Дориана Грей - Бордель.

"Готовиться надо заранее!" - если бы двадцатичетырёхлетний бездельник в истертых джинсах с неровной заплатой на правом колене действительно занимался тем, о чем постоянно грезил, то эта фраза могла стать его девизом. Готовиться надо заранее: выбирать дорогу, время, одежду, цель, орудие для ее достижения. Вернее, постижения. С последним сложнее; даже в мыслях Тол не всегда мог нанести точный разящий удар по затылочной части. В его, не доведенных до конца, фантазиях цель либо успевала увернуться или (что еще страшнее) оборачивалась на него и смотрела в упор. Тогда гаечный ключ, замах которого отражался в ее пустых карих глазах, выпадал из рук. И даже своим умом, ограниченным с одной стороны чередой фантазий, а с другой, подъеденный вечным потреблядством, он понимал, что выпадающий гаечный ключ есть символ другого неприятного разочарования. Если бы Тол вдруг решился воплотить свои замыслы, то разместил бы план на одной из страниц своей Вкусной Тетради, где любил разводить чернильное безумие и выцарапывать красным карандашом, покидающую своих жертв жизнь.

Итак, "Готовиться надо заранее", а дальше череда аккуратных цифр, вырисовыванию которых некоторые фантазеры отводят больше сил и времени, чем выполнению частей самого набросанного плана.

Пункт 1: МЕСТО. Парень теоретически знал, где они обитают. Сложнее было выбрать пункт доставки. Чаще всего он представлял темную лесную чащу, которая расступается перед ним, обещая безлюдный укромный мирок, почти такой же идеальный, как царство, что он создал под блаженно опущенными веками. Еще был сарай или вернее сказать амбар с прощелинами в старой крыше и оторванным ржавым бампером, занимавшим правый угол. Деревянные ворота, укрепленные засовом, без проблем поглотят весь автомобиль, и в душный салон тут же ворвется затхлый запах пыльной хибары. И Тол будет действовать заодно с этим пыльным изголодавшимся в заточении духом. Пока девушка (он всегда затруднялся со словом, которым лучше обозначать ее в плане: "шлюха" ограничивает фантазию до одного единственного понятия, "подружка" не в меру ее распаляет, тогда как "девушка" рисует в нужной степени нейтральную фигуру) будет вертеть головой, пытаясь привыкнуть к темноте, он замахнется, чтобы расколоть ее коротко стриженый орех. Проблема, если так можно выразиться о событии никогда не предстоящем, заключалась в том, что такой сарай он видел лишь в каком-то фильме. Где может находиться подобное, он не представлял. Но пыльное помещение и лесная чаща чередовались с равной частотой; и если ночь вторника он "проводил", потея в душном амбаре, то в ночь на четверг ему приходилось убивать невидимых комаров, залетавших в открытые окна из прохладной чащи.

Пункт 2: ВРЕМЯ. С этим проще. Конечно, Тол видел сумерки. Самое лучшее разбавленное время, когда темнота смешивается с угасающим светом, и каждая последующая минута переходит на сторону немой безлюдной ночи.

Пункт 3: ОДЕЖДА. Даже своим умом, ограниченным с одной стороны парой излюбленных порно-сайтов, а с другой замечаниями матери о его "прогрессирующей тугодумности", парень понимал: чем больше изменений во внешности будет с каждой вылазкой, тем больше этих вылазок будет. В идеале, он бы мог менять машины, но такой размах сильно уводил от реальности, поэтому он довольствовался своим старым "народном вагоном" с проржавелыми крыльями. Тол понимал, что автомобиль более приметная вещь, чем футболка, в которой он в нем едет, но тратить фантазию на выбор транспорта не собирался.

Пункт 4: ЦЕЛЬ. Целью может стать любая, готовая за пару тысяч впустить в себя инородный член такого же инородного незнакомца. Но даже в этой щедрой неизбирательности парень заметил повторяющийся образ – коротко стриженые волосы, делающие затылок беззащитным, видимым. Он представлял ее худенькой, с небольшой грудью и острыми косточками – выпирающие полочки ключиц и шипы хребта под загорелой кожей.

Пункт 5: ИНСТРУМЕНТ. Этот пункт всегда бы сопровождался нервным постукиванием ручки напротив требовательного двоеточия. Здесь приходилось думать больше, представлять ярче. Если Тол "брал" гаечный ключ, то он непременно выпадал из рук в самый решающий момент. Веревка не превращалась в петлю и не падала ожерельем на тонкую пульсирующую шею. Потные руки не могли удержать ускользающую добычу. Все сознание Тола НЕ МОГЛО. Собственные комиксы во Вкусной Тетради (прятал так же надежно, как младшая сестра свое развратное "дырчатое" белье) манили своей законченностью, ясностью. "А теперь представь, что тебе хоть раз удалось довести дело до конца. Пусть даже под мигающей темнотой опущенных век".

*************************

Старый дом Тола, распиравший от его толстой мамаши и, удивительно привлекательной для их семьи, сестры, находился в небольшом (всего семь домов) частном секторе на окраине города. Метрах в тридцати от него начинался мост: под ним - пустырь и рельсы, по которым время от времени курсировали вагоны. Мост заканчивался перечеркнутой табличкой с названием города. Так парень приближался к территории тех, кого не пугали фары на ночной трассе. Не раз, испытывая при этом нарастающую бурлящую злость, Тол представлял разочарование девушки, когда за рассеивающим слепящим светом выплывет его старый немец с почерневшей "W" в почерневшем круге. Глядя на машину, она может не поверить, что у него достаточно денег, чтобы оплатить её услуги. А ведь Тол вообще не собирается платить. Женщина, которую ему иногда противно называть матерью, любит повторять: "Мы платим за каждый гребаный поворот Земли. Так пусть хоть настоящее удовольствие достается даром". Хотя бы в этом сын с ней согласен.

Несколько раз в месяц Тол проезжал мост, кивал белой табличке и мчался вперед только с одной целью: увидеть как можно больше темных чащ, поворотов, полей, чтобы фон для уже мысленных путешествий обретал недостающий объем.

В одну из таких поездок, когда солнце уже разлилось закатной кровью на горизонте, Тол кивнул на прощание своему перечеркнутому городу и покатил по пустой трассе. Только пару раз он переменился со встречкой и вновь оставался в медитативном одиночестве, продолжая вглядываться, запоминать, впитывать.

Магнитола молчала, не пытаясь навязать мыслям Тола свой фон. За рулем автомобиля, единственного совпадения с миром фантазий, все казалось лишним. Особенно сегодня, когда шум ветра в приоткрытом окне казался шипением частот перед выходом на нужную станцию. Такое вязкое сосредоточение случается редко, в такие моменты Толу кажется, что он действительно мог бы осуществить любой, даже самый кровавый сюжет. И в тоже время он начинает дико бояться увидеть хоть одну худосочную короткоюбочную тень на трассе. Толстый парень на старой красной машине понимает, как сложно будет вновь обрекать себя на незаконченность.

- Просто я выбрал очень сложное дело, - говорит себе Тол и приоткрывает окно, чтобы выплюнуть жвачку. Её подхватывает летящее мимо пространство. До предела подняв все стекла, Тол прибавляет скорость.

Кончился лесной массив, деревья-союзники уступили коттеджам успешных засранцев, которые обосновались за городом. В таких домах вряд ли моют руки в чашке, в которой только что умылись. Тол вспомнил парня, с которым пару лет назад общался по интернету. Каждый из них делился своим мнением по поводу неудачного ракурса, который выбрал мир, и тот парень сказал неглупую штуку: "Представь, пока страны Африки, находящиеся под самой задницей мира, вымирают от жажды, мы гадим в воду". Так вот сейчас Тол был той самой африканской страной; он не мог определить, чего именно ему так не хватает, но ощущение того, что кто-то сверху гадит на жизнь, нарастало по мере его движения по холеной улице с каталожными домами. Здесь водитель включил музыку и вывернул звук на полную, с доступным удовольствием, воображая себя нарушителем их сытого покоя.

Когда поселок уже остался позади, фары обозначили в темноте женскую фигуру. Тол сбавил скорость, надеясь насмотреться издалека на обнаженные до середины бедра худенькие ножки, а потом проскочить, окутав пылью недосягаемое тело, и помчаться домой с драгоценным фантомом.

Переход на ближний свет. Остается только захватить фигурку в его радиус и тут же развернуться. Дома он будет прислушиваться к шагам матери за дверью и стараться не скрипеть, раскачиваясь на кровати в такт своей блудливой руке. Потом по коридору в туалет или на кухню пробежит сестра, хлопнет по привычке ладонью по его двери. Толу тут же захочется прибить маленькую вредную сучку, которая рисует его своим подружкам, как недоразвитого извращенца.

По мере того, как свет приближался к замершему силуэту, маленькие порции волнующей непривычности преображали текущий момент. Тол уже мог рассмотреть короткую вытертую юбку, когда девица с пустынной ночной трассы обернулась и вытянула правую руку. Светлый топик не обтягивал ничего значительного, скорее прикрывал отсутствие. Тол некстати подумал о своей жировой прослойке, которую можно было с большим правом назвать сиськами. Поэтому уверенная расчетливость, с которой он останавливал машину в фантазии, в реальности оказалась испуганным предположением.

Каждый ее шаг натягивал на стройных бедрах джинсовую ткань и раздавался в ночной тишине звонким стуком каблуков.

- Куда бы ты ни ехал, нам по пути, - в салон вползла гибкая спина, и коротко остриженная голова замерла на расстоянии дыхания от его запутавшегося в реальностях потного лба.

Тол позволил ей сесть и закрыть за собой дверь. Убивать ее он, конечно, не собирался. Присутствие в машине полуголого женского тела и слабый персиковый душок, смешанный с потом, казались гораздо волнительнее, чем вся эта суета.

- Как тебя зовут? - ершистый темный затылок откинулся на спинку. Непонятно откуда девушка выудила пачку сигарет и чиркнула зажигалкой.

- Тол…Анатолий, но зови меня Тол.

- Это потому, что толстый? – гостья беззлобно усмехнулась, сама же ответив на свой вопрос.

Это потому, что мамаша будто знала, что разрешилась своей копией и назвала его в честь чего-то толстого, тем самым облегчив задачу его будущим одноклассникам. Прозвища часто вытесняют имена, если так объёмно описывают облик.

- Сколько тебе лет? - Тол скосил взгляд в сторону девицы; из-за прически и круглых темных глаз жрица больше напоминала мальчишку-сорванца:

- Да, ладно тебе, пялься, я для этого сюда и села, - "ежик", как он мысленно назвал её, приподнялась и, натянув юбку, дернула молнию на ширинке, - могу обеспечить больше пространства для изучения.

Парень уставился на дорогу. Свет фар вгрызался в ночь изнутри и раздвигал ее скрытную черноту. Рядом, всего сантиметрах в тридцати, мелькнули белизной трусики, загремела замками упавшая на пол юбка. По его, сто раз отработанному и ни разу несыгранному, сценарию, она не должна так спешить. Сначала подобранная должна спросить о деньгах, и начать раздеваться, только убедившись в его платежеспособности. А при такой скорости развития событий он боялся даже повернуть голову в ее сторону, будто на сиденье притаилась змея, готовая на любое его движение отреагировать резким смертельным выпадом. Или насмешкой. Тоже смертельной.

- А как зовут, неинтересно? – колечко дыма отправилось к водителю вслед за вопросом, - мне неделю назад исполнилось восемнадцать. Ох, и страшный был пожар! – Тол не сразу понял, о чем она говорит, пока фары не выхватили каркас сгоревшей заправки. Он заехал слишком далеко. За пепелищем начинались поля, которые днем дышали жарким запахом колосьев, а лунной ночью белели, как бесконечные снежные равнины. Ненужный пейзаж для засорения настроенного восприятия – здесь нет укромных мест.

- Здесь есть одно место, - "ежик" будто вторглась в его задумчивое нутро, и снова возникло ощущение змеи на соседнем сиденье.

- Послушай, не надо никаких мест. Если тебя не нужно никуда подвести, то мы возвращаемся в город. У меня есть дела…

- Эти дела надо было делать еще лет десять назад, - девушка сжала рукой его колено, - никогда не жил под девизом "сейчас или никогда"?

- Нет. У меня другой девиз.

- Значит, сегодня живем по моему. Поехали, здесь недалеко. Тебе понравится.

Наконец, он обернулся в ее сторону и даже осмелился задержать взгляд. Перед ним, закинув одну руку за сиденье, будто репетируя, как усядется к нему на колени, сидела шлюха. Ничуть не толще, не ниже, не хуже той, которую он себе придумал.

- Сегодня или никогда, - повторила она и снова откинулась на спинку.

"Почему это никогда?" - хотел спросить Тол и даже не заметил, как послушно повернул руль в сторону её выставленной руки.

************************

Отец (фантом отца, который Толя создал по рассказам матери) не знал, что родился мальчик. Он вообще не знал, что кто-то родился. Поэтому свой первый подарок, завернутый в непраздничную белую бумагу без обратного адреса, будущий Тол получил только на четвертый день рождения. Отец не знал, что родился мальчик, но как он мог быть уверен, что родилась девочка, раз положил в коробку двух нарядных куколок?

- Мог "медведя" прислать. Придурок, - заключила мать, даже не догадываясь, что мальчику подарок пришелся к душе. Он стоял над коробкой и как зачарованный глядел на мирно лежащих в ней кукол. Позже он не стал избавляться от этой упаковки – нашел ей вполне сюжетное применение для своих "печальных игр с неожиданным финалом". Оставляя в коробке то одну, то другую куклу, он забрасывал песком блестящие завитые волосы и шуршащие платья. Через пару минут, за которые кукла, по его мнению, должна была полностью отчаяться и задохнуться – мальчик вытягивал ее за пластмассовую ручку и очищал углубления глаз от песка.

Спустя некоторое время мать неудачно перепихнулась с кем-то, через пару лет у кукол появилась новая хозяйка, достаточно взрослая для того, чтобы поменять им прически. Толя не противился передаче подарка. Но, увидев дыры от пучков волос в резиновой голове брюнетки, подумал, что его "печальные игры" были для них менее печальны. Зато успокоилась мать, которая иногда заставала эти игры на заднем дворе и, кажется, даже поняла их суть. За неодобрительной ухмылкой она прятала полное непонимание своей значимости в них.

***************************

Справа мелькнул каркас заправки - за ним следовало повернуть. О днище машины застучали колосья, дорога вела через поле по еле заметным следам, наверное, его более опытных предшественников.

- Долго еще ехать? Что у вас там? – водителя раздражали звуки под машиной, и настораживало неясное молчание девчонки. В фантазиях страх на его стороне никогда не маячил, а в реальности все сильнее становилось не по себе. Наверное, потому что та, чей затылок должен быть беззащитным, дыхание взволнованным, а сердцебиение учащенным, чувствовала себя гораздо увереннее.

- Недолго. Мы прилично срезали! Ты ведь знаешь зону отдыха на границе с Западным поселком? Нам туда.

Тол слышал об этом месте, но его наличка строго ограничивалась пачкой макарон, кошачьим кормом и чаем, которые мать велела купить.

- У меня не так много денег.

- Не волнуйся, по средам у нас скидки, - его новая щедрая подружка улыбнулась и, наклонившись, легонько лизнула его в ухо.

"Вроде не двойной", - подумал парень, ощутив первый в его жизни женский язык.

Ёжик склонилась над бардачком и уверенно распахнула его зев.

- Сколько у тебя там? Если не возражаешь, я защищу немного от неминуемого общака, - старый кошелек беспомощно закрутился в ее пальцах, - не волнуйся, о скидках я помню.

Все, что он должен был потратить в маленьком грязноватом маркете, теперь деятельно шуршит в ее руках, пока ее деятельный мозг отсчитывает свой процент и предполагает скидку. В магазине ему бы только округлили острые копейки, при условии, что он предъявит карту любимого покупателя. А здесь, в этой дорожной бухгалтерии, ночном делопроизводстве, своя система отчислений и поощрений. Девица берет одну из трех купюр и закидывает кошелек обратно в бардачок.

- Я могу потратить ее прямо сейчас, - одним движением гибкого тела Ежик заметно сокращает расстояние между ними.

- Как это? – Тол уже выбрался на дорогу и прибавил скорости, передав машине часть своего взвинченного напряжения.

- Поцелуй меня….

"Не умею" - хотел ответить толстый напряженный парень и запнулся. В детстве он слюнявил Барби, поздравляя их с неожиданным воскрешением и давил большим пальцем на их пустые выпуклости-грудки. И эта волшебная кнопочка сразу поднимала другой механизм, который скрывался в штанах с нашивкой Гуффи на заднем кармане.

- Как умеешь, - который раз за вечер дорожная подружка ответила на незаданный вопрос и махнула рукой в сторону обочины, - мы уже почти приехали. Замрем здесь на минутку.

До пункта назначения оставалось совсем немного, он уже видел въезд на территорию и темнеющие силуэты построек. Тол свернул на обочину и заглушил мотор, который замолчал с тем же звуком, что он привык воспроизводить в ночных представлениях.

-Ну же, я жду!

Парень потянулся к ней, будто его перевешивали выпяченные губы и, не удержав равновесия, клюнул в нос.

Ежик поморщилась:

- А если я буду так же отвратительно делать то, за что ты готов заплатить…Как думаешь, это будет честно? – то поднимая, то опуская свернутую в трубочку купюру, которую зажала между пальцами, девица злобно ухмыльнулась, - даю еще одну попытку, иначе скидок не будет.

Ему не нужны скидки, Тол уже хочет избавиться от нее и вовсе не так, как представлял каждый вечер. Происходящее сейчас портит драгоценную пыльцу, которую он уже успел собрать.

- Послушай, давай я довезу тебя до места и уеду. Мне нужно домой, - сначала Толу показалось, что он обмочился: под коленкой прокатилась ощутимая капля пота. Купюра-трубочка все еще смотрит на него, как дуло пистолета, а вокруг заговорчески молчит ночь. В доме удовольствий, как он обозначил про себя место назначения, могут быть не только те, кто приносит эти самые удовольствия, но и парни с битами и без сисек для таких вот неплатежеспособных клиентов с сиськами.

Страх погасил возбуждение и наглухо закрыл его в плотном мешке, превратив ночь в катафалк, который едет в неизвестном направлении.

"Я в ее фантазии" - осознал Тол и отвернулся от выставленного на него бумажного дула. Оно тут же зашуршало и скомканным шариком пролетело мимо его носа в открытое окно.

- Лучше выбросить, чем оплачивать. Я думала, тебя нужно научить многому, а оказалось, всему. Сейчас или никогда, - она снова махнула рукой в сторону коттеджей, а после сжала пальцами его колено в поисках тех механизмов, которые поднимали спереди штаны с дурацкой нашитой собакой.

******************************

Тол привык, что женщины злятся на него. Начиная с матери, которая готова до сих пор вспоминать ему грязные пеленки и заканчивая вот этой вот шустрой подружкой. Между ними еще были учителя, которые кричали в его "пустые неосмысленные" глаза что- то про ненормальность, сестра, обвиняющая в краже своего белья (мать не знала, что за тряпки младшая прячет в углублении нижнего ящика комода), кондукторши, буфетчицы, медсестры, уборщицы – каждая обвиняла его в чем-то своем. Не злились только куклы. И будь его воля, он бы взял себе в спутницу одну из тех, десятки раз воскрешенных, но так и не оживших, подобий женщины. Как только Тол напомнил себе обо всем этом, страх перед шлюшкой на соседнем сиденье начал обретать земные привычные черты.

"Сейчас или никогда".

Или ему всю жизнь придется готовиться к этому никогда.

***************************

Спустя минуту после того, как они тронулись с места (за этот срок Тол убедил себя не искать подвоха в предстоящем вечере), случилось неожиданное. Ёжик подпрыгнула на месте и хлестко приземлила ладонь на его руку:

- Останови! Надо ее подобрать! Это моя подруга.

Сначала он никого не увидел. Затем фары выхватили из темноты женскую головку, плечи и грудь – остальную часть тела будто закопала в себе окружающая темнота, за которую не мог проникнуть дальний свет. Он уже хочет спросить у Ежика, что это за странный эффект, но та лишь хлещет его по локтю руками, как ремнями, пока ее подружка вдруг вся не оказалась на дороге.

Парень останавливает машину. Прозрачность происходящего вновь мутнеет, а в грудной клетке тревогу теснит недовольство – им управляет шлюха! Наверное, женщины не выносят девственников.

Машина вздрагивает от удара дверцей – сама гостья приземляется молча. В зеркале заднего вида он видит ее светлые волосы и такие же темные пустые глаза, которые он уже отметил как основное достоинство Ежика. Когда эта каряя пустота фокусируется на нем, как прицел, Тол тут же переводит взгляд на дорогу, которая подбросила ему в этот вечер столько приключений. Незаглушенный мотор – единственный собеседник в этом тройственном союзе сгустившейся далеко от дома темноты и молчаливых попутчиц. И от этой обоюдной тишины веет нехорошим сюрпризом. И его предвкушение возвращает ощущение пьяного полета над происходящим, когда от тебя может зависеть только вес тела, с которым ты долбанешься о землю. Все, чего он сейчас хочет, так это высадить девиц, прошуршать по колосьям, пересечь мост над железной рекой и помчаться домой. Но рука, прилетевшая с соседнего сиденья, звонко торопит его продолжить путь и дарит историческую возможность узнать, чего будет стоить его привычная стесненность выбора.

**********************

- Вот мы и приехали, ков-Бой! – последний слог вырывается из Ежика вместе с басовитым хохотком, который накладывается на шорох гравия под колесами. Мелькавшие издалека огни оказываются четырьмя декоративными фонариками у автоматических ворот. Подъеденный временем, пыльный "Фольксваген" въезжает на территорию, проезжает ряд аккуратных съемных домиков и останавливает свое запыханное непрезентабельное тело около двухэтажного коттеджа. Вслед за девицами Тол вытаскивает свое непрезентабельное тело на улицу и немного успокаивается, видя, что окна Дома Удовольствий чернеют пустотой. Обнадеживающей пустотой, в которой не таятся люди с деньгами в руках и головах, закинувшие ему такую аппетитную наживку.

Коттедж действительно пуст. По-хозяйски Ежик щелкает включателем, и все они оказываются посреди гигантской коробки, залитой приглушенным желтым светом. Под потолком (там бы мог уместиться второй этаж) горит несколько люстр в простеньких плафонах. Вероятно, лампочки в них выкрашены, потому что пространство будто пропустили через оранжевый фильтр. "Так вот как себя чувствуют игрушки в шоколадном яйце", - думал Тол, переставляя ноги за своим конвоем. Единственная мебель – огромная кровать, дрейфующая среди золотистого моря.

- Да это не постель, а фундамент под целый дом, - непроизвольная шутка возымела нужный эффект: Ежик хохоча, толкнула его в плечо, а ее сдержанная подруга с улыбкой закатила глаза. Тол был уверен, скажи он эту фразу после небольшой внутренней подготовки, ее бы и не услышали.

- Ты, кажется, говорила, что вас будет много…

- Тебе бы с двумя справиться, - Ежик упала на кровать и ударила ногой невидимый мяч, отфутболивая босоножки.

Гость вздрогнул от их грохота и вытер ладонью влажный лоб.

- Первый раз вижу, чтобы так боялись, - блондинка села на край постели, изящно стягивая туфельку с запрокинутой на колено ножки, золотой шелк под ней пошел неровной волной.

- Может, он все не так представлял? – Ежик расхохоталась и присела, поджав под себя согнутые ноги. Две шлюхи, утопающие в широком, ласковом на вид море, взволнованном под их телами. По отдельности каждая из них - не более, чем молодая дурочка, решившая торговать на трассе собой, а не таскать ящик с кофе и выпечкой. Но вместе, здесь, в этой комнате они создавали поразительную картину, и поражала в ней необычная знакомость. Будто он сам посадил их сюда – одну на край, второю чуть подальше.

- Да уж куда лучше, - та, что сидела с краю, похлопала ладонью по постели. Это сигнал, звоночек, открывающий действие. Она и постучала, кажется, три раза. Тол опустил глаза, желая проследить, как его набитые пылью по швам "Reebok" приблизят его к кровати. Если ему удастся расслабиться в эту ночь, то вид старых кроссовок станет заставкой в его голове к файлу "Мой первый раз".

- Хорошо, что у нас не поминутная тарификация, - блондинка, не теряя времени, стащила блузку и встала, чтобы расстегнуть юбку. Светлые волосы, закрученные в неживую симметричную прическу, делали ее старше Ежика, хотя под одеждой оказалась такая же худенькая пигалица.

- Я обещала ему хорошие скидки. К тому же, не все можно измерить в деньгах. Если бы это было не так, мы бы отваливали огромную кучу денег за каждый гребаный поворот Земли.

"Так говорит моя мать…" - хочет сказать Тол, но вид, который открывается ему, фантастически красивый вид обнаженного женского тела действует, как сильный наркотик – замещает одну реальность на более совершенную. Требовательная злость, которая правила в фантазиях заняла место страха и зарядила неуклюжее тело для максимальной разрядки.

Когда парень оказался на кровати, началась новая система отсчета: Ежик толкнула его в золотистое море, изменив ракурс всей предыдущей жизни.

- Спокойнее, малыш.

Толстяка накрыла волна платиновых локонов. Поцелуй под ними был удушливым и неприятным, будто блондинке отчаянно не хватало воздуха, и она решила выкачать из него. Его первые опыты на куклах, во время которых кончик языка гулял по крошечной полоске покрытых краской губ, вспомнились вовремя, потому что тут же оказали нужное воздействие.

"Держи в уме кукол и удержишь все остальное" - этой ночью мог бы родиться новый девиз, ведь то, к чему надо "готовиться заранее", почти свершилось.

Пока рот Тола был занят ртом блондинки, ему на глаза упала полоска шелковой ткани, и через пару секунд ловкие пальцы Ежика завязали ее узлом на затылке.

- Может, без этого? – он успел вдохнуть перед новым удушающим напором и только успел заметить силуэт Ежика в красноватом мутном пространстве, почти таком же, как под опущенными веками.

- Не бойся, - девушка прижала его вспотевшие ладони к своим жестким, почти мальчишеским бедрам, - я все сделаю сама.

Он надавил, потом немного оттянул ее прохладную кожу и скользнул вниз по бедрам. Никак не мог понять, где они заканчиваются, где изгиб ноги переходит в острое колено.

Ежик вернула его руки на место, будто закрыла дверцы шкафа, куда запретила заглядывать. Тол прошелся вверх и обхватил пальцами худенькую талию. Вторая девушка больше не душила его поцелуями, он чувствовал её слева от себя и жалел, что остановил машину, ему бы хватило только одной. Той, что впервые…

…впустила его в себя. Она тут же пресекла его неумелые конвульсии. Тол оказался в море и даже попал в шторм, молясь, чтобы его не вынесло на берег.

Он не сразу понял, что блондинка заговорила. Размеренно и спокойно.

- Я слышала, другие живут иначе. Я никогда не видела этой их жизни, но представляю, как они смотрят на мир. Им дают иное предназначение. Хорошее. Поэтому они решают, что это их выбор. Мы привыкли приписывать хорошее себе, а вот за плохое кто-то должен отвечать. Для этого и придумали Бога, чтобы было на кого сваливать. Я думаю, если бы каждая наша мысль уходила к нему по почте, у него накопилась бы чертова куча жалоб, исков и непогашенных счетов.

Тол хочет, чтобы она заткнулась. Он отвлекается, выныривает вслед за этим бредом из горячей пульсирующей волны, которая зажгла свет во всем его организме. Он знает, что этой волне надо отдаться полностью, отделиться от прогнившей пуповины, которая обмоталась вокруг его взросления. Ежик ускоряется, белье под спиной Тола становится влажным, и вдруг его накрывает стыд – он представляет, как в такт их совместным движениям прыгают его сиськи.

- А ты хоть раз…был Ему благодарен, поросенок? – резкая боль пронзает грудь – блондинка на секунду с силой сжимает его сосок, - по-настоящему благодарен?

- Отстань…, - с шумом выдыхает парень и крепче сжимает бедра той, что сверху.

- Я знаю, за что могла бы быть благодарна, - блондинка возвращается на место, - Мое желание быть кем-то другим, поменяться местами, так и не исполнилось. Я часто представляю, что чувствует тот, чьей жизнью я бы хотела жить, Или чьей смертью умереть. Как меня едят черви, как давит на грудную клетку земля, которая поглотила его грудь.

В раскаленном мареве пляшет темное пятно. Толу кажется, что он трахается с размытой тенью. Такое может быть только во сне. Но он чувствует жар, в котором варится вместе с вполне осязаемой шлюшкой. Здесь другой сон, долетевший до него от второй неосязаемой, невидимой тени слева. Он тоже хотел укрыться под землей, занять чужую могилку, прокормить чужих червей.

- У Бога было два главных прокола, не глобальных, конечно. А так…в отношении нас всего лишь. Хотя, в отношении нас, это именно г л о б а л ь н о. Если бы я могла просить его, то загадала, чтобы твой папашка оказался в свое время более любопытным, а ты менее. Вот видишь, опять Ему улетела жалоба.

- Откуда ты знаешь моего…- Тол тянет руку к повязке, но шторм накрывает его с головой. Парень несётся, подчиняясь волне, мимо кроваво-красных кораллов в черную пропасть, падение в которую чувствует как взлет. Когда он возвращается во влажную постель, жар тела на нем становится липким, Тол пытается приподняться, но руки Ежика с силой возвращают его обратно. Приказывают слушать подружку.

- Я всю твою семейку знаю. И даже знаю единственного, кого ты в ней любил. Тимка, кажется?

*************************

…Она только лапы ему связала. Даже не потрудилась оглушить, даже не потрудилась убедиться, что сын ничего не видит, что его нет рядом. Толик был. Прятался за углом дома, наблюдая, как мать закапывает кота. Её широкая спина мелькала, усыпанная синим горошком, между всполохами сохнущих простыней и одеял. Ветер махнул одним из них и закрыл от мальчика первую опрокинутую на кота лопату с землей. Тимка, этим утром слопавший две ложки позавчерашнего слипшегося риса, тут же замолк. Большая крапчатая мать первым делом закрыла животному рот, который, будучи снова беременной, больше не собиралась кормить. Вторую, поднесенную к яме, тут же опрокинутую лопату, Толя увидел и подумал, что шерстку на теплом пушистом животе больше не будет шевелить ветер.

Теперь кот под землей. Кот спасен от зноя летнего дня такого некрасивого на фоне их двора, позавчерашнего риса и раздувающегося живота матери, в котором живет невидимое прожорливое нечто. Это нечто сожрёт привычную жизнь Толи, потому что Тимку уже сожрало.

Ветер раскачивает белье; на пару секунд оно закрывает задний двор сероватой стеной, а когда открывает вновь, мальчик видит мать. Ее раздутую от напряжения шею, потное лицо и раскачивающийся в такт грузным шагам черенок лопаты за спиной.

Позже Тол (тогда еще Толя) не раз будет представлять, как выкопает живого пушистого кота, а сам ляжет вместо него в сырую червивую яму. Он будет представлять это еще ярче, вытаскивая кукол из песка в паре метров от зарастающего земляного бугорка.

****************************

Блондинка чувствовала, когда забытый эпизод полностью расчистится перед ним, и можно будет заговорить с новым Толом, вспомнившим Толом:

- А вот здесь открывается оплошность насчет твоего нелюбопытного папаши. Он же мог узнать, кто родился, и прислать какого-нибудь сраного плюшевого медведя…И закапывай его себе на здоровье, но не над женщинами же так издеваться, гребаная ты свинья!

Тол с трудом проглотил ком скопившейся слюны и только хотел сказать, что никогда не издевался над женщинами, слукавить, что и в мыслях не было, но в эту самую секунду, когда он открыл рот, под его плечо что-то заползло.

- Там что-то есть! – обездвиженный худенькой девчонкой толстый парень выгнулся, будто пропуская под собой чье-то мерзкое щекотящее движение, - Отвали! – он сжал упертые в его плечи запястья, пытаясь скинуть наездницу.

- В песке много чего бывает, - спокойно, будто рядом с ней никто не боролся, подтвердила вторая, - но ты, кажется, хотел в землю.

Под лопаткой снова что-то зашевелилось, на этот раз гладкое и скользкое.

- Здесь черви! – он закричал, и этот крик, наполненный омерзением и страхом, прозвучал как предсмертный визг в поросячьем хлеву. Это его и спасло – от неожиданности Ежик ослабила хватку, парень оторвал от себя ее руки и вытолкнул с кровати. Со странным звуком девушка упала на пол. Тол потянулся к повязке, чтобы стащить ее через голову – сжатая в ладони ткань рассыпалась, измельчилась до песчинок, которые тут же попали в глаза.

- Ты хотя бы можешь их закрыть, - снова голос блондинки, той самой блондинки с неживой симметричной прической, до которой не добрались ножницы его сестры. Той самой блондинки, с которой он стащил платье сто лет назад, потерял его, а потом обнаружил в саду, усиженное слизнями и мокрицами.

- Я больше не смогла его носить, - голос слева углубился, к концу фразы он стал гулким и чудовищно изменил тембр. С Толом говорил не человек, а что-то имитирующее человеческий тембр. Имитирующее человека.

Парень ощущал себя в коробке с давящими со всех сторон стенами. Вот что значит потерять возможность видеть – пространство суживается до черной завесы собственных век, под которыми он так любил разыгрывать свои неоконченные спектакли. Когда он, наконец, проморгался, черноту тут же сменила, оседлавшая его, блондинка. Она вернула его на место – под мокрой спиной, напряженными плечами и испуганной толстой задницей началось странное движение. Это были не юркие твари, которых он давил своим весом, двигалась сама постель – она рассыпалась, протаскивая в свою зыбучую глубь все его сопротивляющееся тело. Бедра блондинки, окольцевавшие его живот, вдруг потеряли мягкость живой теплой кожи и теперь казались ему такими же нечеловеческими, как пластмассовый стук, с которым Ежик замерла на полу.

Ежик…коротко остриженная фигурка в мокром после дождя песке, тень которой, он лелеял, с тех пор как понял, что под одеялом можно не только спать. Отец не знал, что родился мальчик, а этот мальчик не знал, как играть с куклами. А когда понял, что их, в отличие от кота, так легко воскрешать, уже не смог остановиться.

Тол вдруг подумал, что одну из своих игр, тогда в детстве должен был довести до конца. Не вытаскивать пластмассовое тело за пластмассовую руку, а накрыть его горкой песка и забыть. Исход сегодняшней игры его тело, ограниченное снизу чем-то голодным и сыпучим, а сверху тисками, привыкшей к воскрешению, блондинки, уже предчувствовало. Он опускался все глубже, и в тот момент, когда в отрытый испуганный рот провалилась первая порция земли, Тол ухватился за неживые жесткие бедра. Он тянул куклу на себя, чувствуя, как увеличилась скорость его погружения. Когда засыпанные веки отяжелели, а нос забился, парень дернул, будто выбил держатель из-под открытого капота, её руки с непрорезанными пальцами и прижал к себе, вспоминая муки своих затаенных детских игр.

"Так вот чем все кончается" - мелькнула мысль перед тем, как его сознание ограничилось одним действием – вздохом полного завершения.

*************************

Ночь постепенно разбавляли утренние сумерки. Из темноты серовато вырисовалась еще не разбуженная гулом машин, дорога. Она вела в город, или из города, она торопливо пробегала мимо мрачного остова сгоревшей заправки и припаркованного за ним пыльного старого "Фольца". Утренний воздух касался помутневших стекол, за которыми откинулся на сиденье неестественно розовый Тол. Он стал действительно похож на поросенка, придавленного бесчувственной задницей мира.

Ядовитые выхлопы еще продолжали бесноваться вокруг тела. За плотно закрытыми веками закончился последний спектакль.