Попытка унять животину не удалась. Козы опять заблеяли, а значит, Людка может вернуться в любую минуту. Капа различила среди козьего гвалта голос Борьки — низкий, грудной, жалобный.

Она приподнялась и юркнула в кромешную тьму — туда, где её не было видно со двора. Подбежала к банной двери.

— Лена, — тихо позвала она, — Лен, ты здесь?

Нога зацепилась за что-то, и Капа полетела на землю. Колено взорвалось жгучей болью. Капитолина пискнула, зажала рот руками. Боль понемногу отступила. Капа мысленно ругала себя за неуклюжесть. Не без усилий поднялась. Осмотрелась. Было слишком темно, чтобы увидеть, обо что она там запнулась. Капа дёрнула ручку двери, но та и не думала поддаваться. Подёргала ещё. Дверь приоткрылась, образуя тонкий зазор. Густой горячий пар ударил в лицо. Пахнуло берёзовым веником и ещё чем-то незнакомым и неприятным.

"Почему в предбаннике так много пара?", подумала Капа. Дёрнула ещё и только тогда смекнула, что дверь во что-то упёрлась. Она вслепую нащупала преграду. Ей оказалась небольшая железная труба. Вот обо что я запнулась! Но для чего она здесь? Кто и зачем подпёр двери бани?

— Подпёр...

Сердце ухнуло в пустоту. Она отбросила трубу, отворив двери, и вбежала внутрь. Нащупала выключатель. Предбанник осветило жёлтым, тусклым светом. В печи жадно трещали берёзовые поленья, как будто их подкинули совсем недавно. Вход в парилку подпирала массивная скамейка. Капитолина трясущимися руками отодвинула её. Дверь отворилась. Смрадный осязаемый пар обдал девочку с головы до ног. Она замерла в этом мареве, боясь сделать шаг вперёд и не решаясь вновь позвать Лену. Дышать стало больно. Обжигающее облако раздражало гортань, вынуждая кашлять. Когда пар понемногу стал рассеиваться, Капа не успела отвернуться. Разглядела. Ноги ослабли, подкосились. Она упала. Повреждённое ранее колено хрустнуло, но больно не было.

На полу под пологом лежала Лена. Кожа покраснела, а местами и вовсе покрылась чёрными пятнами. Широко распахнутые глаза затянула мертвенная пелена. Челюсть съехала набок в безмолвном крике. Пальцы вцепились в края полога. Они были стёрты, оголяя дистальные фаланг. Ногти обломками торчали в разные стороны.

Капитолина медленно обернулась, увидев на двери хаотичные кровавые борозды. Не осознавая реальность, она подползла ближе, коснулась пальцами лица подруги и всхлипнула. Подушечки пальцев ощутили горячее. Кожа с щеки Лена отслоилась от прикосновения и повисла на подбородке. Капа хотела заорать, но на самом деле издала лишь жалкий писк. Девочка пыталась подняться, но всё вокруг плыло, ноги не слушались, тело одеревенело и стало каким-то чужим.

— Это не взаправду, не по-настоящему… Это сон…

Откуда-то с улицы послышался треск, как будто что-то ломалось, затем злобный мат. Было ясно, что это не сон. Капа ползком перебралась в предбанник, вглядываясь в прямоугольник выхода. Мысль, что нужно бежать, хлестнула Капу, как пощёчина.

— Нет, нет, нет! Сука! Су-ка!

Она лепетала еле слышно и пыталась ползти быстрее, но ноги будто парализовало. Девочка выползла на улицу, перевернулась на спину и подставила лицо ледяным каплям.

Помутнение немного отступило, горло распирал крик. Сердце… Казалось, оно и вовсе перестало биться. Оно осталось там. Под пологом, вместе с замученной, задохнувшейся, сварившейся заживо, единственной родной душой.

— Лен-а. Лен-ка. Моя Ленка…

Кругом раздавалось блеяние, и, похоже, не только на этом участке. Скотина будто сошла с ума. Небо гневно грохотало, будто древнее божество требовало кровавую жертву. Молнии чертили зигзаги. Всё происходящее давило на голову, сплетаясь в сводящий с ума гомон.

Капа не сразу поняла, с какой стороны надвигается бормотание. Знакомое. До ужаса страшное. А затем она услышала:

— Ах ты, мелкая тварь! Поганая ты малолетняя мерзота!

Девочка со страхом, медленно, словно во сне, повернула голову. Из темноты на неё надвигалась высокая фигура тётки Людки. Свет из предбанника осветил её, и Капа увидела, что в руках тётка держит штыковую лопату.

"Бежать! Бежа-а-ать!" — завопил голос в голове, и Капитолина, сама не поняла, как, вскочила на ноги. Промокшее пальтишко сковывало движения. Травмированное колено отдавалось пронзающей болью. Она успела заметить, как нагнавшая её в два шага тётка размахнулась лопатой.

— Стоять! Сука! — заверещала та, едва не завалившись от собственного замаха.

Капа бросилась наутёк, не разбирая дороги. "Вперёд! Бежать! Навстречу бурьяну и крапиве. Туда, где в заборе не хватает досок. К своему спасению!"

Затылок прошила резкая боль, сопровождаемая треском гнилого дерева. Капа схватилась за голову, ощутив пальцами что-то тёплое и влажное, прежде чем упасть навзничь.

Всё вокруг менялось на глазах. Капа чувствовала спиной мокрую землю, но ей казалось, что она продолжает падать. Голова словно отделилась от тела и кружилась сама по себе. Пространство дрожало, будто девочка находилась внутри прозрачной мембраны.

Тётка откинула обломок гнилого черенка в сторону и бросилась на девочку, сжав её горло скользкими от дождя и грязи руками.

— Это ты её надоумила! Мелкая тупая шалава! Я знаю! Это твоя работа! Толика моего отравили, а теперь за меня взялись?! Поганые вы, никчёмные недомерки!

Тётка скользила руками по тонкой шее Капитолины, пытаясь сдавить сильнее и навалившись всем весом на худенькую девочку. Капа сучила руками в жирной грязи. Хватала ртом воздух, закатывала глаза. Пыталась кричать, но ничего не выходило. Палец что-то кольнуло. Капа зашарила рукой в слякоти, нащупала длинное, шершавое.

Лёгкие горели от нехватки кислорода, а зловещая морда изуверки щерилась в противном оскале. Людка выплёвывала проклятье за проклятьем. Капа сжала найденный предмет в руке и из последних сил ткнула им в левый глаз душегубки. Та завопила раненым зверем. Разжала мёртвую хватку. Завалилась набок, пытаясь вытащить длинный ржавый гвоздь из глазницы.

Капа, почти потерявшая сознание, урывками глотала воздух, заливаясь кашлем. Глотку саднило, в груди горело, словно по лёгким разливалась огненная лава. Девочка из последних сил перевернулась на живот, утыкаясь лицом в грязь, которая забивала ноздри и попадала в рот при каждом жадном вздохе. Поползла. Медленно. Цепляясь за призрачную надежду на спасение. Звериный вопль резко затих. Капа почувствовала мимолётное облегчение от мысли, что всё кончено и мерзкая тварь сдохла.

Позади что-то обвалилось, покатилось, приземляясь с чавканьем в сырую почву. Девочка в отчаянии поняла, что тётка ещё жива. Попыталась подняться на ноги, но ей по-прежнему не хватало сил. Земля то и дело отдалялась и приближалась, заставляя девочку часто останавливаться, моргать и трясти головой. Неясная возня где-то за спиной, и пугала, и придавала сил. А после Капа услышала:

— Ты-ы-ыы…

Искажённый голос душегубки, запершей родную дочь в парилке, звучал страшно, словно из глубин. Новая реальность подменяла старую. В ней Капу преследовало аморфное чудовище. Хищная, чавкающая пастью тварь, распухшая, как утопленница.

— Убью! Разрублю на части! — трубно ревела тварь.

Капа не прекращала ползти. Несколько метров казались бесконечностью. Колесом, кругом, по которому она ползла. Нечто нагоняло, грузно переваливаясь с ноги на ногу. Капа ощутила цепкую лапу на лодыжке. Задёргалась, издав тонкий заячий крик. Нечто потащило её на себя, рывком повернув тщедушное тельце на спину. "Это конец!" — промелькнуло в сознании.

Чудовище занесло топор.

"Топор? Глупая дура. Ведь это могло бы спасти тебя. Топор, лежащий в дровнике у бани" — издевательски уколол внутренний голос.

"Я всегда буду рядом, Ленка…"

Капа посмотрела в глаза смерти. Вместо них были два провала, сочащихся чернильной дымкой, на распухшей шишковатой морде.

— Сдох-х-ни-и-и! — заклокотал монстр.

Капа зажмурилась, готовясь к неизбежному. Надтреснутый раскат заглушил приговор палача. Всем телом Капитолина ощутила топот. Вибрацию от самой земли. Возле чудовища смачно чавкнуло. Рядом с ним или внутри него? На лицо Капы капнула тёплая жидкость и тут же исчезла под холодными струями дождя. Что-то упало на мокрую землю. Капа открыла глаза. В нескольких сантиметрах от неё торчал воткнутый в землю топор. Молнии осветили удивлённое лицо садистки, которое с каждой секундой становилось обычным, человеческим и всё более безучастным. Но взгляд Капы был прикован ниже. Туда, где из живота Людки торчал острый штырь. Капитолина вновь попыталась подняться, но не смогла. В глазах потемнело, голову сжало в тиски, сознание отказывалось воспринимать происходящее. Штырь шевельнулся, медленно вошёл обратно, скрывшись в складках окровавленной ткани.

Тётка, булькая кровью, рухнула навзничь, окатив Капу водой из лужи. За упавшей тушей показалась мохнатая морда. Янтарные глаза поблёскивали в свете молний. По рогу, шерсти и бороде стекала чёрная кровь. Козёл победно заблеял, затряс башкой, разбрызгивая тёмные капли.

***

Волченко отодвинул в сторону лист с объяснительным письмом за подписью Ковальчика А.С. Взял в руки папку с делом. Открыл. Пробежал глазами.

— Ты, Ковальчик, утверждаешь, что не состоял в половой связи с ныне покойной Берко Людмилой Алексеевной?

— Никак нет, товарищ полковник.

— А как же показания соседей, которые видели твои регулярные визиты в дом Берко?

— Я не отрицаю, что часто приходил с проверкой к ним.

— И как ты можешь охарактеризовать эту семью?

— Люда... То есть, Людмила Алексеевна, она хоть и злоупотребляла спиртным, но исправно работала, вела домашнее и приусадебное хозяйство, одна поднимала дочь.

— Которую ни с того, ни с сего решила живьём изжарить в бане?

— Я...

— Что ты? Так, Ковальчик Аркадий. Давай начистоту, — Волченко понизил голос, завозился в выдвижном ящике стола. — Вот это, — он бросил на стол тетрадь. Постучал пальцем по обложке, — ты знаешь, что это?

— Никак нет, Игорь Владимирович.

— Это твой билет в отставку или, того хуже, на зону, товарищ лейтенант.

Последние слова Волченко произнёс с неприкрытым отвращением.

— Мне не составит труда подписать твой билет в места не столь отдалённые.

В кабинете повисло напряжённое молчание. Ковальчик покраснел, задёргал ногой. Вытер потные ладони о брюки. Волченко откинулся на спинку кресла.

— В общем, так, Аркаша. В этой тетрадке дочь покойной вела записи. Личный дневник, если хочешь. Записи в нём начинаются с конца июля этого года и заканчиваются за день до смерти подростка. Как сказано в этой тетради, мать обнаружила предыдущий дневник. За написанное в нём избила дочь до полусмерти, а затем обрила её налысо. Также в нём есть упоминание о готовящейся расплате с матерью, что наталкивает на мысль: Берко нашла и этот дневник. Во время обыска в доме был найден конверт с порошком. Лабораторный анализ подтвердил наличие фармакологических препаратов широкого спектра. Химический состав совпал с тем, который нашли под ногтями Берко Людмилы, и на листах этой тетради. Это опять наводит на логичную мысль, что Берко нашла дневник, в котором был спрятан конверт с порошком. И решила поквитаться с дочерью, закрыв её в натопленной парилке, — Волченко выдержал паузу, сканируя реакцию Ковальчика, — и тебя тоже, участковый, убитая не забыла упомянуть.

Ковальчик трясущейся рукой достал из внутреннего кармана платок, утёр струящийся по лицу пот.

— О твоём наплевательском отношении к ней, об игнорировании побоев, о просьбах поговорить с матерью. О том, как ты приходил несколько раз в неделю. Девчонку выгоняли погулять, а ты потом уходил с довольной ухмылкой и делал вид, что не замечает побои, сигаретные ожоги. И даже её бритую голову ты, участковый, списал на профилактику педикулёза.

Ковальчик потупился. Вздувшаяся от напряжения или артериального давления вена пульсировала на лбу. Жирная плёнка пота покрыла побагровевшее лицо участкового. Казалось, ещё немного, и он упадёт на пол от сердечного приступа.

Волченко открыл папку, зашелестел бумагой.

— Вот, послушай: смерть наступила в результате отравления угарным газом в промежутке между 20:30 - 21:00 тридцать первого августа. Термические ожоги третьей и четвёртой степени частично получены при жизни. По заключению экспертов температура в помещении достигала ста пятидесяти градусов Цельсия. Ты понимаешь? Берко намеренно ходила и подкидывала поленья в печь, даже когда её дочь перестала биться в двери и молить о пощаде! А ты... Ты же мог всё это предотвратить! Соседка, Матвеева Зинаида, звонила ещё днём. Она видела в окно, как Берко вытолкала дочь из дома в одних плавках и майке, и девчонке пришлось собирать кочаны капусты под ливнем. Говори! — Волченко ударил кулаком по столу.

— Товарищ полковник! — Ковальчик вскочил и вытянулся. — Гражданка Матвеева ничего внятного не доложила. Сказала, что Лена копается на огороде под дождём. И ей кажется, что девочка расстроенная. Ничего криминального. Что мне теперь, на каждый вызов сломя голову бежать, если кому-то что-то показалось?

— Аркаша, ты не передо мной оправдывайся. Из-за твоей халатности подростка замучили до смерти, а ту, помладше, едва не убили. Тоже ничего хорошего. Черепно-мозговая травма, посттравматический синдром. Ужас, который пришлось пережить Васильевой Капитолине, не каждый взрослый мужик выдержит и останется вменяемым. Чего уж говорить о ребёнке!

Ковальчик стоял по стойке смирно. Он был похож на маленького мальчика, которого отчитывают за испорченную вещь. Толстые губы подрагивали и кривились как перед плачем. Взгляд бегал, точно Аркаша, искал какое-то слово, которым смог бы всё объяснить, но безуспешно. Он совсем потерялся под грозным басом начальника.

— В нашем отделе за весь срок моей службы не было ни одного дела, запятнавшего честь милиции. Хоть в чём-то ты преуспел, Аркаша. Бог тебе судья, участковый.

Волченко вытряхнул из пачки папиросу, щёлкнул зажигалкой, закурил.

— Люди часто называют насильников и убийц животными. Но в этом случае животное проявило больше человечности и отваги, чем страж порядка. Если бы не этот чёрный козёл, на твоей совести была бы ещё одна невинная душа. Бери пример, участковый.

Волченко вынул заранее подготовленный им документ об увольнении Ковальчика и положил на край стола.

— Подписывай. И пошёл вон.