Куда приводит Должность

[Фарсовый сюр, сюрный фарс. Из межавторского цикла - ролевой игры, "Шапито". История Бургомистра. А разворачивается она, как и сюжеты других произведений серии и, соответственно, других авторов, на Кладбище Литературных Талантов.]

* * *

Отныне все бережно хранимые мной надежды и чаяния находятся в желудке у удава. И это не метафора: жуткая громадная зверюга заглотила моё маленькое счастье, мой огонёк во тьме, мою радость на мировом празднике грусти. Моего милого Дэмьена.

Как так случилось? Справедливо ли это? Почему кто-то по-прежнему топчет землю в бесполезных попытках что-либо сделать, тогда как иные, лучезарные, достойные, исчезают безвозвратно?

Пребывая в депрессии кошмарнейшей глубины, я рассуждал на такие глобальные, а по сути, лишь спроецированные на глобальное темы. Я не знал, чем прожорливому чудовищу не угодил мой прекрасный Дэмьенчик – мир его праху, хотя он не стал и никогда не станет им. Я лишь догадывался, и догадки были одна фантастичнее другой. Но что в такой ситуации значит "не угодил"? Наоборот, если здоровенный удав вас съел, вы, получается, ему угодили. И к нему. На обед. Ползучий монстр этот, к слову сказать, отнюдь не самый обычный – облачён он, или как это называется у животных, в модные стринги. Возможно, они натёрли ему его змеиное достоинство, вот он и проявил агрессию? Или мерзкая змеюка была попросту голодна? А может, она умеет думать? Ну, не в том ведь дело, что Дэмьен любил "чикать" людей…

А впрочем, если вам интересно, я поведаю о событиях, которые лишили меня всего и поставили перед выбором, сколь невыразимо тяжёлым, столь и невесомо лёгким.

"Поведаю"... "сколь"… "невыразимо"… Неужели это я сказал? Всегда ненавидел подобные слова. "Милостивый государь", "позвольте поинтересоваться", "силь ву пле"... Нет, просто – "бле-э".

Вот вы спросите, чего я ворчу? Вроде бы и должность высокая - бургомистр я, - и жена у меня из аристократического рода, и денег лом. Чем тут быть недовольным?

Много вы знаете!

Во-первых, все эти любезности, которые noblesse oblige. Терпеть не могу. В глубине души я простой и прямолинейный, но с такими взглядами больше двух-трёх недель на моей Должности не продержишься, что уж говорить про многие годы… Нужно быть хитрым, изворотливым, просчитывать ситуацию на двадцать шагов вперёд. А это так выматывает - быть тем, кем не являешься. Если вся жизнь состоит из притворного, из ненастоящего и заменённого, она превращается в нестерпимую пытку.

Посмотрите на мою жену - вот вам и во-вторых. Красивая - лёгкое косоглазие не в счёт, - умная (да ещё какая!), успешная... Хотя последнее необязательно: если ты из рода Батори, можешь многое себе позволить. А точнее, то, что никто другой позволить себе не в состоянии, к примеру, мучить и убивать невинных (и всех прочих) девушек. Как вспомню прародительницу моей жёнушки, "кровавую графиню", так весь покрываюсь липким потом. Если же мысли об оной возникнут ближе к ночи, то жди в гости бессонницу.

Не зря графиня закончила дни в темнице своего собственного, Чахтицкого, замка: погоня за вечной молодостью, кровавые ванны, массовые убийства - куда ещё они могут привести? Разве что к сумасшествию. Думаю, Елизавета Батори была безумна, и это безумие передалось по наследству моей дражайшей - тьфу ты, что за слово! - половинке. Помыкает мной для вящего своего удовольствия: Бургомистр, сделай то, Бургомистр, я тебе говорю, Бургомистр, ты что, охренел?! Унижать она любит, по крайней мере, меня. Зачем жена это делает? Наверное, мстит за то, что я перманентно пренебрегаю супружеским долгом. А правильнее будет сказать, пренебрегаю по отношению к ней. Как же, она вся из себя такая - и неудовлетворена в этом смысле... Так вот, именно по её вине, иначе и не скажешь, я занял столь высокую должность и больше не пользуюсь настоящим именем. На самом деле меня зовут... А впрочем, неважно.

Спрашивается, куда денешься от такой жизни? Куда спрячешься? Некуда. Особенно если некоторые постоянно вертят тобой, как хотят, принуждают тебя к действиям. Может быть, я амёбен, но это не извиняет, скажем, отца моей "любимой", который когда-то давно приставил мне к горлу острый фамильный кинжал. "Ты выйдешь за неё, mon неразумный жиртрест, или я отрежу тебе голову, насажу на пику и выставлю на всеобщее обозрение перед входом в замок. Понятно?" Чего уж тут непонятного...

Хотя сам хорош: позволил этой гидре окрутить себя. Нет, что-то оберегало меня, давало подсказки, советовало не связываться с такой особой, но, как и всякий влюблённый - а к тому же молодой - дурак, я не внял доводам рассудка. Сначала она напоминала маленького ужика, который был у меня в детстве. Он жил в аквариуме и проявлял исключительное миролюбие, а иногда даже пугливость. Я называл его Поцелуйчиком. Довольно скоро он издох. Я очень сильно горевал по нему и пообещал себе больше никогда ни к кому не привязываться. Но сдержать обещание не удалось: я встретил существо, маскировавшееся под милую девушку, а после свадьбы превратившееся в нечто ужасное. Изменение произошло не просто резко - стремительно: "ужик" отрастил клыки, хвост и наполнил пасть ядом. Сколько лет я терпел эту женщину!.. Я должен был давно скончаться от смертельных укусов, но Бог - наверное, в шутку - дал мне противоядие. Оно не излечивало полностью, но помогало кое-как держаться.

Девушкам (тем самым, убиенным) повезло чуть больше. Моя жёнушка, я слышал, любит пытать их в своей секретной комнате. Поговаривают - сам я боюсь это выяснять, - что она переняла заветы прародительницы и ищет эликсир молодости. В смерти пытается обнаружить эссенцию жизни. Я в её дела не вмешиваюсь - мне и своих хватает по шею и выше.

Например, циркачи эти (или в-третьих). При одном взгляде на уродов из шапито я наполняюсь яростью и гневом. В такие моменты я понимаю жену - мне и самому дико хочется убивать. Или она так плохо на меня влияет? Сомневаюсь. Очень уж много причин для моей ненависти. А что ещё могу я питать к паразитам, развращающим людские умы, зарабатывающим деньги на игре душами? Строят из себя бедных и невинных, а какие козни творятся у них в закромах! Нет, в этом, как его... в закулисье! Они называют меня параноиком. Никто вслух, разумеется, такого не произносит - попробовали бы! - но всё читается в их лживых глазах. Вот почему мои подданные денно и нощно следят за этим треклятым шапито.

С детства не люблю цирк. После того как слон укусил меня за причинное место, в сердце моём, так же как и во всём остальном, места для этого ширпотребного развлечения не предвидится. Бедная мама: сколько она меня лечила, сколько терпела мои проблемы, сколько галлонов жалости было вылито на её "любимого сыночка". Кабы не она... Отцу-то я никогда не нравился. Всякие докторишки-шарлатаны называют это Эдиповым комплексом, а я – несчастной жизнью. Просто мне не повезло.

Но тут я не прав. Даже не так: очень сильно не прав! Возможно, если бы судьба не возила меня лицом по отходам, я бы никогда не встретил его. Дэмьена. Моё двенадцатилетнее счастье. Как он хорош! Я прихожу в восторг от его внешности и сумасбродных выходок. Я готов пожертвовать чем угодно, только чтобы иметь возможность его... любить. Ах, какой у него взгляд! А это тело... Ах! Мне так нравится вспоминать наши постельные игры: у него по-настоящему неиссякаемая фантазия.

Тот день, когда мы познакомились с Дэмьеном, бережно хранится в уголке памяти, специально отведённом для таких (очень немногочисленных) событий. Это случилось на берегу чудесного озера. Там, на отшибе, я мог отдохнуть от семейной жизни в целом и моей жёнушки-тиранши в частности, а его привело туда очередное убийство. На бреге этого необычайного озера росли столь же необыкновенные кусты, в которых мы с моим дорогушей вкусили плод совместного познания. Произошло всё по соседству со свежим трупом Дэмого авторства. Я постелил на землю чёрный плащ, мы освободились от одежд - бренной псевдоплоти - и предались безудержной любви. О, это было незабываемо!.. И потому мы повторяли сие действо регулярно (хотя не всегда в обществе покойников). Бытует мнение, что подобная привязанность - больна, грязна и недопустима. Кто-то назовёт её извращённой. Лично меня это не беспокоит, Дэмьена - тоже, но вместе с тем, учитывая взгляды окружающих, приходится держать всё в секрете. Положительно, если бы не Дэмьен - моя жизнь была бы чернее чёртовых чёрных чернил!

"Положительно"... Опять во мне говорит образ Бургомистра! Проклятые слова! Но беспокоиться о них, наверное, уже нет смысла…

Что? Вы хотите узнать подробности? Как бы сказал я: извольте.

Начались беды вовсе не с того, что кто-то прознал о наших трепетных отношениях. Нет, начало неприятностям положили моя невнимательность и Дэмьенова склонность к играм. Он перегнул палку, но я поздно узнал об этом. Убийства, которые он совершал, не являлись для меня секретом. Конечно, никому другому не было известно, что это его рук дело. Но однажды он допустил ошибку: заигрался. И вот ведь демон, настоящий демон! Я не могу на него злиться. Да и есть ли смысл? Ведь, знаете, кого он прикончил? Задунайских! Этих паукожопых! Парочку сиамских циркачей, сросшихся так, что у них и одной задницы на двоих не было. Какие они противные. Были. Передвигались по-паучьи, чем вызывали у меня нестерпимейшее омерзение. Хорошо, что он их прирезал. Для чего? Да Дэму тогда всего лишь захотелось пошалить.

Наверное, это произошло примерно так.

- Привет, - поздоровался Дэмьен, пряча руки за спиной. - А у вас ножа не будет?

- Что? Какого ножа? - недоумённо и одновременно ответили Задунайские.

- Да вот этого!

И моя любовь пырнул их. А потом ещё раз и ещё...

Дэмьен у меня мальчик с юмором.

Мне доподлинно известно, что парочка истекла кровью за кулисами, а примыкающие обстоятельства не имеют значения. Важнее другое: ударив циркачей, мой благоверный и себя подставил под удар. Эх, Дэмьен мой, Дэмьенчик... Ты ранил и меня, причём очень сильно. Я тогда был на грани отчаяния: мне еле-еле удалось замять это дело, не выдав нашей маленькой тайны. Но что, если бы не получилось?.. Ох, ты крутил, ты вертел, ты руководил мной, как заблагорассудится, мой Дэм. А что я мог противопоставить? Ведь когда речь заходила о моём любимом, я оказывался безволен. Я оказывался в ловушке – приятной, но неизбежной – и неизбывной. Как и жена, Дэмьен управлял мной, я ощущал это и осознавал, но если в первом случае я бы желал избавиться от довлеющего надо мной контроля раз и навсегда, то во втором… Я не знаю, я действительно не знаю. Возможно, у меня никогда и не было этого простого человеческого счастья под названием Выбор.

Но давайте возвратимся к нависшей над нами, точно хищная птица-великан, проблеме. К убийству Задунайских. В тот раз я впервые повысил голос на своего любимого, однако он быстро успокоил меня, и минуты, проведённые в туалете, были самыми сладкими в моей жизни. Я готов вспоминать о них вечно, забыв про унижения, которые я испытал, доказывая невиновность моего мальчика. Но всё-таки мы с денежными средствами добились, чего хотели. "А могло ли быть иначе?", - успокоившись, подумал я. Ведь, как гласит пословица: "Человек - слаб, деньги – всесильны".

Только проблемы на этом, конечно же, не закончились. Своей "шалостью" Дэмьен, сам того не подозревая, разбередил человеческие умы. Я, вот, ужасно обрадовался, когда узнал, что мой мальчик воткнул нож в Задунайских. Людей не обманешь: если такой же человек, как они, вспарывает, словно мешок, тушу циркача-уродца, значит, чем-то последний заслужил сей исход. Кроме того, жители не слишком-то жаловали шапиточников и наверняка несильно расстроились.

Сочетание этих двух факторов, мне думается, и подтолкнуло будущих зрителей к тому, что произошло на том кошмарном представлении. Так получилось, что для города N оно было одним из самых крупных событий за последние годы. И разворачивался гротесковый перфоманс не где-нибудь, а на кладбище литературных талантов, том самом, что наша гордость, от которой без ума туристы.

Я тоже был там - примостился с краю, через пару кресел от жены. Мы с ней крупно поссорились (не помню даже, по какому поводу) и не разговаривали. Но это не больно-то меня волновало. Сильнее я беспокоился из-за того, что прямо напротив меня, в другой части зала, сидел Дэмьен, моя радость. Мне жутко хотелось взглянуть на него, хотя бы издалека насладиться его юной красотой, но делать этого было нельзя ни в коем случае. У зрителей, среди которых присутствовало немало моих знакомых, могли возникнуть подозрения. Потому я прятал свой взгляд то в куртке дамы слева, то в монокле мужчины справа, то в куполе шапито, то в сцене.

Вокруг гомонили и испускали эманации радостного нетерпения. Народу набилось... пуще, чем животных в Ковчег при Всемирном потопе. Все галдели и улюлюкали, и хлопали в ладоши. Казалось, горожане собрались на величайший праздник, а не на выступление каких-то шаромыжников-нелюдей. Я-то был там, только чтобы убедиться: всё пройдёт мирно, без каких-либо мерзостных поползновений со стороны шапиточников.

Однако, к моим радости и несчастью единовременно, в процессе представления все вдруг стали поочерёдно замолкать. И чем дольше длилось выступление, тем ощутимее была тишина. Спустя ещё какое-то время она разлилась по зрительским местам, погрузив их в безгласие и безмолвие. После чего по залу поползли шепотки. Воочию узрев всю непередаваемую отвратность бездарных артистов этого так называемого цирка, пропитавшись их гадостью, люди начали перешёптываться, делясь друг с другом предположениями. Домыслами. Слухами. Очень скоро шепотки превратились в гул, гул обернулся разговорами в полный голос, а те, в свою очередь, приняли форму криков. Кричали со всех сторон и все кому не лень. Молодые и взрослые, богатые и бедные, дураки и гении. Словом, аудитория стала толпой.

- Они же изверги! - летело отовсюду.

- Изуверы! - неслось в ответ.

- Они с другой планеты!

- Они всех нас перебьют!

- Нет, вначале они разорят кладбище!

- Да, нашу главную достопримечательность!

- Нет, прежде они убьют нас!

- А я сказал, разорят!

- А я щас сам тебя убью!

- А вы слышали, что за кулисами находится жертвенник?

- Из человеческих голов?

- И не только!

- Чушь!

- Катиться нашим головам с сидячих мест на арену!

- Если ты не заткнёшься, я тебя точно прихлопну!

- Это был не я.

- А я!

- Заткнитесь все!

- Нет-нет, кричите!

- Я буду кричать: во всём виноваты циркачи! Цир-ка-чи!..

Толпа бурлила, кипела, плескалась через край. Казалось, ещё минута, нет, пара секунд, и массовое побоище явится пред нами во всей своей кровожадной первобытной "красе". Воздух кроме запахов пота и животных переполняло напряжение. Добавьте к этому всеобщие панику и смятение, и вы поймёте, о чём я говорю.

Взрыв должен был вот-вот прозвучать, и невыносимое ожидание оказалось сильнее меня. Я отшатнулся от ужаса, творящего на сцене, и вернулся в гримёрку.

Я не помнил, как впервые очутился здесь. Вроде бы я сказал жене банальное "Извини, дорогая, я на минутку" и спустился вниз, по узкой лесенке между рядами. После того, что произошло с Дэмом, я стал сам не свой. Будто другой человек надел мою шкуру, поселился в моём разуме – совершенно другой человек, с иными привычками и взглядами на мир. Сознание этого "пришельца" упорно вытесняло произошедшее из самого себя и загоняло извлечённое в дальние ментальные уголки, туда, где мозг его не обнаружит. Не могу утверждать, был ли я свидетелем… гибели Дэмьена – надеюсь, что нет, - но образы, точно пришедшие из фильма ужасов, мне так и не удалось до конца избыть. К тому же фантазия подсказывала-подбрасывала их, когда ей вздумается, воздействуя на память, меняя местами ориентиры, путая реально случившееся, возможное и невероятное. Я окончательно заплутал в хитросплетениях разума (или безумия?) – и выбился из сил…

Пустой четырёхугольник гримёрки не успокаивал своей безлюдностью, а, наоборот, производил лишь ещё более тяжёлое впечатление. Скорее всего, я пришёл сюда в поисках успокоения, но обнаружил только всё усиливавшую безнадёжность.

Давление…

Давление подскочило. Я схватился за сердце и сел на стул. С меня градом лил пот – промокать его платком было бессмысленно. В порыве бессильной ярости я скомкал и отбросил кружевной кусок ткани, попав прямо в урну, но эта забавная случайность нисколько не развеселила меня.

Перед глазами вставали образы один нелепее и оттого страшнее другого: Дэмьен, которого заглатывает огромная змея; раздутый зелёный "живот" ползучего гада в стрингах; разрушения в шапито, чинимые людьми, потерявшими рассудок; развалины и руины, из коих не собрать заново родной, пусть и немного сумасбродный город…

"Что делать? – Этот вопрос буравил голову почище сверла. – Что делать? Что делать? Что делать?.."

И как отзвук, как овеществление мыслей – топот за дверью. Топот, грохот, стуки, удары. Крики и ор.

Я больше не мог этого выносить, да у меня и не оставалось времени – надо было действовать.

- Всё же не так плохо быть Бургомистром, - сказал я вслух, имея в виду, что мне известно о тайном подземном ходе. Он проходил как раз под гримёркой, и ушлые циркачи вырезали в полу дырку, чтобы время от времени пользоваться им. А возможно, чтобы сбежать по нему, когда непременно начнётся… то, что началось. Дэмьен рассказал мне об этом: он бывал здесь до того, как зарезал Задунайских, и в одной из наших задушевных бесед поведал мне…

"Поведал"…

- Чёрт бы побрал эту Должность! – воскликнул я, сам себе противореча.

Отбросил старый, полинявший ковёр и, открыв деревянный люк, "обнажил" большую дыру в полу. Даже я смогу в неё протиснуться. Надо только постараться… Есть!

Тайный ход встретил меня сыростью, затхлостью и темнотой. У меня с собой не было фонарика, так что пришлось пробираться по туннелю на ощупь. Я то и дело наступал на что-то гадкое, касался, опираясь на стену, чего-то склизкого, и нечто невидимое ухало и рычало то впереди, то позади. Великим усилием воли заставив себя не думать, где я оказался и во что, также и в самом прямом смысле, могу влипнуть, я продвигался всё дальше и дальше. Вот уже впереди замаячило тусклое пятно света, с каждым шагом становившееся ярче, разгоравшееся, подобно костру. Костру, который был моим ориентиром, знаком, ведущим к свободе, и одновременно источником пламени, сжигающим, пожирающим многочисленными раскалёнными языками-отростками моё прошлое. Может быть, и не стоит горевать по уже случившемуся. Может быть, впереди и вверху, там, за чертой города, ждёт меня новая, лучшая жизнь. Может быть...

Я подпрыгнул и, борясь с усталостью и одышкой, кое-как вылез, выбрался, выкарабкался наверх. Наружу. Было темно; в лесу неподалёку выли волки; луна заливала жёлтым свечением безмятежное поле; трава была неподвижна - ни ветерка не проносилось над безмолвным пейзажем. Они ждали - ждали меня, так мне казалось, так мне чувствовалось.

И сейчас, когда всё, что я построил, находится на тонкой грани тотального разрушения, когда людской бунт уже, вероятно, выплеснулся из гигантской чаши внутри шапито и понёсся-потёк дальше, на улицы города, когда я оставляю позади то, чем жил раньше, - думаю, я имею право раскрыть тайну. Она не моя, и я поклялся хранить её вечно, но мы с вами вряд ли когда-нибудь встретимся, так что... знайте...

Дэмьен. Да, мой крошка Дэмьен - он никогда не был собой. Как и я, как и все жители города, как и все в мире, он носил личину. Только если у нас сия личина соткана из эмоций, воззрений, поступков, то "маска", которую надел он, была материальнее некуда. Если бы он снял одежды, скрывавшие хрупкое, словно бы подростковое тело, и отрастил хотя бы до плеч волосы, то превратился бы в самую красивую на свете девушку. Девушку, которой он являлся на самом деле. Восемнадцатилетнюю сиротку, пару лет назад сбежавшую из родного города и вынужденную скрываться в нашем захолустье.

Когда Дэмьяна (вот истинное имя моей судьбы!) была младенцем, её бросили родители - так она попала сначала в детский дом, а затем - в приёмную семью. С виду благонадёжнейший из благонадёжных, отчим-маньяк измывался над ней, как хотел, а мачеха попустительствовала, закрывая глаза на бесчинства мужа. Пришлось Дэми взять свою судьбу в собственные руки: она укокошила "папашу" кухонным ножом, прихватила все имевшиеся дома деньги и, привязав "мамашу" к стулу, сбежала.

Прежде чем добраться до нашего крохотного городка, моя любимая прошла через лишения, которые выдержит далеко не каждый: питалась гниющими отбросами, ночевала в вонючих подвалах, выживала в беспощадном мире без средств к существованию. Любой, кто пытался покуситься на жизнь или честь Дэми, замолкал навсегда, успокоенный большим ножом, с которым девушка никогда не расставалась. Тяжёлая жизнь закалила характер Дэмьяны, сделав её беспощадной к врагам.

Пройдя многие километры, хрупкая и бесстрашная девушка попала к нам, и здесь, по велению слепой, а может быть, всевидящей судьбы на её пути встретился я. Приняв её проблемы внутрь себя, сжившись с ними, пропитавшись сочувствием и воспылав любовью, я решил: во что бы то ни стало надо помочь этому райскому цветку! Но как скрыться от полиции нескольких городов, которые разыскивали несчастную по обвинению в двух десятках убийств? И тогда у нас родилась идея.

Так появился "Дэмьен"... Повезло ли моей судьбе, моей единственной настоящей любови или нет? И мог ли я что-то изменить? Прав ли я? Я не хочу задаваться подобными вопросами - и не могу. Сейчас я делаю лишь то, что должен.

Я должен был сбежать. И я сбежал.

Оставив собственную Личину-Должность валяться на невидимой дороге и покрываться, пропитываться пылью.

А всё остальное - поле, бескрайнее, необъятное поле для вековечных трансцендентальных умозаключений, которые когда-нибудь сделает для нас или за нас сшитое из высоких материй, всепрощающее и всепонимающее мироздание.

(Июнь, август 2011 года)