Невеста для кладбищенского сторожа

Больше всего Леонид не любил живых людей. С их вечными проблемами, само копанием , требованием к себе внимания и другими составляющими.

Ещё он боялся, что мать рано или поздно его женит. Женитьба тоже вызывала у него страх. Он часто наблюдал как соседка, дородная тётя Клава поколачивала своего мужа-алкоголика. И как он по утрам жалобно просил у неё на опохмелку. А в одно из утр всё-таки умер не опохмелившись.

Сам Леонид жил вдвоём с матерью. Отца он не помнил.

После похорон соседа-алкоголика, мать видя удручённо-подавленное настроение сына, заявила:

- Запомни, сынок, ты никогда не женишься. По крайней мере до тех пор пока я жива.

- А когда ты умрёшь, мама?

- Вот тогда и посмотрим.

Леониду очень не понравилась её фраза "тогда и посмотрим.

Когда он закончил школу, мать настояла, чтобы сын пошёл на медицинский. Материнский воле тот перечить не стал, но твёрдо решил стать патологоанатомом. Мать, педиатр с внушительным стажем, до второго курса строго следила за сыном. Чтобы посещал все лекции, вовремя сдавал зачёты и экзамены. В общем, не давала расслабляться. А когда Леонид оканчивал второй курс, нелепо погибла. Подвернула каблук, и, упав с лестницы, сломала себе шею. После похорон Леонид, успевший сдать всего один экзамен, больше в институт не пошёл. Его оставили на осень, ещё бы, такое горе у парня! Когда он не появился и в сентябре, прислали для проформы одно предупреждающее письмо с подписью декана, а потом тихо отчислили.

Но Леониду на всё это было наплевать. Он наслаждался одиночеством. Не отвечал на телефонные звонки, не открывал дверь родственникам и соседям, стремившимся проявить заботу. И его, наконец-то оставили в покое.

Сидя целыми днями в квартире, в центре миллионного города, на хлеб насущный не заработать, и парню пришлось выйти в так им ненавистные люди. Через знакомого пятикурсника удалось устроиться на кладбище землекопом. Работа денежная, хоть и нелёгкая. Леонид щедро угостил своего благодетеля. Но тому показалось мало, он стал частенько наведываться на кладбище, "занимая" незначительные суммы, естественно, без отдачи. А потом его насмерть сбила машина, прямо за кладбищенскими воротами. В том месте был очень опасный поворот, аварии случались почти каждую неделю.

Скоро и с Леонидом случилось несчастье. Во время рытья могилы, один из коллег нечаянно угодил штыком лопаты парню прямо по правой кисти, отрубив четыре пальца. Уцелел лишь большой.

С карьерой могильщика пришлось расстаться. Но Леониду очень нравилось работать на кладбище, и он целый месяц приходил сюда. Сидел и просто наблюдал, как работают его бывшие коллеги.

А потом ночной кладбищенский сторож Степаныч - запойный пьяница отравился некачественным алкоголем. Серым октябрьским утром его нашли в сторожке с фиолетовым распухшим лицом. Директор кладбища по доброте душевной отдал вакансию изувеченному, но непьющему землекопу.

Леонид был счастлив. Счастлив настолько, что даже сдал свою квартиру крохотной таджикской семье из шести человек и переехал жить на кладбище. Да и директор был рад бессменному сторожу.

Мать была рядом. Через три линии её могила со скромным памятником из гранитной крошки. Сын раз в неделю приходил, убирал мусор, затем подолгу сидел, глядя на фотографию. И рассказывал о том, как он счастлив. Мать слушала, не перебивая, ласково улыбалась ему с фотографии.

Ходил Леонид и к старшекурснику. Благодарил за то, что помог устроиться на кладбище. Тот смотрел хмуро, видимо не очень-то ему было комфортно ТАМ.

На могиле Степаныча фотографии не было. Леонид рассказывал покойному, что за кладбищем продолжается должный уход и присмотр. Пусть спит спокойно, старый пьяница.

В канун языческого праздника, который на Западе почему-то называют днём Всех Святых, Леонид как обычно закрыл ворота за последними посетителями. Стоял сырой и промозглый осенний вечер. Холодный ветер гонял по небу частые облака. Сумерки опустились на погост. Леонид зашёл в дом, зажёг электрическую плитку и поставил чайник. Потом вспомнил, что забыл покормить Абрека – огромного "кавказца", которого сажал на цепь у ворот после закрытия кладбища. Вернее , не вспомнил, а услышал протяжный вой голодного пса. Достав из холодильника пакет с говяжьими костями, вышел на улицу.

С тёмного неба капал редкий дождик. Пёс забился в свою будку и протяжно выл. Он не вылез, даже, когда Леонид вывалил в миску кости. Заболел, должно быть, бедняга, равнодушно подумал сторож и отправился в дом пить чай.

Телевизора в сторожке не было. У Степаныча стоял на полуразвалившемся комоде старенький "Орион". После смерти старого пьяницы Леонид отнёс его на чердак. Ведь по телевизору показывали в основном живых людей.

Читать Леонид тоже не любил, поэтому сидя в продавленном кресле просто пил крепкий чай и смотрел в темноту за окном. За грязным стеклом промелькнула тень. Наверное, ветер гоняет листья лениво подумал сторож, засыпая. Через минуту в дверь раздался сильный и настойчивый стук. Кого это нелёгкая принесла на ночь глядя, совсем уж по-стариковски разворчался двадцатилетний Леонид.

Открыв дверь, он увидел силуэт. Уличный фонарь горел за спиной гостя, поэтому лица не было видно. Но силуэт показался Леониду знакомым.

- ЗдорОво! – услышал он хриплый, пропитой голос Степаныча.

Первым чувством была досада. Вернулся. Теперь его уволят. Досада была настолько сильной, что Леонид схватился за стоявший в сенях черенок штыковой лопаты.

- Охолонись, - вновь прохрипел Степаныч. – Я отсюда съехал. Навсегда.

Леонид потянул носом. Запашок от Степаныча был нездешний. Так пахла кромешная тьма.

- Пойдём! – сказал тот.

Парень наощупь снял с вешалки брезентовый плащ. Степаныч уже развернулся и шёл по аллее между могил. Леонид хотел спросить, куда они идут, но почему-то подумал, что это вовсе неважно.

А пришли они к трансформаторной будке. Говорят, стояла она тут со времён царя Гороха, толстая деревянная дверь всегда была плотно закрыта. Леониду казалось, заколочена. Но провожатый потянул и дверь открылась. Вниз уходили ступени. Степаныч уверенно стал спускаться, а Леонид достал из кармана плаща фонарик.

- Долго ещё? – спросил он по прошествии пяти минут.

Лестница никак не хотела заканчиваться.

- А откуда мне знать? – отвечал бывший сторож. – Это у вас на Земле время…

Лестница всё же закончилась, и они оказались в большой круглой зале. Стены были неровные, а откуда-то сверху лился тусклый свет. Леонид выключил фонарик, боясь посадить батарейки.

- Вот и пришли, - повернулся к нему Степаныч и ощерился в улыбке.

Рот его был чёрен, словно преисподняя. Да и смердело от него так, что Леонид невольно закрыл глаза и задержал дыхание.

- Что, не нравится? А как ацетоном меня поить, когда я с похмелья помирал.

- Я в тебя, что, насильно вливал?

- А я больной был, понятно? А ты мне ацетону вместо водочки. Ясно, чтобы место моё занять.

И тут Степаныч исчез. Леонид остался один. Для начала он ощупал всю стену. Она была шероховатой и неровной, как в пещере. И ни одной, даже маленькой, щели.

Он взглянул вверх. Оттуда исходил грязно-серый свет. Леонида охватил страх. Неужели он навсегда останется в этой круглой зале? Даже сесть здесь было некуда, под ногами чавкала зловонная жижа.

Леонид вдруг почувствовал страшную усталость. Да такую, что ноги подкосились, и он упал прямо в грязь.

Со стоном он открыл глаза, пошевелился. Старое кресло жалобно заскрипело. За окном была всё та же темнота. Но даже она порадовала парня. Теперь он знал, чем отличается темнота от тьмы.

На старых настенных часах стрелки показывали без пяти шесть.

В это утро Леонид впервые обрадовался, увидев живых людей. Хотя это были хмурые похмельные лица могильщиков. Он понял, что больше уже не любит одиночество. Вечером, когда кладбище опустело, он, давясь и морщась, выпил полный стакан водки. Говорят, алкоголь притупляет страх.

Стало действительно веселее. Он уселся в разбитое кресло и запел:

На кладбищЕ ветер свищет

Сорок градусов мороз…

Но допеть ему не дали. В дверь кто-то сильно стучал. Леонид скосил пьяные глаза на часы, почти полночь.

- Кого там черти носят?

- Кого надо, того и носят!

Голос был смутно знакомый. Леонид открыл дверь и направил в темноту фонарь. В его свете он увидел белые глаза без зрачков.

- ЗдорОво, двоечник!

Это был погибший под колёсами пятикурсник, когда-то составивший ему протекцию на кладбище.

- Илья? – Леонид вспомнил его имя.

- Был Илья, да весь вышел.

- Зайдёшь? Водочки выпьем.

- Нельзя мне. Да и ты вроде не пил.

- А вот сегодня решил выпить! – с пьяной бравадой заявил Леонид.

- Пошли со мной.

- Хренушки я с тобой пойду! Я прошлой ночью уже сходил.

Илья уставился на него белыми глазами.

- Зачем же ты меня под колёса толкнул?

- Не толкал я тебя! Ты пьяный был, сам на дорогу выскочил.

Илья приблизил к нему земляного цвета лицо, дыхнул смрадом.

- Запомни, если ты не придёшь к тьме, то тьма сама придёт к тебе.

Их вдруг окутал такой густой туман, что в полуметре ничего не было видно. Через минуту, когда туман рассеялся, Леонид увидел, что стоит на пороге сторожки один. Он бросился в дом, схватил бутылку и опорожнил её прямо из горлышка. Этой ночью сторож спал в собачьей будке, обняв тёплого Абрека.

Следующей ночью Леонид твёрдо решил не отзываться ни на какой-либо стук в дверь. Купил две бутылки водки и затащил в дом пса. Пусть хоть кто-то будет рядом. Пёс положил ему голову на колени, смотрел преданно.

Время перевалило за полночь, но в дверь никто не стучал. Леонид вставал пару раз, подходил к двери, прислушивался. Но за ней было слышно лишь завывание ветра. Парень решил лечь на старый диван, который, как и телевизор остался от Степаныча. Абрек улёгся рядом на полу.

Он провалился в тяжёлый сон с какими-то обрывками видений.

- Леонид! Сынок!

С трудом открыв глаза, он непонимающе уставился в грязный потолок.

- Сынок, иди к маме.

Голос, такой знакомый с раннего детства раздавался где-то внутри дома. Стряхнув с себя остатки сна, Леонид поднялся.

- Лёня, сынок!

Комната в доме была одна. Была ещё прихожая, одновременно служившая и кухней, а от неё вела лестница на чердак. Оттуда и доносился голос матери.

Включив фонарик, Леонид стал подниматься по скрипучим ступеням. Из проёма, ведущего на чердак, были видны блики света.

Когда он поднялся в чердачную комнату, телевизор, который он пару месяцев назад поставил на пол, светился голубоватым светом. Причём, розетки тут не было, а сам шнур питания дохлой змеёй валялся на полу.

На экране он увидел лицо матери.

- Ах, Лёня, Лёня! Зачем ты убил меня?

- Не убивал я тебя! Ты же сама с лестницы упала!

Мать улыбнулась ему с экрана тёмными провалами вместо глаз.

- Помнишь, как в пятнадцать лет ты запоем читал "Мастера и Маргариту"? Тебя ещё так рассмешила смерть Берлиоза, где он поскользнулся на пролитом Аннушкой масле. А ведь последнее, что я почувствовала перед смертью, кроме боли, конечно, был запах подсолнечного масла.

Дрожащим пальцем Леонид нажал кнопку выключения питания. Мать раскрыла в улыбке рот, тёмный как бездна.

- Не ты его включил, не тебе и выключать, - строго сказала она и добавила: - Сядь!

Леонид уселся на какую-то коробку и словно загипнотизированный уставился на экран.

- Собственно я не о масле хотела с тобой поговорить.

- О чём, мама?

- Сынок! Нет ничего в мире страшней одиночества.

- Разве? А я вот так не думаю.

- А мне показалось, что ты понял, как страшно одиночество, - грустно заметила мать. – Помнишь ту круглую башню?

Леонид помнил.

- Чего ты хочешь, мама?

- Чего хотят все матери? Чтобы их дети были счастливы.

- Уверяю тебя, я счастлив.

- Мне лучше знать.

Леонид взглянул в безжизненные глаза.

- Что я должен сделать?

- Ты должен жениться, сынок.

- Жениться? Мама, я не готов к этому.

- Никто не готов. Скажу тебе по секрету, и отец твой был не готов.

Леонид совершенно не помнил своего отца, который умер, едва сыну исполнилось три года.

- Но он был нужен мне, - продолжала мать, - чтобы появился ты. Потом надобность в нём отпала. К тому же я не собиралась делить с ним любовь к тебе. Он умер от сердечного приступа, вызванного редкой аллергической реакцией на лекарство. Ему было всего тридцать.

Голос её погрустнел.

- А ты видела его…там? – спросил Леонид.

- Нет, мне нельзя туда, где он.

- Почему?

- Потому что это я дала ему то лекарство.

- Ты, ты убила его?

- Так же как и ты меня!

Разговор этот Леониду стал невмоготу, и он просто схватил телевизор в охапку и выкинул его в чердачное окно. Он понимал, что это всего лишь сон. Что вот-вот он проснётся и всё закончится.

Но сон никак не хотел заканчиваться. Леонид по- прежнему стоял посреди чердачной комнаты. Мало того, внизу под чьими-то шагами заскрипели половицы, и тут же раздался протяжный вой Абрека. Парень почувствовал, как мороз побежал у него по коже. А ведь во сне он этого чувствовать не должен.

Он спустился вниз и остановился в дверях комнаты. Сама комната была во мраке, и из неё на Леонида повеяло могильным холодом. Именно могильным, уж в этом он разбирался. Потому что пахло сырой землёй и тленом.

А тут старое кресло, в котором он так любил сидеть перед сном заскрипело. Луна услужливо заглянула в окно, и осветило мертвенно-бледное лицо.

"Это сон, - подумал Леонид, - это всего лишь ещё один кошмарный сон".

- Это не сон, - услышал он голос, - это воля твоей матери.

* * *