Перепроверяя реальность

Перепроверяя реальность.

- Ваша жена мертва уже пять часов, вы не могли разговаривать с ней час назад.

Я смотрю на врача и вижу лишь нечеткий силуэт, загородивший мне свет. Кто-то из нас неправ, кто-то из нас чертовски неправ…

**************************

- Что-то меняется во мне с каждым днем, - голос Марины сдавлен. Я чувствую, как теплый равномерный ветерок ее дыхания замирает на моей груди. – Раньше такого не было, мне кажется, что я больна чем- то страшным, неизлечимым и теперь лишь перехожу от одной стадии болезни к другой.

Я молчу, мне нечего ответить, хотя сказать я должен многое. Например, то, что она все придумала, что все это глупости и у нас все хорошо и так будет всегда. Я должен солгать.

- Марина, - голос также сдавлен, - ты же прекрасно знаешь, что с тобой все хорошо, - моя уверенность звучит слишком испугано, так не успокаивают – так выносят приговор.

- Тогда что со мной? Каждый день, как…какая-то ступень, я чувствую это!

Я не только лжец, я трус и от ее слов, таких близких к истине что-то внутри меня холодеет.

Она засыпает, сдаваясь беспокойным обрывочным сновидениям, я остаюсь в реальности, еще более безумной, чем сны обреченной.

***************************

Все будет длиться ровно восемь дней. Восемь ступеней для укутанной в старые лохмотья Твари, восемь испытаний для меня и ничего не понимающей Марины. " Каждый день, как ступень!" Все правильно, моя хорошая – с каждым днем Тварь все ближе подбирается к нашей двери – я слежу за каждым ее шагом, я вижу минуту, когда она заберет тебя у меня. Я вижу это на контрастном черно-белом снимке, который не сходит с экрана моего компьютера – я сам запустил программу уничтожения нашего счастья.

Я запустил программу LESTNICA.EXE.

Никакой статистики самоубийств и увечий, нанесенных себе в безумном экстазе ужаса, к файлу не прилагалось. Была лишь ссылка для скачивания и скупое описание на одном из англоязычных форумов: " эта лестница – есть дорога тоски в твоей двери".

Судя по легенде, программа была создана в начале 2000-х годов молодым парнем, страдающим каким-то психическим заболеванием. Он верил, что " передает" свою болезнь программе и существо, видимое на кадре заставки, и есть воплощение страшного душевного недуга.

Отныне черный переслащенный чай будет ассоциироваться у меня с обжигающим осознанием непоправимой ошибки. Я сделал глоток (обжег язык), щелкнул мышкой – и теперь не могу вернуться к исходной точке. Все так стремительно пошло по наклонной, что я понял – не всему в Интернете нужно не верить.

С момента первого запуска, программа больше не закрывалась и не сворачивалась.

Я мог бродить по Интернету, работать с документами, но мой рабочий стол оставался неизменным – фоном стала заставка программы. Черно – белое изображение представляло собой удачно скомпонованный снимок, основную часть которого занимала широкая лестница. Кадр был сделан так, что поворот с нижних ступеней не был загорожен периллами и существо, находящееся на нижней ступеньке было хорошо различимо. Если бы меня попросили максимально четко и коротко описать его, то первым пришло бы на ум слово "гном". Небольшого роста (так бы выглядел 5-летний ребенок), укатанное в рванные тряпки, которые в своем беспорядочном расположении создавали подобие какого-то безумного костюма, сокрытое маской…Самым нелепым и пугающим была именно маска. Она никак не определяла овал лица – более того полностью закрывала шею существа (если конечно я правильно понял его анатомию) и заканчивалась где-то в районе грудной клетки. Маска была отвратительной, так как довольно объёмно и точно воспроизводила уродливость и характерность лица – ухмыляющегося и морщинистого с непонятными темными пятнами на крыльях носа и лбу.

Было ли это существо той самой "тоской, бредущей именно к моей двери"? Нет, оно было чем-то большим.

ДЕНЬ 1.

Я проснулся от порыва ветра, настолько сильного, что сквозь сон мне казалось, будто я падаю в бушующую морскую пучину. Вода накрывает меня с головой : " Гу-у-у-у" воет она вокруг меня. И топит. Сон. Я открываю глаза и вижу комнату, тревожно укутанную в утренний сумрак.

Тяжелые неповоротливые ото сна мысли не хотят впускать в себя осознание привычной реальности. Они все еще там, теснятся в глубоком болоте, которое разверзает свою вонючую похотливую пасть всякий раз, когда я закрываю глаза. Когда вы закрываете глаза. Я не люблю сны и чем больше я их не люблю, тем отвратительнее и правдоподобнее они стараются быть. Словно говорят: " Мы о тебе все знаем, ведь мы пачкаемся в твоей же грязи, почему же ты так нас боишься?"

Я не боюсь. Просто не люблю. Хотя…нет ли в нашей нелюбви и отторжении к чему-то толики страха? Все основано на одном – инстинкте самосохранения и желании быть в безопасности. Всегда. Все, что не принимается нашей натурой, содержит в себе неосознанную до конца опасность, угрозу. Значит сны…

Когда я был маленьким, мне приснился сон. Будто я шел по берегу реки, протекавшей у городской черты. И вдруг у самого спуска к воде под навесом крутого сыпучего обрыва увидел светлый силуэт. Он находился в паре десятков метров от того места, где был я. Он, сгорбившись, наклонился над водой, я же стоял на другой выступающей вершине берега. Он был внизу, под отвесными песчаными склонами, выбраться по которым было не возможно, а более менее пологая тропинка, ведущая наверх, была далеко. Но глядя на его нечеткий розоватый силуэт, я чувствовал страх. Сквозь туманное полотно кошмарного сна навязчиво пульсировала мысль о том, что надо бежать, что еще немного и нечеткое пятно у воды обретет форму, обернется и заметит меня. Но, как это часто бывает во сне, ноги стали подкашиваться, вязнуть в ставшем густым от нахлынувшего страха воздухе. Вместо того, чтобы бежать, я медленно оседаю на землю. Медленно и тяжело, словно в воде. Сначала падаю на колени, затем, к земле, задыхаясь от волнения, прижимается грудная клетка. Я не успеваю задержаться руками. Вижу, как сухая прошлогодняя трава поднимает ко мне навстречу свои мертвецкие руки, должно быть, царапает щеку, но я ничего не чувствую.

У меня нет возможности пошевелиться, я не смогу бежать, если тот, кто сидит у воды решит до меня добраться. Тело, словно заполнено расплавленным металлом, голова – камень. Мне бы только приподнять этот камень, чтобы посмотреть под берег. И тут мое тело обретает легкость. Мне кажется, что я взлетаю. Вновь оказавшись на ногах, я еле удерживаю равновесие, но это мало заботит меня. На песке, у самой кромки воды остались следы – большие и четкие, они упираются в овраг. Значит…Когда оно показалось из - под берега и втянуло ноздрями воздух, я невольно отступил назад. Нечто, имеющее человеческие очертания, было словно сделано из розовой глины. Глянцевая кожа блестела на солнце, гутаперчивое тело ловко взбиралось на ту возвышенность, которую я считал безопасной. Мышцы опять перестали подчиняться мне, и, падая, я закричал.

Крик полетел над глубоким оврагом, раздаваясь эхом под его сводами, и упал на пол в маленькой темной комнатке. Рядом было что-то мягкое и теплое, оно прижимало меня к себе. От него вкусно пахло…Темнота в зашторенной комнате, темнота в непроснувшемся сознании. Кто это рядом со мной? Мама. Я начинаю успокаиваться, слыша ее голос и ласковые причитания. Все позади. Это сон, всего лишь сон.

Спустя несколько дней после этого, мы с матерью отправились гулять. Когда мы оказались на том самом берегу, я начал нервничать. Мама не замечала этого и продолжала вести меня за руку, рассказывая о птицах, волках и лисицах. Я же посматривал в сторону обрыва, но так как мы шли далеко от края, не мог увидеть воды и того, что возможно сидит возле нее. Отчего-то я был уверен, что существо там. Эта мысль захватила мое сознание, я понял, что мне просто необходимо заглянуть под обрыв. Но мы продолжали путь, держась на безопасном расстоянии от сыпучего края. Чем дальше мы уходили, тем веселее мне становилось от мысли, что существо остается позади, что я иду с мамой, что оно до меня не доберется. Когда мы вышли на пологий склон, ведущий к воде, я обернулся: на песке в том месте, где во сне сидело существо, теперь лежала его голова! Розовая и большая, она качалась на легких, подгоняемых осенним ветром, волнах.

Крик полетел над глубоким оврагом, раздаваясь эхом под его сводами, но проснуться я уже не мог.

- Мама, там его голова! Голова! Почему я не проснулся?

- Какая голова! Это обычный пакет! – твердила перепуганная мать, тряся меня за плечи.

Тогда я был уверен, что мой сон растянулся на несколько дней, что я не смог проснуться и все, что было после той ночи, служило лишь продолжением кошмара.

***********************

Это не вода, это ветер. Наш дом продувает насквозь ледяной осенний ветер. Начало ноября. Заклеенные деревянные рамы не только не спасают от непогоды, своим жалобным скрипом они только подчеркивают ее безграничную власть над тем живым теплом, что ютится в доме. Через тюль пробивается тусклый свет пасмурного утра. Я плотнее кутаюсь в одеяло и поворачиваюсь на другой бок. Примятый бугор Маринкиной подушки еще веет теплом, значит, проснулась она недавно. Сегодня первый выходной из трех, надо постараться сделать как можно больше – заняться сайтом, договориться насчет тематических рекламных баннеров. Я уверен – эта телега покатится, нужно только не лениться смазывать колеса. Многие хотят такую работу, на которую им не нужно будет ходить. Хм, я не исключение.

Где-то снизу раздался звон, торопливые шаги, стукнула дверца шкафа – гулко попадали на дно помойного ведра осколки чего-то…чему сегодня не повезло.

Обычно, перед тем как спустится на завтрак, я иду в душ. Люди делают так по утрам и это нормально. Это обыденный утренний ритуал, не несущий никаких последствий, не становящийся роковым. Для всех, но, очевидно, не для меня. Сегодня 5 ноября 2013 года из-за похода в душ я потерял целых пятнадцать минут, которых могло бы хватить на то, чтобы хоть что-то понять…

Когда я зашел на кухню, Марины там не было. Не было завтрака, не было огня в стареньком камине, вообще ничего не было. Комната отталкивала своей неживой холодной тишиной.

- Марин, - голос пометался по пустому дому и вернулся обратно. Ни с чем.

Странно, по утрам моя жена всегда дома, готовит мне завтрак на работу, занимается домашними делами.

До сих пор не могу понять, почему я просто сел жрать, не пытаясь выяснить, где находится жена. Почему я не позвонил ей сразу, как только обнаружил ее отсутствие. Я устроил себе спокойное максимально обычное утро, убедив себя в том, что Марина могла уехать в город по делам. Меня не удивило, что всего пять минут назад на кухне что-то разбилось, хотя в доме никого не было. В тот проклятый День Начала, День Открытия, в тот Первый День меня вообще ничего не удивило.

Я допивал чай, когда входная дверь сотряслась от торопливого истеричного стука:

- Валер, открой мне! Господи! – голос прервался судорожным всхлипом.

Марина сидела на складном стуле, стоящим по левую сторону от нашей двери. Её бежевый осенний ботиночек с правой ноги валялся на деревянном облупленном полу. Светлый замш побагровел, сквозь пальцы на голой ступне блестела свежая густая кровь.

- Я вытащила, сама вытащила, смогла – Марина судорожно вцепилась мне в руку, - я не знаю, как это получилось!

Рядом с опрокинутым ботинком валялся пропитанный кровью носок, а рядом с ним крупный осколок.

- Что это? – вид всего этого ввел меня в ступор, - когда ты успела наступить на него? Где?

- Я шла от машины к дому, и у самого крыльца это вонзилось мне в ногу, Господи! – Марина, закрыв глаза, жалобно заскулила.

- А куда ты ездила? В город? – все вопросы пришлись на тот момент, когда я поднимал жену на руки, ее ответ, как выяснилось позже – на момент, когда мир вокруг решил рушиться:

- Я не помню, - устало ответила она.

*******************

Марина проспала несколько часов. После того, как мы обработали ее рану, я снова попытался узнать, куда она ездила, но жена, раздраженная своей усталостью и сонливостью, лишь отговаривалась:

- Не помню, вроде просто гуляла по окрестностям!

Мне не хотелось провоцировать скандал, но недовольство и обида начали нагло отвоевывать свое место в сознании. Что она от меня скрывает?

Так и не добившись хоть какого-то объяснения, я оставил ее спящей в спальне, а сам направился кабинет.

Компьютер приветливо пискнул. В затемненной пасмурным днем комнате светилась маленькая красная точка. Пока система загружалась, я встал, чтобы зажечь свет, но подержав руку на выключателе, передумал. Что-то молчаливое и тревожное, таящееся в этой комнате уйдет невыслушанным, незамеченным. Что-то обидится на свет.

Когда на экране появилась заставка, я первые секунды не мог ничего понять. С чего мне в голову пришло замостить рабочий стол этим уродством? Но когда я вспомнил, откуда взялась картинка, меня стал занимать другой вопрос: разве вчера этот чертов гном находился не на ступень ниже? Я отлично это помню, потому что обратил внимание: голова существа была наравне с перекладиной перил, я мог видеть его лицо только сквозь решетку, а теперь вижу полностью. Гном поднялся на одну ступень, значит, картинка не статична и программа еще будет удивлять меня своими фокусами.

- Дьявол, - я потянулся в ящик стола за сигаретами. Плевать, что я там обещал Марине – она вообще со мной в загадки поиграть решила. К черту…Мне вдруг стало так хорошо, словно я сумел выместить обиду. Точнее обиды.

Помню вечер, когда Марина каким-то неожиданным, полным истеричной решимости, движением вышибла у меня из зубов только что прикуренную сигарету.

- Меня бесит этот запах! – шипела она, злая от своих же умозаключений и догадок на мой счет. – Меня бесит, что ты врешь мне и прячешь чужой запах за этим гребанным вонючим дымом!

Тот кризисный момент, мигавший тревожной красной лампочкой еще задолго до своего наступления, настиг нашу молодую любящую семью два месяца назад. В то время Марина была одержима мыслью о своей никчемности…как женщины. После прохождения нами обоими проверки, выяснилось, что у Маринки какие-то проблемы с маточными трубами, поэтому забеременеть у нее никак не получалось. Я совершенно не знал как себя вести. Как заведенный твердил о лечении, о том, что все получится, если не опускать руки – она не слушала меня. Полностью охваченная идеей того, что я ей изменяю, Марина с каждым днем становилась невыносимее. Все происходящее в то время уверенно и стремительно приближалось к красной черте. Переступать ее было больно – Марина дала волю рукам, я ответил тем же, но оказаться, наконец, по другую ее сторону - стало высшей наградой.

Тогда мне действительно казалось, что все налаживается, более того, до сегодняшнего дня я был уверен в этом.

Может она с утра решила доказать всем, что проблема не в ней, а во мне? Нашла того, с кем можно это проверить и съездила к нему? А после, прикрываясь шоком от разрезанной ступни (где она вообще нашла эти осколки!), ловко увернулась от всех моих расспросов?

Я опустил голову на руки и закрыл глаза. Вокруг воцарилась спасительная темнота. Так просто – опустить веки и закрыться от мира, выключить его. Если бы это работало и с сознанием, я мог бы подолгу отдыхать от всего, что меня окружает. Боже, с каким бы удовольствием я это делал! Но, как ни закрывай глаза – мысли не выключишь, даже сон не даст защиты – напротив. Вытесненные и запрятанные, переживания полезут сквозь нереальный бред видений и напугают еще сильнее.

Компьютер мерно гудел в полуметре от меня. Бездушная машина подчинялась мне – она работала, когда я хотел и погружалась в сон, когда я решал. Черт подери, неужели я завидую? Завидую тому, что железка способна на отдых, а я нет? Безумие.

Надо успокоиться. Поднявшись с места, и стараясь не смотреть на монитор, я направился в кухню. Проходя мимо спальни, я прислушался – скрипнула кровать. Рука неуверенно легла на ручку двери – мне хотелось зайти к жене, узнать как она, поговорить, успокоиться. Крепче сжав пальцами деревянный шарик, я осторожно толкнул дверь от себя и заглянул в комнату. Марина лежала на моей половине кровати, укрытая старым пуховым платком и спала: ее плечи мерно поднимались в такт ее спокойному дыханию. Я зашел в комнату. Стараясь не выдать себя шагами, подошел к кровати и заметил кровавое мокрое пятно у ног Марины – повязка неловко съехала с раны. Кожа на нежной ступне блестела от крови. Я замешкался – откуда могло взяться столько крови, не могла же Марина давить на изрезанную ступню? И тут я заметил несколько смазанных следов, ведущих к окну. Получается, что она вставала, чтобы подойти к окну, не пожалев свою раненную ногу. Что ж, было ли за окном, что-то действительно стоящее таких жертв?

Мне показалось, что я задал этот вопрос вслух, настолько четко он отразился в моей голове. Стараясь, не скрипеть половицами я в один широкий шаг достиг окна и выглянул наружу. Во дворе не было ничего необычного, за оградой тоже. Качали серыми ветками облетевшие тополя, грудились тучи, возле калитки, глядя на пустынную улицу, сидел наш кот. Ладно, поверим.

Я уже хотел отойти от окна и вообще выйти из комнаты, когда обратил внимание на старую, выкрашенную белой краской, подставку для цветов, стоящую прямо под окном. На облупленной поверхности, разбавленный дождевой водой, алел след. Не было сомнений, что это кровь! Получается, Марина подходила к окну и даже пыталась вылезти наружу. Зачем? Она хотела сбежать или…на улице ее кто-то ждал? Я прильнул лбом к прохладному стеклу, пытаясь найти хоть какие-то намеки на то, что произошло, пока я думал, что моя жена спокойно спит в комнате. Но кроме алого болотца ничего необычного не обнаружил.

Черт…Я отпрянул от окна и приземлился возле кровати:

- Марина! Марина, проснись! – я трёс ее за плечо и отчего-то вдруг почувствовал себя лучше. Волнение и тревога настолько захватили меня, что мне становилось легче от того, что я могу нарушить её покой. Она не может так со мной! Сначала она пытается сбежать из дома, а потом спокойно ложится спать, словно ничего не было?!

- Марина! – с остервенением сдергиваю платок и вдруг обращаю внимание, что простынь чиста – ступня накрепко перебинтована. Подскочившая на кровати Марина смотрит на меня в полном недоумении, и я сразу понимаю, что случилось: все как тогда, в детстве. Я уснул, но проснуться не смог.

- Ты с ума сошел? – в ее голосе опять прорывается это отвратительное шипение (именно так она шипела на меня тогда!), - что случилось?

Я продолжаю смотреть на ее ступню, такую чистенькую, аккуратно защищенную бинтом и вдруг отчетливо осознаю (о Боже, я уверен!), что не сплю. Мне становится легче: все увиденное привиделось мне, разыгралось встревоженное воображение, неудачно упал свет (на какую еще нелепицу способно старающееся защититься сознание?). Плевать, ничего не было и я не сплю!

- Милая, дай мне руку! – я сажусь на пол, подле кровати и вспотевшими руками ищу холодную ладонь любимой.

- Да что с тобой? – мои глаза закрыты, но я чувствую изменения: голос Марины потеплел. Господи, все закончилось!

- Валера, что с тобой? – ее рука ложится на мою голову и пальцы…нежные пальцы гуляют по волосам, - ворон вышел погулять…

- …чтоб ворону разыскать, - закончил я с улыбкой, - Марин, прости, просто я не понимаю, я вообще ничего не понимаю. Ты уехала куда-то утром, вернулась с распоротой ногой, ничего не помня! Что я должен думать?

- Валер, - голос дрогнул, но интонация не изменилась, - я, правда, ничего не помню. Я не стремлюсь скрыть от тебя что-то, мне самой страшно от того, что я сегодня выкинула. Наверное, я заболела.

- Ты даже не помнишь, ездила ли ты в город?

- Не помню, я совершенно не помню ничего, что было после того, как я села в машину! – Марина забрала свою ладонь из моих рук и закрыв лицо краем платка, заплакала.

Я молча сидел на полу, наблюдая за тем, как вздрагивают ее плечи, как тонкие пальцы сжимают платок, который она прижимает к мокрым глазам. Как выяснилось позже, в тот вечер я наблюдал первые симптомы эпидемии, разносимой по нашему дому "обычным" компьютерным файлом.

Поднявшись с места, я осторожно положил руку на теплую макушку Марины:

- Я принесу кофе и чего-нибудь сладкого – тебе надо успокоиться.

Марина слабо кивнула, не поднимая лица:

- Отдерни, пожалуйста, ночную шторку – пусть в комнате станет светлее.

Я подошел к окну и потянул тяжелую ткань в сторону и в этот момент я машинально скользнул взглядом по старой облупившейся полке – кроваво-водянистый след ярким огнем оповещал меня о том, что я заблудился. Заблудился.

Самым страшным и необходимым сейчас было обернуться и увидеть на полу размазанные следы, увидеть ногу Марины, окрашенную сочащей кровью. Нет.. Что-то из этого неправда, мне либо кажется это пятно, либо, кажется, что все в порядке. Я продолжаю стоять у окна, невидящим взглядом уставившись в облетевший сад. В моей руке все еще зажат край шторы и с помощью него я начинаю отыскивать в своей голове выход к верной реальности: ведь если я подошел к окну по просьбе Марины, значит с ней все в порядке, раз она попросила света, а не помощи. Откуда же тогда этот след? Я вижу его так реально, как вижу саму обшарпанную поверхность полки, как вижу небольшой брак на стекле, через выпуклость которого, так специфично искривляется вид из окна. Может, во мне тоже брак, через которой так специфично искривляется реальность?

- Валер, ты чего? – я вздрагиваю от неожиданности и резко оборачиваюсь. Забавно, готовился к этому, как к прыжку с парашюта и так вот просто смог.

Марина смотрит на меня удивленными заплаканными глазами – ее аккуратно перебинтованная ступня спокойно лежит на небольшой мягкой подушечке, которую она когда-то уже успела подложить.

- Все в порядке, я…просто задумался, - улыбаюсь и, стараясь сохранить спокойствие, как бы невзначай снова поворачиваюсь к окну. На старой полке, служащей Марине для украшения нашего домика весной, по-прежнему красуется след.

Наверное, я слишком поспешно вышел из комнаты, потому – что вслед мне раздался встревоженный голос Марины. Не оборачиваюсь (ну что я ей объясню?), я иду на кухню и буквально падаю на стул. Если то, что происходит сегодня – это, как тогда в детстве, то…

То что?! Я чувствую злость на себя – чертов мудак, почему я не могу быть как все? После того детского кошмара, который перерос в реальность, я стал постоянно "перепроверять" происходящее. Я мог по несколько раз перечитать присланное мне на мыло письмо, мог по несколько раз переспросить о подробностях какого-то события, мог несколько раз за ночь проснуться и проверить рядом ли Марина, настоящая ли она. После того сна, я стал бояться заблудиться, поэтому так навязчиво стараюсь "щупать реальность". Что я потерял из-за этого? К счастью, пока ничего, кроме ощущения спокойствия и уверенности.

Рядом со мной на столе стоит кувшин с водой и пара стаканов. Наливаю себе полный и залпом, захлебываясь, выпиваю. Вода холодная, очень, у меня начинает ломить передние зубы и противно ноет лоб – я чувствую это. Значит, сейчас я не сплю. Но что делать с кровавыми следами на полке? Если их на самом деле нет, то я проснулся только, когда зашел на кухню.

- К черту! – мой крик боится вырваться из груди, поэтому отчаяние выражается лишь сдавленным шепотом и резким, каким-то неосознанно- хмельным движением: я разбиваю стакан об пол.

Звон наполняет небольшое пространство кухни и мне кажется, что это уже было со мной сегодня: я также вздрагивал от этого звука. Возможно это приснилось мне во сне, хотя…Нет! Передо мной замаячила мнимая зацепка: ведь сегодня утром Марина разбила что-то на кухне и выбросила в ведро. Вскакиваю с места, оттолкнувшись от края стола – кувшин опасливо закачался. Я открываю дверцу шкафчика, достаю ведро.

***********************

- Ты сегодня ничего не разбивала утром? – захожу в спальню, подносом толкая дверь. Марина лежит на боку, оперев голову на руку, она что-то записывает в свой ежедневник.

- Нет, - она поспешно заканчивает запись и освобождает место для подноса на прикроватной тумбочке, - а что? Ой, а где моя кружка?

Только сейчас я замечаю, что по ошибке налил кофе в свой бокал:

- Давай, оставлю это себе, а тебе сделаю новый?

Когда я вновь оказался на кухне, я понял, что Марина солгала мне: ее кружки не было на привычном месте, не оказалось ее и в шкафу, и в раковине, и в гостиной. Она точно разбила ее утром, хотя осколков в ведре не оказалось.

А может…Я снова открываю дверцу шкафа, достаю ведро, но вижу лишь черное целлофановое дно. Пусто.

- Милая, ты все-таки разбила ее, - захожу в спальню и резко замолкаю: Марина спит, укутавшись теплым платком. На полу, возле кровати, стоит моя пустая, изрисованная глупыми мультяшками, кружка.

Я вернулся в кабинет и, усевшись за стол, пошевелил мышку – экран ожил,

и я вновь лицом к лицу столкнулся с уже знакомым мне уродцем.

- Ну, ты и гадкий, - неосознанно обвожу курсором его контур: от головы до правого плеча, рука, подол лохмотьев, правая нога. Стоп. Я замираю и, щурясь, приближаюсь к экрану, хотя теперь видно и отсюда: у самых ног гнома лежит небольшая куча чего-то серого. Так похожего на осколки.

Мысль о том, что именно об эти осколки Марина распорола ступню, кажется мне естественной и логичной. Как кучка разбитой на кухне посуды оказалась по ту строну экрана, меня мало заботило. Нет смысла пытаться разгадать, когда итак все ясно, все видно. Еще вчера гном стоял на ступень ниже, еще вчера возле его ног ничего не было, а сегодня он решил приблизиться к нам, войти в нашу жизнь. Что же будет завтра?

ДЕНЬ 2.

Ночь прошла относительно спокойно, хотя поздно вечером произошло довольно неприятное событие, благодаря которому я понял, откуда появился кровавый след на полке. Дневной сон Марины уже перешел в ночной, а я сидел в гостиной на первом этаже и пытался вникнуть в последние новости недели. Диктор несколько раз презабавно оговаривался (наверное, правда о зубы билась), запинался и, в конце концов, вообще превратил выпуск в какой-то каламбур. Мне показалось, что тягость тревоги немного спала, захотелось забыться сном и проснуться утром отдохнувшим и спокойным. Задремав возле телевизора, я не сразу услышал тактичный скрежет у входной двери.

- Явился, - давясь зевком, я поздоровался с котом и уже собирался закрыть за ним дверь, когда увидел капельки крови, петляющие за неуверенными шагами животного, - Комочек, ты чего?

Кот волочил за собой разодранный хвост и тихонько попискивал. Было видно, что рана довольно серьезная и что она доставляет ему немалые мучения. Я стоял, держась за ручку открытой двери, не замечая того, что впускаю в дом холодный ночной ветер, и смотрел на своего кота. Наверное, запрыгнув сегодня на полку, он беззвучно мяукал, оставляя на холодном стекле маленькое мутное пятнышко от теплого дыхания. Но почему сразу не попросился в дом, зачем тратил силы на прыжок, почему пришел только к ночи? Пока я думал над этим, Комок, дойдя до приоткрытой двери в кладовку, бессильно рухнул на пороге. Попытки осмотреть рану заканчивались таким диким воем, что мне стало страшно вообще прикасаться к Комку. Я поставил возле его мордочки миску с водой, осторожно погладил пушистую теплую макушку и отправился спать.

*******************

Наутро животному стало хуже. Марина обнаружила его лежащим возле входной двери – от кладовки петляла грязно-красная дорожка, в некоторых местах она темнела от сгустков. Как полуразложившаяся змея ползла она вслед за издыхающим Комком и возле сваленного от засохшей крови хвоста покорно сложила свою багряно-черную маленькую головку. Не завтракая, мы стали собираться в город к ветеринару, но в тот момент, когда я подошел с пледом к Комку, кот судорожно выдохнул и издох.

Утро, начавшееся тягостным молчанием, перешло в такой же немой полдень. Марина упорно молчала и, как мне казалось, упрекала меня в чем- то.

- Интересно, а кот понял, откуда у него эти раны? – я вздрогнул от неожиданного вопроса. Марина подняла на меня глаза. Она ждала ответа.

- Не понял… Всмысле, я не понял, причем тут это?

- Ну, я же не поняла и не вспомнила, как повредила ногу, значит, и Комок "не понял", где разодрал хвост. Господи, неужели от этого можно было издохнуть? – Марина швырнула ложку на стол, задела ей солонку – по столу рассыпалась белая смерть.

- Он потерял много крови, наверное, поэтому…

- Тогда я тоже скоро сдохну, - эту фразу Марина произнесла глухо, проговорив ее в ладони, которыми она тут же поспешила закрыть лицо.

Я не нашелся с ответом, все это напоминало обычные Маринкины истерики, которых на нашем веку было немало. Особенно в тот период…

Мы разошлись по разным комнатам, я слышал, как она "звонила" матери, по интонации было понятно, что Марина жалуется на жизнь со мной. В чем моя жена так упорно обвиняла меня, не было ясно ни ей, ни мне, ни ее, утонувшей два года назад, матери.

Можно ли обвинять человека в безумии и что вообще зовется безумием, когда привычный мир вокруг начинает рушиться. Не это ли самое настоящее безумие – крах стен? Когда я впервые услышал " разговор" Марины с матерью, я понял, что теперь это будет повторяться всегда. В голосе жены было что-то такое, что ясно давало понять: "спасаюсь, как могу, не мешайте мне поддерживать в себе жизнь". Я смирился с этим, осознавая, что подобная терапия необходима, нет смысла убеждать ее в обратном. Но ощущение того, что прежней Марины больше никогда не будет рядом, было невыносимо. Какая-то сумасшедшая энергия, как чертова ведьма, влетела к нам в дом через трубу, отряхнула сажу на ковер, наследила своими босыми грязными ногами по полу, и, завидев нас, разнеженных любовью и гармонией, злорадно щелкнула пальцами. Щеелк! Покоя как не бывало.

****************************

Я сидел в старом кресле, что стояло у окна в моем кабинете. В соседней комнате давно смолкли душевные разговоры, в доме воцарилась тишина. Если бы у тишины был цвет, то она делилась, лишь на черную и белую. Вокруг меня была черная, таящая.

" Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее и съест"… - дурь дурью, а как к месту вспомнилось…

Шкаф, в котором стояла бутылка подаренного мне братом коньяка, находился в двух метрах от моих страданий. Всего пара шагов и я смогу отвлечься, "прижечь" гноящиеся мысли крепким пойлом, забыться. К черту, что обещал Марине, к черту все мои обещания!

Встаю с кресла, подхожу к шкафу и останавливаюсь. Не потому что сомневаюсь, а потому что хочу растянуть момент – вот я еще трезвый, озабоченный какой-то херней, а через четверть часа уже буду…другим.

" И ты мне в этом поможешь" - шепчу я, стараясь не заглушить скрип дверцы (так звучит мое спасение, не мешайте, поддерживаю жизнь в себе, как могу!). Я уже предвкушаю, как отвенчу крышку, как в нос ударит сладковатый запах напитка, как по горлу разольется огонь, как мысли отяжелеют и хмельные отправятся на покой (упокой, хмельной Бог, их души).

Неожиданно для себя я резко захлопываю дверцу, мне начинает казаться, что в этот момент я спас себя от чего-то страшного, что находится сейчас в шкафу. Стоп! Что там может быть? Мне стыдно за бешеный стук сердца, за учащенное дыхание, за след от вспотевшей ладони на ручке дверцы. В шкафу как раз ничего нет, есть в моей голове, и я это прекрасно знаю. Страх накрыл меня снова, глупо было надеяться на то, что все ушло вместе с впечатлительным детством. Все стало только хуже - в детстве меня окружали маленькие страхи, а сейчас они увеличились в размерах настолько, что если вдруг решат устроить из меня трапезу, проглотят целиком.

Продолжаю стоять напротив шкафа. Чем больше времени проходит, чем больше мне начинает казаться, что в неровных кругах темного дерева шевелятся хищные зрачки. Черт! Как только я подумал об этом, меня разобрал смех – это уже слишком. Не осознавая своих движений, будто моя рука и ручка шкафа в каком-то тайном сговоре спешат друг друга пожать, поприветствовать, я открываю дверцу. На полке поблескивает круглым боком бутылка "Реми". Все. Больше ничего. Бутылка коньяка и две рюмки.

Я чертов псих. Устало прижимаюсь лбом к дверце и, не глядя, запускаю руку в темное хранилище напитка. Пальцы слишком долго бесцельно гуляют в воздухе, не находя приятной прохлады стекла, я уже собираюсь открыть глаза, как вдруг чувствую, что прикасаюсь к чему-то шерстяному и мокрому. То, что это мой кот, я понял, до того как выхватил из темноты мертвый блеск его застывших глаз. Какое-то время я молча смотрю на труп животного, усаженного на полке, таким образом, словно он еще жив и вот – вот совершит хищный резвый прыжок. Опомнившись, я резко отдергиваю руку от его сваленной мокрой шерсти, кот падает, словно я толкнул его этим движением. Он падает не на полке, он летит вниз и своей мертвой тушкой бьет мне по ногам.

- Твою мать! – я отскакиваю в сторону, не отводя от него взгляда, и вдруг слышу за своей спиной пронзительный резкий писк. Я обернулся. Экран компьютера загорелся, мерно зашумел старый системник, началась загрузка машины, которую я не включал.

Показалась знакомая заставка

***********************

ДЕНЬ 3.

Бутылка "Реми", пустая бутылка "Реми", валялась в моих ногах, как вымышленная тушка дохлого Комка. Кто бы сомневался: животного не было в шкафу - кот гнил лишь в моей голове. Говорят, что мысль материальна. Это галлюцинации имеют ввиду?

Глубокий тяжкий вздох (мне даже показалось, что я охнул) сопроводил мою попытку подняться с кресла. Неет…Сил решительно не было – пока я вливал в себя пойло, в бутылку сливалась сила. Да и воля.

Четвертый час утра. Пора ложиться спать. Я удобнее устроился в кресле и закрыл глаза. Мне показалось, что в моей голове в этот момент кто-то услужливо выключил свет.

*******************

Когда я проснулся, меня ждала неприятная встреча с моим замерзшим онемевшим от одной позы телом. Я неуютно потянулся в старом кресле – ступни противно закололи. Но это было еще не все: одного резкого движения головы хватило для того, чтобы разбудить в ней гребанного похмельного палача с огромным молотком вместо совести.

- Валер! – крик Марины раздался с кухни, а мне показалось, что прямиком из ада. "Зачем ты так орешь?!"

- Валера, садись завтракать, - на мое мятое появление в дверях теплой кухни Марина отреагировала на удивление спокойно, - ты пил вчера? – она замолчала всего на секунду. И в этом ее вопросе не было самого ВОПРОСА, зато был ответ. Виноватый и примирительный:

- Ты пил вчера? – мгновение, - прости меня.

Во время завтрака Марина спросила, где я похоронил Комка.

- За домом, около дальней калитки, - я продолжил потягивать из широкой кружки горячее молоко с медом – Марина знала, как убить палача.

- Хорошо, а крест поставил?

Я поперхнулся, так до конца не осознав от чего: от мерзкой молочной пенки, скользнувшей в горло или же от вопроса.

- Ты хочешь кладбище домашних животных на заднем дворе оформить?

- Нет, - Марина оставалась спокойной, - просто могилку надо как-то обозначить, чтобы знать, где он похоронен.

- Там есть холмик, ты поймешь, - почему-то эта тема начинала меня раздражать. Кот сдох, да, неприятность вышла, но к чему кружиться возле его гибели со всей этой оккультной чепухой?

Жена замолчала. Мне показалось, что она как-то затравленно взглянула в мою сторону – я постарался перехватить взгляд, но когда повернулся к ней, она уже ковыряла вилкой остывшую пшенку.

Событие второй половины дня немного встряхнувшее больную реальность, которая как болото начинала засасывать, затягивать края вокруг моей шеи. Пришла долгожданная посылка.

Небольшая коробка с нетерпеливым картонным грохотом полетела на пол гостиной. Я держал в руках совершенство, которое Вселенная на этот раз заключила в японский спинниг из высокомодульного карбона. Я примерил свою руку к пробковой рукоятке и сразу понял, что они созданы друг для друга. Маринка опять будет ворчать, возясь со свежепойманной рыбой, а потом, успокоившись, наполнит кухню аппетитным ароматом тушеной с морковью плотвички. Близится зима, значит, клевать будет крупная…

Мысли о предстоящей рыбалке, как всегда тактично " попросили" все остальные заботы покинуть голову. Вечер последнего выходного я провел неожиданно спокойно.

ДЕНЬ 4.

Утро встретило меня неприветливо: завелось, затарахтело назойливо осознание того, что надо ехать на работу. После выходных это не то, что тяжело. Это гадко. Я сел на кровати, спустив босые ноги на холодный деревянный пол, и потер глаза. Если бы меня спросили, чем бы я хотел заниматься весь день: продавать тупорылым прихожанам нашего торгового храма технику или вот так вот сидеть и тереть глаза, я бы выбрал второе. Даже если бы протер их, к чертям, до дыр. Что ж, утро. Еще один жестокий палач. Но неожиданно (и своевременно!) он сжалился и нехотя впустил в тяжелую ото сна голову довольно приятную мысль: в кабинете, самоуверенно прислонившись к стене, моих следующих выходных дожидается новенький спинниг.

Весь рабочий день был наполнен гноящим ощущением абсолютной безысходности. Я ненавидел магазин. Если бы моя работа заключалась только в принятии товара, оформлении зала и в интимной (т.е. только я и товар в тесной подсобке) настройке ноутбуков и планшетов, я был бы счастлив. Но мне приходилось работать с людьми, в адекватности которых, порой, усомнился бы сам черт. За время работы я слышал столько обвинений в свой адрес, что если когда-нибудь (а вдруг?) "выхаркиватели претензий" решат устроить самосуд, меня разорвут на части. А кожу с моей тощей задницы определят на коврики для мышек.

Ближе к вечеру покупатели заметно поредели. Я сидел за кассой, держа на коленях свой планшет, и смотрел аварии, запечатленные на видеорегистраторы. До закрытия магазина оставался всего час. Мы называли его "часом свободы", когда каждый из нас мог представить, что его работа только и заключается в том, чтобы вот так вот сидеть и забивать в поисковую строку "YOUTUBE" все, что приходит в голову.

- Валер, как там удилище твое? – я вздрогнул, потому что именно в этот момент " Семерка", пошедшая на обгон подарила свой прощальный поцелуй едущему по встречке "ЗИЛу".

- Ты о моем новеньком япончкике? – я обернулся на Сергея, - ждет, когда мне выпишут вольную на три дня. Пойду его с русскими китами знакомить.

- Маринка цену знает? – по интонации этого засранца, казалось, что Маринка не только должна знать цену, но и впасть в кому от ее осознания. Ну, или, по крайней мере, убить меня и сделать на могиле крест из "этожепростоудочка!" спиннинга.

- Ты думаешь, я знаю, цену всего того, что она покупает себе? На этом семьи и держатся, учись, - я похлопал холостого приятеля по плечу и подумал о том, что наша семья…А на чем она сейчас вообще держится?

************************

Это был чистый дом, наполненный ароматом тушеного мяса. Это была теплая кухня и горящий камин. Это была бутылка вина, венчающая середину стола. Это была Марина, одетая в облегающее короткое платье и ласкающая своими разгоряченными губами меня, замерзшего и промокшего под гадким дождеснегом.

Я вернулся с работы и попал в давно забытый нами мир. Куда я свернул по дороге? В какой портал угодил на своем стареньком фольце, если сейчас могу нежиться в объятиях заботливой чертовски-сексуальной женщины, которую (уже не думаю об усталости) оттрахаю сегодня ночью? Может, не ведая того, я тоже подарил кому-то свой прощальный поцелуй, вылетев на встречку из-за непогоды?

- Как прошел твой день? – прозвучало не каждодневно-фальшиво, не вызвало раздражения.

- Нормально, людей было немного, смогли расслабиться, - мне кажется, что мой ответ звучит со стороны, с какой-то третьей неприглядной стороны, которая начинает отвоевывать в разнежанной реальности свою привычную нишу. Но почему?

- Мило, - Марина улыбнулась и с вызовом кивнула в сторону бутылки, - выпьем за покой?

"…и трахнемся за целомудрие…" - хочу ответить я, но молчу. Нет смысла раньше времени убеждаться в том, в чем уже начинаю догадываться. Не знаю, как я смог почувствовать, что покой, за который мы выпили по-второму бокалу, так и остался тупым тостом. Это как кино, начало которого радует тебя новизной сюжета, удачной композицией, но тут что-то происходит в сценарии, и ты уже с досадой понимаешь, к чему ведет режиссер. Да что там, уже привел:

- Сегодня звонила мама, это она посоветовала устроить нам праздничный ужин, - смущенно признается Марина.

Я выхожу из-за стола.

Тут же возвращаюсь за бутылкой .Что ты смотришь на меня? Удивилась?

Ухожу.

- Какая к черту рюмка! – дверца раздраженно захлопывает зев шкафа (того самого из которого вчера вывалился мой мертвый кот). Я падаю в кресло и опрокидываю бутылку так, что по подбородку стекает вино. Бухать в этом мягком кресле с ободранным правым подлокотником становится доброй традицией. Это кресло пилота. Я пилот рейса " Спасаюсь, как могу" и сейчас я собираюсь совершить очередной полет. Стоп. Отпускаю штурвал – ставлю бутылку на пол – мне завтра работать.

Как же хочется просто выключиться. Персональный ад создан и он донельзя забит персональными чертями. И если я захочу увидеть хоть одного, мне нужно только включить компьютер. Интересно, сегодня у ног Твари будет гнить Комок?

Моя уверенность в том, что программа имеет отношение ко всему происходящему, помогает легче относиться к этому ПРОИСХОДЯЩЕМУ. Я жертва, попавшая под воздействие смертельного файла. Быть может когда-нибудь я стану легендой.

*******************

Я почти угадал. На ступени, ниже той, на которую за сутки поднялось существо, высится крест. Он тонкий и кривой, неловко закреплен посередине. Он что-то напоминает мне…

Когда я повернулся к стене, где со вчерашнего дня обосновался мой япончик, мне стало все понятно. Сразу. Даже не нужно идти к дальней калитке, чтобы увидеть поломанный спиннинг, неловко венчающий небольшой холмик могилки. Он там. Я уверен.

" Надо как-то обозначить могилку".

- Марина,- я сжал зубами имя этой чертовой психопатки и выпустил его в тишину комнаты покалеченным, искусанным.

Это был мой новенький спиннинг. Это была темная комната, освещаемая лишь экраном компьютера. Эта была программа, заразившая нас своим безумием (тот парень смог,он смог!). Это была моя жена, принимающая советы от своей погибшей матери.

ДЕНЬ 5.

Сценарий ночи был слизан с однотипных триллеров. Герой запивает горячим кофе свои неудачные попытки отыскать в интернете хоть какую-то информацию о "неведомой, но ужасно-злой херне". Вижу все по кадрам: крупный план – поисковая строка, крупный план – напряженный взгляд. За кадром (на экране теперь быстро крутятся стрелки часов) раздраженное постукивание по столу. Довожу эту ночь до абсурда и единственное, чем могу похвастать: более точное понимание диагноза тронутого гения.

Анестетическая деперсонализация – в переводе на человеческий, означает, болезненное бесчувствие. Страшно звучит: " Побледнение высших эмоций с последующей их утратой".

Не испытывая горя, радости и страха, остается только выть как от фантомных болей.

Выть и мстить. "Смертельная тоска, идущая именно к моей двери" - цифровое эхо того воя.

***********************

Утро исполнило одно заветное желание: я не встретил Марину. Она не приготовила мне завтрак, не вышла проводить на работу. Бутерброд с сыром и жидкое горячее пойло, которое должно было быть ароматным бодрящим кофе, напомнили мне о беззаботных годах одиночества. Тогда было проще.

Отъезжая от ворот дома, я посмотрел на окно нашей спальни, ожидая увидеть силуэт жены. Никого.

Неприветливый сырой вторник мчался за мной сначала по проселочной дороге, потом пытался догнать в лесу и наконец настиг на улицах города. Настиг и набросился.

Что со мной творится, когда я оказываюсь в городском пейзаже ведомо только мне, ну и еще миллиону гребанных романтиков, не выносящих толпу, каменные тюрьмы и аляпистый неон. Нас становится все больше и это пугает. Все хотят жить за городом, там, где нет людей, и можно спокойно заниматься СВОИМ делом. Всепоглощающая идея. Не так ли? Но к чему это приведет в итоге? Думаю, к созданию нового муравейника свободных творческих людей, обитающих за пределами старого города. Совместными усилиями по освобождению от системы, мы создадим новую систему, но только более жесткую. Ведь если та, старая, имела лазейки для побега, то новая герметична – выхода нет, ты уже в него вышел.

Я стоял на светофоре, когда заметил молодую девушку. Она двигалась вдоль ряда ожидающих начала движения машин. В руках она держала распечатку текста. Когда девушка поравнялась с моей машиной, я смог прочесть: " Нет ничего страшнее болезни души. Мой отец болен шизофренией. Безопасности не существует". Все. Я открыл окно, чтобы протянуть ей сотку:

- Ты отца лечить собираешься? – девушка обернулась в мою сторону, проигнорировала протянутую банкноту и ответила:

- Милостыню подаете не вы мне, а я вам.

Что ж, наверное, я не так далек от состояния ее отца, раз понял смысл фразы. Девушка уже маячила в боковом зеркале, а я все сидел, держа в голове бесценное подаяние.

Тут кто-то грозно и матерно посигналил мне в спину. Загорелся зеленый.

На работе мне пришлось быть аквалангистом. Я погрузился в людское дерьмо по самые уши и уже к обеду не знал, куда деваться от неадекватности и глупых претензий. Мне иногда кажется, что все, приходящие к нам люди были созданы именно для того, чтобы распрыскивать вокруг свою агрессию и критинизм. Все равно где: если сегодня они у нас в магазине, то завтра они пойдут в кафе, кино, даже церковь и везде останется след их пахучей метки. Мне кажется, что за месяцы работы здесь, я провонял ею насквозь. Но к вечеру я понял, что неадекватные посетители это еще полбеды.

За три часа до закрытия магазина к Сергею кто-то пришел. Я видел, как приятель, глядя в окно, махнул рукой, подзывая его. Но прошло пять, десять, пятнадцать минут - в магазине никто не появлялся.

- Кому ты сигналил? – спросил я, садясь с ним за соседнюю кассу.

- Ты о чем? – не понял Сергей, – как сигналил?

- Ну, махал в окно, я думал, к тебе пришел кто-то.

- Не было никого, я не махал рукой в окно, - Сергей усмехнулся и, наклонив голову, смачно плюнул на мой ботинок.

- Ведь ты сейчас этого не делал? – я медленно опустил взгляд – плевка не было.

- Чего не делал? Валер, ты в порядке? – мой друг чиркнул зажигалкой, прибавил силу огня и поджег бумаги, лежащие возле компьютера. Я не чувствовал жара пламени, не ощущал запаха дыма и ждал. Спустя пару минут я закрыл глаза. Как же чертовски странно это должно выглядеть со стороны: один придурок поджигает рабочее место, второй пытается уловить дым с закрытыми глазами. Должно, но не выглядит. Потому что всего этого нет. Открываю глаза: Сергей заполняет приходник. Стол чист, цел – ни огня, ни пепла.

- Я домой поеду, и на завтра отгул возьму. Как-то мне..не так.

Сергей ничего не ответил, участливо кивнул и протянул мне пачку "Черного Капитана".

Дорога домой обещала быть веселенькой. Я понимал, что моя ненормальность достигла апогея и гарантии того, что мне не померещится встречка или обгон, из-за которых я сверну не туда, не было. Любая фантазия, имеющая плотность реальности могла меня уничтожить. Я перестал отличать "увиденное" от "подуманного" и самое последнее место, где мне следовало быть сейчас – это городская трасса. Давлю на газ, не уверенный в том, что поехал на "зеленый". Развиваю скорость, и тут же начинаю сомневаться: не оставил ли я кого-то умирать на мокрой дороге. Вроде бы удара не было, я никого не сбивал. Не знаю. Я ни в чем не уверен, кроме одного – я должен спешить домой.

Лес проскочил мимо незаметно. Тактично расступился передо мной, не нависая своими тяжелыми мокрыми ветками, не разрешая играть теням среди черных от дождя стволов. Я добрался до дома, и самое страшное теперь было позади.

Выскочив из машины, я споткнулся и угодил коленом в подмерзающую лужицу. Ледяная вода обожгла кожу через ткань брюк – и эта неприятность послужила необходимой зацепкой к нужной реальности. Я поднялся, придерживаясь за ручку дверцы, и только сейчас заметил, что дом словно подсвечен изнутри огромным горящим шаром.

- Что за…

Открыв входную дверь, я нос к носу столкнулся с женой:

- Вокруг дома кто-то ходит! – Марину трясло от истерики. Она схватилась за воротник моей куртки и приблизила свое лицо ко мне. Заплаканное, красное, испуганное.

Я неловко усадил ее в кресло, получилось так, что толкнул. Марина зарыдала громко и безысходно.

- Тише можешь? – вой жены взбесил меня. Почему она уверена, что ее дело только реветь и бояться, а мое бесстрашно кидаться грудью на любую опасность? Уверена потому что, так заведено? Но страх – не прерогатива женщин. Марина уповает на то, что за ее спиной муж. А кто за спиной мужа? Только воздух... Да и в нем уже нет уверенности.

Осторожно приоткрыв ночную штору, вглядываюсь в ночной сад. То ли мне кажется, то ли Марина права – за углом дома мелькнула чья-то нога, словно кто-то поспешно скрылся, почувствовав, что я смотрю.

- Господи! – я отпрянул от окна, задернув штору. Дыхание тут же сбилось, как если бы меня окатили ведром ледяной воды. Тут до меня дошло:

- А зачем ты свет во всем доме включила, чтобы проще было наблюдать за твоим перемещением?

Если эта дрянь решила поиграть со мной, если вокруг дома сейчас ходит тот к кому она ездила тем утром, то…

- Я не включала! Он загорелся сам, одновременно во всем доме и не отключается, что-то замкнуло!

- В голове у тебя что-то замкнуло! – я ору, не отдавая себя отчета в том, что веду себя неправильно, не того от меня ждет женщина, с которой я обещал делить пополам любое горе.

- ОН НЕ ВЫКЛЮЧАЕТСЯ! – Марина вскакивает с кресла так же неловко, как оказалась в нем пару минут назад. Она остервенело долбит ладонью по выключателю – но свет не гаснет.

- Сейчас ты поднимешься наверх и спрячешься в гардеробной. Если ты высунешься оттуда прежде, чем я сам поднимусь, убью. Поняла?

Марину не пришлось просить дважды. Грохот ее шагов по ступеням отрезвляет меня. Настал твой час, герой, защити свою пещеру от саблезубых тигров. На мгновение в голове задерживается мысль: я благодарю Бога за то, что он не дал нам детей.

Выходить во двор с пустыми руками глупо: я не знаю, сколько человек окружили наш дом. Быть может, ходит только один, но оснащенный всем необходимым по самые яйца. А что есть у героя-защитника, мужа семейства? Только каминная кочерга.

Я еще раз пытаюсь выключить свет, чтобы скрыть свое передвижение по дому, но чертовы лампочки заключили пари – гореть до тех пор, пока не станет, кого освещать. Долгожданной темноты я добиваюсь несколькими ударами кочергой по гребанным одержимым люстрам. По-хорошему, они не хотели.

Теперь нужно открыть входную дверь с учетом того, что за ней уже могут находится…кто? Они. Просто они, или он, или оно. Тварь уже подобралась к моей двери? Нет. Мелькнувшая нога была другой, не той, что шагает по ступеням в моем компьютере. Она была реальной. Как и все самое страшное в этом мире.

Что ж, надо рассуждать, дверь открывается от себя – хорошо ли это? Да. Я могу сразу нанести удар, ведь первое движение в этой битве за мной. Резко толкаю дверь, мысль о том, что у самой двери кто-то притаился, мобилизовала и приумножила силы. Зря. Никого. Разочарование смешивается со страхом – придется обходить дом кругом, рискуя в любой момент получить по затылку от оснащенногодояицпарня. Где же ты, сволочь?!

Я только набрал в грудь воздуха, чтобы закричать это, но вовремя остановился: глупо играть смельчака, когда кочерга скользит по вспотевшим ладоням. Никто не отменял лучшую защиту, но бездумный гонор сложно назвать нападением. Моя цель – обнаружить гостя (гостей?) первым. Ноги соскальзывают в лужи и от этого движение затрудняется. Всё против меня, хочется верить, что тому с кем я вышел поиграть в прятки, на ночь глядя, сейчас также…неудобно. Я продолжаю обход дома, стараясь держать в зоне обзора то, что находится за спиной. Но чем больше я хожу, тем больше мне начинает казаться, что я играю в догонялки с собственной тенью. Так, дыша через раз, и постоянно зачерпывая ботинком ледяную воду, я почти обошел кругом весь дом. Надо отдышаться. Добравшись до пристройки, я поспешно переместился в угол. Пристройка находится в стороне задней части двора, напротив меня дальняя калитка. И сейчас она открыта. Качается от порыва ноябрьского ветра. Качается так, словно кто-то недавно нарушил ее сонный покой, вышел, выбежал в нее. Страха нет, появился азарт – поймать. Я выбегаю за калитку и вглядываюсь в пространство. Но кругом лишь сырая чернота осенней ночи. Никого, если вообще кто-то был. Калитка могла открыться от сильного порыва ветра, а нога – наша общая с Мариной галлюцинация. Тварь обещала нам безумие, Тварь сдерживает слово. Закрыв калитку, я возвращаюсь к дому.

Никак не могу понять, рад ли от того, что не смог обнаружить незваных гостей. Неизвестность хуже любой данности, нет смысла успокаиваться и думать, что на этом все закончилось. Скорее всего, только началось. Я уже поравнялся со старой беседкой, когда заметил слева от себя возвышающуюся кучу земли. Что это? Я могу взять подсказку друга или "50/50", если возьму второе, останется два варианта ответа: куча земли реальна, куча земли нереальна. Вижу или просто думаю? Нужно подойти ближе. Я осмотрелся по сторонам в поисках того, что могло хоть как-то облегчить мою задачу, но так и не понял, что именно это может быть. Ботинки противно зачвакали, оказавшись на разжиженном от дождя грунте. С каждым маленьким неуверенным шагом, я старался вытянуть шею как можно сильнее, чтобы суметь понять происхождение этой кучки с максимально возможного расстояния. Когда я увидел край небольшой ямки, сознание вздрогнуло и уронило все, что так старательно держало в надежде хоть как-то защититься. Куча земли была разрытой могилой Комка. Тот, кто мелькнул за углом дома, приходил за нашим котом.

Темная прихожая встретила меня настороженной тишиной. Я помнил, что на полу полно осколков от разбитых люстр и лампочек, поэтому старался быть осторожнее. Подойдя к лестнице на второй этаж, я позвал жену. Сверху послышался шум, и через пару секунд ко мне навстречу выбежала зареванная Марина.

- Я думала, что с тобой что-то случилось, - от Марины веяло жаром. Я погладил ее спутанные, влажные от пота волосы, и задумался над тем, должна ли она знать о разрытой могиле.

Нет. Не должна. Ночью я выйду на улицу и зарою ямку, поставлю крест из своего япончика. Сберегу жену хотя бы от этого.

- Я ведь знала, что они придут, - шептала Марина, уткнувшись в мою мокрую куртку.

- Стой, кто они? Откуда знала?

- Они приходили за котом, но я успела его спрятать.

Я, продолжая обнимать испуганную жену, неожиданно поймал себя на мысли, что если бы у меня в руках сейчас был пистолет, я бы прижал ствол к ее затылку и отпустил пулю гулять по ее больной голове.

- Не успела. Они его забрали.

Ответ Марины был пулей, только пунктом назначения выступила моя голова:

- Они не забрали Комка, я спрятала его в спальне.

Запах начинал злодействовать уже от коридора, ведущего к спальне. Когда мы подошли к двери, дышать стало совсем невозможно. Из слов жены я понял, что придти за котом хотели "сумасшедшие подростки из ее детства". Марина как-то рассказывала мне о своих странных юношеских увлечениях, но тогда я был так очарован этой миниатюрной брюнеткой с правильными чертами лица, что ее страшилки лишь позабавили меня. " Мы случайно узнавали, что у кого-то из соседей подыхала любимая живность, находили холмик и разрывали могилку. Потом, обычно поздней ночью, подбрасывали питомца на порог и оставляли записку, что-то в стиле: " Покорми меня" или " У меня под хвостом нехилый колтун из шерсти, ты не следила за мной, ленивая сука!" - говорила Марина на тех свиданиях, когда уже не надо производить вылизанного до совершенства впечатление на партнера, и лишний бокал вина развязывает язык так, что открываются самые странные моменты прошлого. И это только сближает двух подвыпивших, влюбленных друг в друга кролика. Такими мы и были. Я пялился на ее. обтянутую кружевной синей блузой. грудь и возбуждался от хулиганского прошлого возлюбленной. "Ты была отчаянной девочкой" - хвалил я Марину, и мы трахались до беспамятства. Сейчас передо мной другая женщина. Она измождена, бледна, возможно, больна, но по-прежнему рассказывает мне страшные сказки. Только это больше не возбуждает. Это пугает. Марина уверена, что за Комком приходили те, кто проводил вместе с ней безумные юношеские годы два десятка лет назад. Приходили такими же сумасшедшими от своей молодости, какими она их запомнила.

- Хорошо, что они не проникли в дом, - начала говорить Марина, когда мы зашли в комнату, - но объяснения тут же прервал приступ рвоты. Ее вычистило на ковер рядом с укутанным в старую мешковину трупом Комка. Запахи смешались, реальности тоже. Я помог Марине уйти в ванную, а сам стал разгребать вонючие последствия ее сумасшествия. Я слышал, как за шуршащим потоком воды прорывается монотонный голос:

- Я знала, что они придут. Мы ведь всегда так делали. Моего кота тоже надо было выкопать, но я опередила их.

Это монолог повторился по кругу с десяток раз и смолк вместе с водой. Словно поворотом крана, Марина смогла выключить не только воду, но и себя.

Несколькими целофанновыми пакетами я убрал Маринкин непереваренный ужин (надо будет помыть тут все с порошком). С котом было сложнее. Когда я начал поднимать его с пола, из полураскрытой мешковины посыпались опарыши. Сам труп был рыхлым, мне казалось, что хоть одно неаккуратное движение и кот рассыплется, усыпав червями весь пол спальни. Я поспешно поставил ботинок на живое молочно-белое пятно и несколько раз придавил подошвой. Комку был уготовлен большой плотный пакет, из которого я предварительно вытряхнул Маринино свадебное платье…Просто оно лежала с краю на антресоли. Мне было удобно достать, искать другой пакет времени не было. Вот и все. Я не хотел этим показать что-то. Это не было намеком на то, что наш брак сожрали охочие до всего мертвого, черви.

ДЕНЬ 6.

Ночью мы поговорили обо всем. Марина стала осознавать, что с ней твориться что-то не ладное и справиться с этим самостоятельно она не сможет. Звонки погибшей матери, раскапывание могилы кота - я думал, что это предел, пропасть. Но это было лишь неглубоким оврагом, в склоне которого торчат спасительные ветки, по которым, с трудом, но можно выбраться. Бездонная черная пропасть разверзлась передо мной после того, как Марина призналась: она не хочет иметь детей, боится. Боится, потому что не доверяет себе:

- Теперь, когда я представляю, что у нас есть дети, мне кажется, что со мной обязательно должно случиться какое-то помутнение, и я убью малыша. Не по неосторожности, а потому что вдруг сама захочу это сделать.

- Думаю, это вполне естественные мысли, бывает же у женщин послеродовая депрессия. Ты не единственная мучаешься от этих мнимых страхов.

- Они не мнимы!

Я знал, что она это скажет: каждый цепляется за свою паранойю, видя ее твердой землей, пусть забросанной тлеющими углями и осколками, но реальной твердой землей.

- Хорошо, - говорю я и обнимаю сидящую на краю кровати Марину, - почему ты думаешь, что они настоящие?

- Иногда я начинаю думать над тем, как мне это сделать. Придумываю способы. Я вижу, как накрываю малыша подушкой, как прозрачные розовые пальчики перестают играть с воздухом, вижу, как купаю его и…начинаю топить. Вижу, как наливаю в бутылочку уксус. Валера, я рада, что бесплодна!

Живое тепло, исходящее от Марины, с последней фразой превращается в болезненный удар током, который зародившись в ее теле, обжигает меня.

Вот к чему привела борьба – к радости от поражения.

Я не смог ничего ответить. Молчал, пытаясь убедить хотя бы себя в том, что это последствие стресса, нервной болезни, чего угодно, но только не искренние слова женщины.

- Марин, давай спать. На завтра я взял отгул, мы выспимся, утром все будет хорошо. Обещаю тебе.

Она не ответила, не кивнула. Послушно легла на свое место и укрылась с головой. Укрылась и дрожала всем телом, под одеялом страхов стало лишь больше. Они плодятся в темноте.

Я лег с краю, стараясь быть как можно дальше от Марины, словно боялся нового удара током. Сон не шел до самого рассвета. Подумать было над чем, но не думалось над главным – что со всем этим делать. Если Марине необходимо лечение, где я смогу взять столько денег. Если я придумаю способ (сомневаюсь, что законный, уже думаю о том, чтобы выпотрошить сейф магазина), помогут ли ей врачи? Где гарантия того, что Марина вернется?

Ни одного ответа, ни одного внезапного озарения при котором вдруг ощущаешь невероятное облегчение. Мысли пустые и черные бесполезно кружат по взбудораженному сознанию, кружат пока, не оказываются там, где покоится она.

Теперь я думаю о Твари, о тоске, которую она притащила и кинула на порог нашего дома. Господи, это же всего лишь программа, хренова компьютерная программа! Началось ли все это действительно после ее запуска или же все треснуло раньше? Тысячи безумцев прочесывают Интернет в попытках доказать существование цифрового зла, а "удача" в лице уродливой маски улыбается мне!

Больше не могу лежать, мне кажется, что страхи бьют лежащих еще сильнее, глумливее. Стараясь не шуметь, я поднялся с кровати и вышел в коридор. До кабинета всего пара шагов. Через минуту я включу компьютер, и мы встретимся. Я, как блюдо из ресторана, которое доставляют по заказу с "компьютеров, телефонов или других мобильных приложений". Тварь заказала меня с моего компьютера, я – горячее. Сумасшедшая жена и дохлый кот – гарнир.

В кабинете холодно. Ветер изменил направление и теперь неистово продувает щели деревянных рам. Я сажусь за письменный стол, ощущая задницей холодное лакированное дерево. Зато могу быть уверен: если что-то внешнее меня раздражает, значит, я не сплю и все, что произойдет сейчас, будет реальным. Выключенный компьютер, как закрытая дверь. Мы встретимся, сейчас мы встретимся.

Минута загрузки, на мгновение потухший экран и…

Тварь стала ближе. Она стоит еще выше от края лестницы, а ступенью ниже свернулся Комок. Он лежит как обычный живой кот, поджав под себя передние лапы и покачиваясь от мурлыканья. Программа перешла на новый уровень, я смотрю кино, которое с каждым днем добавляет в сюжет все новых героев.

********************

Я проснулся в холодной, освещенной молочным утренним светом комнате. Подняв тяжелую голову с затекшей руки, я проклял себя за то, что умудрился заснуть, сидя за письменным столом. Пошевелил мышку – компьютер не ожил. "Наверное, сдох" - эта мысль мне понравилась, и когда стало ясно, что просто нет света, я продолжил лелеять первую версию. Настенные часы показывали начало десятого. Что ж, если этот день очередная ступень, то у Твари осталось еще 14 часов, чтобы чем-то меня удивить.

- Марина, - я тихонько захожу в спальню и вижу спящую жену. Она обнимает мою подушку, почти скинула с себя одеяло. Я блуждаю взглядом по ее фигуре, мне кажется или…Нет, гоню от себя эту мысль.

-Я не сплю, - раздается хриплый ото сна голос, - иди сюда.

Забираюсь под теплое одеяло, Марина кладет голову мне на грудь. Я чувствую сладковатый запах ее немытых волос.

- Что-то меняется во мне с каждым днем, - голос Марины сдавлен. Я чувствую, как теплый равномерный ветерок ее дыхания замирает на моей груди. – Раньше такого не было, мне кажется, что я больна чем- то страшным, неизлечимым и теперь лишь перехожу от одной стадии болезни к другой.

Я молчу. Мне нечего ответить, хотя сказать я должен многое. Например, то, что она все придумала, что все это глупости и у нас все хорошо и так будет всегда. Я должен солгать.

- Марина, - голос также сдавлен, - ты же прекрасно знаешь, что с тобой все хорошо, - моя уверенность звучит слишком испугано, так не успокаивают – так выносят приговор.

- Тогда что со мной? Каждый день, как…какая-то ступень, я чувствую это!

Я не только лжец, я трус и от ее слов, таких близких к истине что-то внутри меня холодеет.

Она снова засыпает, сдаваясь беспокойным обрывочным сновидениям, я остаюсь в реальности, еще более безумной, чем сны обреченной.

Мы проспали до четырех часов дня. Спать в теплой мягкой постели было приятнее, чем мучить свою затекшую задницу на жестком стуле. Я потянулся, тело приятно заныло, и открыл глаза – Марина сидела на краю кровати и, судя по движениям, завязывала халатик.

- Я приготовлю что-нибудь, безумно хочется есть, - она замолчала, - наверное, это хорошо. Ведь у больных нет аппетита.

- Марин, - она прерывает меня небрежным взмахом руки и выходит из комнаты. Я остаюсь лежать. Здесь тепло и тихо. На обоях танцуют мутные тени прогибаемых от ветра ветвей. Я вглядываюсь в спокойный сумеречный свет, ощущаю телом мягкость одеяла, и мне начинает казаться, что здесь "наверху" безопаснее, чем там …Может быть, этот покой обманчив, но он для меня как кусок доски посреди океана. Я подплыл к нему, обхватил руками и теперь жадно глотаю воздух, перед тем, как снова уйти под воду. А погружение мне гарантировано. Я знаю.

Вокруг меня белая тишина, даже прозрачная. Твари не спрятаться, не подкрасться незамеченной. В подкорке теплится давно забытое ощущение безопасности. Когда вернется Марина, мы закроемся в этой теплой тихой комнате, откроем вино, и безумие нас не тронет. Мы просидим здесь весь день, и Тварь не сможет приблизиться еще на одну ступень.

Когда вернется Марина?

Я думал, что подожду ее полчаса, убеждая себя в том, что она спокойно готовит обед, прежде чем с бешено колотящимся сердцем выбегу на кухню и пойму, что Марины опять нет. Но случилось это спустя двадцать минут. Я знал, что она не отлучилась в туалет и не находится сейчас в какой-то другой комнате. У порога не было ее замшевых ботинок (один из которых так и остался черным от засохшей крови – стирать она не стала). Выскочив на улицу в одних джинсах, я лихо развернулся на заледенелой дорожке и побежал к гаражу.

- Дьявол, - ключи остались лежать в плетеной корзинке на тумбочке у входной двери. ( Ведь, чтобы запутать след, Марина могла не полениться, вернуться в дом, оставить ключи от гаража и уже потом уехать). Мне пришлось возвращаться, теряя кучу времени, как в тот день, когда все это началось. Я опять не смогу ничего понять, Марина (если она вернется) будет упорно молчать или закатит мне скандал (голосую за второе).

Ключи в руке. Поднимаю дверь:

- Быстрее, быстрее! – не дожидаясь, когда механизм откроется полностью, падаю на колени и заглядываю в образовавшееся пространство – машина на месте.

- Марина! – холодный сырой воздух ныряет в легкие, - Марина, черт тебя дери, где ты?!

Кругом тишина, сгущаются сумерки, воздух становится холоднее.

Если она ушла пешком, я смогу ее догнать – быстро идти она не может, значит, она сейчас недалеко. Снова возвращаюсь в дом, чтобы надеть куртку, теплые ботинки и захватить фонарик. Кухня встречает меня обманчивым живым теплом, на мгновение мне кажется, что все в порядке, Марина дома, а все пережитое сейчас – лишь финал очередного кошмара перед, возможно первым за день, пробуждением, но заледенелые ноющие ступни гонят эту мысль.

******************

Как только я шагнул за порог, темнота и холод обступили меня. Ветер пробирался под куртку, неприятно освежая голое тело. Моих уверенных шагов хватило только до калитки – дальше я терял след, Марина могла пойти в любом направлении. Будь она как Гретель, я бы нашел ее по хлебным крошкам... Но ведь Гретель хотела, чтобы ее нашли, а хочет ли этого моя жена ?

" Ворон вышел погулять, чтоб ворону разыскать" - уже на последнем слове я понимаю, что говорю это вслух. Стою за калиткой, вглядываюсь в черную неизвестность, по которой сейчас блуждает моя жена, и разговариваю сам с собой. Тварь бы обрадовалась, увидев это. Хотя, почему я решил, что не видит? Мне хочется обернуться, но я не решаюсь. Я почти уверен в том, что Тварь стоит у меня за спиной и ее рваные лохмотья теперь выпачканы в грязи. Если она все же подобралась не так близко, то я увижу нелепую сутулую тень в одном из окон дома. Твари надоело ждать, она перемахнула оставшиеся ступени и хочет познакомиться поближе. Я не могу заставить себя обернуться, вокруг меня вертикальный гроб, сколоченный из страха и чертовой покорности перед ним. " Ворон вышел погулять" - я снова слышу свой голос, и это меня раздражает. Чертова присказка приклеилась к языку, и каждый раз произнося ее, я будто пытаюсь стряхнуть слова, все до последнего. Почему она стала так бесить меня? Потому что стала правдой. Этот стишок перекочевал в наш семейный фольклор из Маринкиного детства. Из ее игр в прятки с матерью. Представляю, как моя жена – тогда еще шустрый маленький ребенок бегала от своей неповоротливой мамаши, давясь беззвучным смехом. Так же она прячется сейчас. От меня.

Я иду по дороге, ведущей к развилке. Поворот влево – соседняя улица, поворот вправо – тропинка к пруду.

-Марина! – она меня слышит, я знаю это. Слышит, но молчит. Интересно, отвечала ли она матери? Перед глазами неожиданно встает образ Галины – тучной женщины с басовитым смехом, подарившей мне будущую жену. Эта чертова сука никогда меня не признавала. Я знал, что она говорила Марине обо мне: иногда подслушивал их телефонные разговоры по другой трубке. " Он всю жизнь тебе свои грязные носки в лицо кидать будет, ты же домохозяйка, хотя какая ты хозяйка – прислуга обычная. Из-за него ты учиться дальше не стала и человеком ты никогда не станешь, он тебя бросит дуру". После этого я не подавал вида, что знаю обо всем, спрашивал поникшую Марину, в чем дело и пытался дать ей ощутить свою значимость для меня. Однажды чуть не проболтался: " Не слу…" -осекся на полуслове, она ничего не заметила. Плакала.

Галина утонула в свой день рождения. Полезла в воду подвыпившая, разгоряченная от своих бегемотских танцев. Сердце не выдержало. В этот момент меня не было – вызвали на подработку – настроить компьютер какой-то соплячке. Марина не хотела меня отпускать, боялась обидеть этим маму, которой мое присутствие было ровно как прилипшее дерьмо на ее растянутых линялых сланцах. Но за этот вызов обещали неплохо заплатить, я сказал, что даже куплю букет имениннице, чтобы сгладить свой побег с торжества. Когда я вернулся, оказалось, что надо было брать венок.

Яркий свет фонарика открывает передо мной небольшой участок дороги. Развилка. Я решил пойти в сторону пруда, Если Марина сейчас там, то я могу надеяться на, что в ее голове осталось хоть что-то поддающееся логике. Я был уверен, что после случившегося, Марина вообще не сможет смотреть на гладь воды. Напротив – пруд, забравший ее мать, теперь стал местом паломничества жены. Я как-то спросил ее, почему она не ходит на кладбище, ведь именно там покоится тело. Марина ответила мне, что кладбище не знало ее живой, а пруд знал. " Я хочу встретиться с живой мамой… а не с мертвой" Тогда я не нашелся что ответить, так до конца не принимая болезненного желания Марины ходить на место самой большой трагедии ее жизни..

Тропинка плавно уходит вниз. Я пытаюсь разглядеть следы, но возможно земля не так сильно размокла, чтобы сдать мне Марину. Пройдя еще несколько метров я наткнулся на "хлебные крощки". Вдоль тропинки раскиданы скомканные листы бумаги. Я не сомневаюсь в том, что это Марина.

"4 ноября 2013г. Сегодня Валера молчал, не хотел разговаривать со мной. Почти весь день провел в своем кабинете, я думаю, у него кто-то появился. Мне постоянно хочется плакать, что-то давит так сильно, что кажется, будто голова скоро лопнет от этого давления. Возможно мне так хреново, потому что скоро месячные, хотя я все еще молюсь о задержке". – холодный свет фонаря гуляет по мятому листку из Марининого ежедневника. На блестящей от дождя тропинке еще несколько скомканных листов – возможно, когда я обнаружу Марину, мне будет что-то ясно.

Через несколько шагов я поднимаю " 5 ноября": " Кот разбил мою любимую чашку. Я повезла его в лечебницу, чтобы усыпить, но эта скотина вырвалась из машины – я сильно прищемила ему хвост. Нечаянно, но не жалею. Когда возвращалась в дом, забыла, что вынесла осколки на крыльцо – не хотела оставлять в ведре – они бы мозолили мне глаза. Я так распорола ногу об эти хреновы осколки, что пришлось звать на помощь Валеру. Он вышел сразу, наверное, караулил меня на кухне, посыпались вопросы, сказала, что ничего не помню. Пошел он".

Я скользил глазами по строчкам, отказываясь верить в то, что буквы сложились именно в эти слова, что именно эти слова открыли мне правду. Неожиданно мне расхотелось искать Марину. Я смотрел в черную пустоту перед собой, знал, что она сейчас там, и желал, чтобы она там осталась. В своей черной пустоте. Мне все равно: ни сострадания, ни любви, ни понимания к ее помешательству я не испытываю.

Я решил пойти домой и спокойно поужинать. Если Марина вернется – хорошо, если нет, что ж – главное, чтобы меня ни в чем не обвинили. Хорошо, что у нас нет заброшенного колодца на заднем дворе…

Из простого любопытства я поднял еще один листок, решил узнать за ужином, чем же кончится история этой сумасшедшей сучки.

Освещая путь к дому узким лучом света, я медленно брел по нему и думал о том, что так легко и свободно я уже давно себя не чувствовал. Это ощущение закралось неожиданно, я даже не узнал его поначалу. Так бывает, когда долго несешь на плечах тяжеленный рюкзак, а когда снимаешь, наконец, спина и плечи все еще ломят, и ты никак не можешь понять, что ноши уже нет и можно отдохнуть.

Но пьянящее ощущение свободы поблекло так же неожиданно, как и пришло. Когда я подходил к дому, мне уже было все равно: есть на моих плечах ноша или нет.

- Комок, - я позвал кота, забыв о том, что тот медленно и верно превращается в труху. Позвал по привычке.

На кухне и в прихожей света не было – я так и не заменил разбитые лампочки. Меня все устраивало – Марину, наверное, тоже, раз она обошлась без упреков. В ящике стола я нашел старую замасленную свечку, граненый мерный стакан послужил подсвечником. По тёмной комнате заплясали тени. В доме было так тихо, что я слышал мерное потрескивание живого огонька. Живого. Я вглядывался в его нервный трепет и поражался тому, что он не боится тех черных теней, что создает своей жизнью. Я чертовски боялся. Каждая моя мысль отбрасывает в сознание такую тень, что мне уже совершенно плевать на свет.

На огонь можно смотреть вечно. Меня хватило на пару минут – я вдруг ощутил такой голод, словно не ел несколько дней. Но, как оказалось, в доме простаивали не только мои обязанности – в холодильнике я обнаружил засохший кусок сыра и помидор. Все. Хорошо, что хлеб есть. Я снова уселся за стол и, добив последние запасы, расстелил перед собой скомканный листок бумаги. Написано здесь было больше, чем в те дни, но даты не значилось.

"…Сегодня Валера на работе. Я рада, что могу побыть дома одна, немного отдохнуть (отчего же ты устать успела!?) До обеда я провалялась в постели (от этого, наверное), потом решила убраться. Я зашла в кабинет Валеры и не выдержала – я не могу жить в неведении, если у него кто-то есть. Но его почту я загрузить не успела – потому что увидела заставку. Я не знаю, откуда он взял фотографию, сделанную Славой. Он все знает! Хотя это было 15 лет назад и тогда мы с Валерой еще не были знакомы… мне очень неприятно все это. Словно Валера издевается, шантажирует. Но я ни в чем не виновата – мы встречались со Славой всего полгода, у нас были общие друзья, совместное творчество. Тогда я сама от него ушла – мне стала чудовищно находится рядом с тем, кто вообще не испытывает НИКАКИХ ЭМОЦИЙ! Я и раньше замечала за ним преувеличенное спокойствие, но потом это стало просто невыносимым. Я даже специально провоцировала его на агрессию, хотела, чтобы он вспылил, пусть ударил! Но он оставался умиротворенным. Стало ясно, что ему просто наплевать на меня.

Эту чертову фотографию мы сделали незадолго до нашего разрыва. Слава обожал странные постановочные кадры. Я сделала куклу. Слава продумал сюжет и назвал свое творение "Бредущей тоской". Позже я назвала тоской наши отношения и попросила больше не звонить мне. На этом все кончилось – Слава не пытался меня вернуть. Откуда этот снимок взял Валера я не понимаю. Если тогда снимали на пленку, значит, он отсканировал? Зачем? Чтобы попрекать меня теми отношениями? Но Слава умер три года назад – я случайно узнала, что повесился. Почему мой муж так меня…"

На этом запись обрывалась – на строчке зияло жирное синее пятно. Какое-то слово так не понравилось Марине, что она решила его спрятать от самой себя. Надеялась, что через чернильную дверь это слово не прорвется. Но оно просочилось, как призрак, стремящийся рассказать страшную тайну – моя жена была уверена, что я ненавижу ее.

Марина никогда не рассказывала мне о Славе. И даже если бы рассказала, не думаю, чтобы это как-то повлияло на нас. Тем более парень три года, как отдыхает от жестокого мира. Ужасная ирония в том, что я узнал о Славе до того, как прочитал ее дневник. Ведь если снимок сделан бывшим моей жены, значит и программа сделана им. Парень с расстройством эмоциональности (она даже провоцировала его на агрессию, верю – Марина это может), создавший гребаный файл, день за днем откусывающий по здоровенному куску от нашей семьи, знал куда целится. Мы живем с Мариной в браке почти 10 лет. За это время несложно узнать о положении бывшей подружки и решиться на месть. Странно другое: если он был совершенно безразличен к миру, откуда взялась злость? Какая-то телепатическая злость, ведь программа достигла цели. Могу гордиться, мою жену когда-то трахал безумный гений.

"Валерий Николаевич, чем вы больше всего гордитесь в жизни?"

"О, вы знаете, наверное, бывшим дружком моей жены".

Все что сейчас творится с нами обоими – результат действия программы: Марина отказалась от мечты стать матерью, я заразился "смертельной тоской", лишился эмоций. Что должно произойти, чтобы мы вернули самих себя, я не знал. Хорошо, что хотя бы стал все понимать.

Когда я бежал к пруду, я думал о том, что отсутствие Марины усложнит дело. Я не испытывал страха или волнения и не испытал радости когда увидел ее. Я двигался как робот, запрограммированный на поиски, не больше.

Моя жена стояла на самом краю деревянного мостика и, судя по движениям головы, с кем-то разговаривала. Я сбавил шаг, пытаясь прислушаться: но ветер и дождь уносили от меня ее страшные тайны. Пруд бесновался, играя ледяными волнами, мне казалось, что в его черном взволнованном теле прячутся черти. Вокруг нас гремела разгневанная природа. Мы стояли в крови, которую гнало ее нервное сердце. Стояли мертвые.

- Марина! – не слышит, я уже ступил на мостик, когда она, наконец, обернулась.

Чуть пошатнулась от ветра и неожиданности. Упадет ли в воду? Нет, отошла от края. Марина скользнула по мне равнодушным взглядом и продолжила говорить, словно я старуха в очереди, которая ее нечаянно толкнула.

- Я знаю, что он меня бросит, ты была права, мама. У него есть кто-то. Я скоро, наверное, к тебе перееду.

- Марина, - я хватаю ее за локоть и хорошенько встряхнув, смотрю в глаза. Наполненная слезами черная бездна.

- Мама позвала меня, говорит, чтобы я переезжала к ней, что ты меня погубишь совсем. Что ты сволочь, - заканчивает она, пряча лицо мне в грудь.

- Не надо всегда слушать маму, - больше я ничего не смог сказать.

*********************

Казалось бы, что сегодня был пик Маринкиного безумия и все скоро пойдет на спад. Но, спустя пару часов я понял, что на раскаленный пик безумия приземлится именно моя задница.

Как только мы зашли в дом, Марина неожиданно разревелась. Но рыдала она как кукла, которую производитель просто наделил такой функцией. Знаете, продаются такие для девочек. Интересно, как именно они доводят до слез своих резиновых отпрысков? Уйти из комнаты (как бы мне этого не хотелось!) было бы хамством даже для того, кто обречен на безразличие ко всему живому. Я сел на корточки напротив Марины и стал наблюдать за тем, как ее зрачки тонут в нескончаемой соленой воде, а потом потоки слез катятся по смуглым щекам. Это было забавно. Программе нужно противостоять всеми силами – а я сижу напротив плачущей жены и думаю о том, что она будто мочится через глаза. Ни жалости, ни раздражения – с моего наблюдательного пункта не дотянуться до ощущений.

- Тебе нужно лечь спать.

- Да.

Я отвел Марину в спальню. Пока поднимались по лестнице, думал о том, что если я смогу подчинить себе хотя бы действия, то смогу устроить сбой. Мертвый Славик вместе со своей вонючей куклой (ее сделала моя жена – очередной повод погордиться?) не ожидают того, что я укутаю мокрую Марины полотенцем, помогу надеть теплую пижаму и уложу спать. Без каких-либо эмоций. Мы как два трупа, которые нашли друг друга в морге и решили быть вместе хотя бы до вскрытия.

Теперь дело за главным. Подойдя к двери кабинета, я замешкался. Может, хватит на сегодня? Очередного фокуса от Твари я не выдержу. Страх - истинный король чувств, его так просто не уничтожить. ( Еще один сбой). Дверь из темного дерева – не самая надежная защита от чего-то вездесущего. Тем не менее, стоя сейчас перед ней, я имею хоть какой-то выбор: могу вернуться в комнату и, списав все на банальный кризис в отношениях, забыть обо всем (комп выкинуть) или же толкнуть дверь и поддаться гостеприимности Твари.

В кабинете стало еще холоднее – от ветра распахнулась форточка. Щелкаю выключатель, превратив комнату в аквариум с подсветкой, и подхожу к окну. Облетевшие вишневые деревья расположены по кругу, мокрые ветви блестят от света уличного фонаря и кажутся склизкими и живыми. Их замысловатый узор ложится чернильными полосами на такую же блестящую от дождя морду Твари. На бездушную маску, занимающую треть ее уродливого тела, на вымокшие лохмотья. Тварь стоит неподвижно, и я не уверен, что она вообще там есть. Нужно зажмуриться до ломоты и открыть глаза – тогда все исчезнет. На секунды я остаюсь в спасительной темноте, если ничего не изменится, когда я выберусь из нее, значит, Тварь действительно вышла погулять.

Открываю. Изменилось.

У ног гребанного мокрого гнома трется Комок. Такой худой и облезлый, что больше напоминает скелета, с чьих костей нелепо свисает сваленная шерсть. Всего этого не может быть, и я знаю, в какой момент все действительно исчезнет – надо просто выйти на улицу. Я обойду дом кругом, даже выйду за калитку, но Твари не будет. Наша встреча не может состояться в мире, где мы осязаемы друг для друга. Иначе я отделаю эту пакость кочергой так, что из ее злобной сморщенной задницы полезут все ее цифровые внутренности.

Выбежав из кабинета, я чуть ли не кубарем спускаюсь с лестницы и, ударившись левым плечом о кухонный косяк, впечатываюсь правым во входную дверь – забыл, что мы ее закрыли.

Ключи висят на месте – классическое промедление отменяется. Задерживает лед, обжигает босые ступни. Секунду остаюсь в нерешительности – тратить время на чертовы ботинки? Больше не поверю тем, кто жалуется на скользкую обувь – наверное, они не бегали по льду босиком. Мне кажется, что я взгромоздился на лоснящуюся спину огромного морского чудовища, которое изгибается и ныряет все глубже. Наконец я огибаю дом и оказываюсь в саду.

Под окном кабинета, в круге облетевших вишен и желтом прямоугольнике горящего света стоит Тварь. Ее профиль реален, старые тряпки лениво играют с сырым ветром и, мне кажется, что он доносит до меня их затхлый плеслый запах. Увидеть Тварь и умереть. Я не понимаю ничего. Проклятие – да, месть, заключенная в компьютерную программу – возможно, но не может все быть настолько правдивым! Ледяное чудовище неожиданно устремилось ко дну и так стремительно, что я упал. Как в замедленной съемке - сначала падаю на колени, затем, к земле, задыхаясь от волнения, прижимается грудная клетка. Я не успеваю задержаться руками. Вижу, как сухая прошлогодняя трава, поднимает ко мне навстречу свои мертвецкие руки, царапает щеку, и я чувствую это. Не сон. Могу быть уверен. У меня нет возможности пошевелиться, я не смогу бежать, если та, что стоит в желтом квадрате света, обернется. Тело, словно заполнено расплавленным металлом, голова – камень. Мне бы только приподнять этот камень, чтобы посмотреть…

Теперь я на её территории – теперь все ее территория. Чувствую, как тонкая ткань футболки промокает насквозь – кожу начинает саднить. Я прижат к земле своим страхом и мне кажется, что я слышу шаги Твари. Не могу поднять головы – что-то давит с такой силой, что если я буду усердствовать, треснет черепная коробка. Передо мной обзор задней части сада – Тварь слева от головы, границы желтого квадрата в паре метров от меня. Уперевшись согнутой в локте рукой, я пытаюсь оттолкнуть тело и к своему удивлению начинаю ползти, тяжело, медленно, но я двигаюсь дальше от Твари. Если она заметит побег, что будет? Что она сможет сделать со мной? Что вообще делает вся эта потусторонняя хреновина, которую так отчаянно бояться? Всегда думал, что человек просто умирает от разрыва сердца, столкнувшись с этим. А я все продолжаю ползти и, вероятнее, умру от износа сердца на этой чертовой не трогайте лежачего прогулке. Тут неожиданно нога упирается во что-то, толкаю – поверхность твердая, мне удается повернуть голову – оказывается, я дополз до угла дома.

******************

Когда я закрыл за собой дверь, дыхание, сдерживаемое напряжением, вырвалось, как чертов пришелец, ломая грудную клетку. Я кашлял, не в силах сделать полноценный спокойный вдох и прошло не менее 5 минут прежде, чем я поднялся с пола и сел на стул, на котором полчаса назад ревела Марина. Сквозь кухонное окно на пол падал такой же квадрат света от фонаря, как тот, от которого я полз, обдирая голый живот об местами шершавый лед. Я смотрел на него и боялся, что в его идеальной рамке появится тень Твари. Сейчас она обходит наш дом кругом, я видел, как она двинулась за угол. Когда я, наконец, смог поднять голову – я уже видел ее спину. Тварь не плыла по воздуху, она шла, ступая мелкими осторожными шагами – боялась поскользнуться? Я уже был за углом дома, но все еще не мог встать, казалось, что в любой момент моя нога упрется в субтильное туловище и окаменелые ступни все же различат грубую ткань лохмотьев. Но этого не случилось.

Вот только не говорите, что теперь я должен бежать наверх за женой, потом затолкав ее в машину, ехать из этого чертового места, пока Тварь не настигла нас. Сами бы поехали? Куда? Не надо полагать, что самые очевидные решения легки для исполнения. Я сижу у входной двери, задница окаменела от страха – поднять невозможно. Дом стал картонной коробкой – в нем неспокойно, но за его пределами я уже побывал. Опять же сдерживает недоверие ко всему происходящему, я не могу бежать от собственных галлюцинаций – "увидел или подумал" никто не отменял. Поэтому я решаю пойти в спальню, упасть поверх одеяла и отключить себя хоть на время.

Подойдя к нижней ступени, я наклонился и провел ладонью по шероховатой теплой поверхности. Мне казалось, что я смогу обнаружить следы Твари – если она, конечно, воспользовалась лестницей. Я вспомнил Комка, который оставляя на стекле мутноватый кружок дыхания, боялся попроситься в дверь. Уж не из-за Твари, которая выходила на свою первую прогулку? Возможно. Но дерево не выдало ничего, как не выдала замерзшая земля путей Маринкиного побега. Всё от меня всё скрывает. Я сел на ступеньку и оперся спиной о перила. Старые перила, с которых давно слез лак. Дому больше сорока лет – неожиданное завещание Маринкиного деда. Тогда в самом начале нашей совместной жизни, его смерть оказалась как нельзя кстати. Квартирный вопрос назревавший перед всю жизнь безработным дизайнером и грузчиком продуктового склада не смог нарушить их беззаботной идиллии. Не может быть…Я поднялся так резко, что еле удержался на ногах – перила, лестница, дом, постановочный снимок с куклой. Мне казалось, что я попал в ловушку жены и ее почившего дружка.

***************************

Когда я бежал наверх в спальню, мне казалось, что открыв дверь, я увижу Марину и ее Славика. Он будет сидеть возле моей жены такой же полусгнивший и реальный, как Комок возле ног Твари. Они оба обернуться на меня и будут молча смотреть: "Ну что, догадался?". Но Марина была одна, укрытая с головой, она спала, даже не подозревая о том, что вокруг дома ходит ее ожившее творение, что ночью нагрянули гости из прошлого. Интересно, а куда…

- Марина, - я осторожно потрёс жену за плечо, - куда вы дели ту куклу?

- Что? – Марина вылезла из-под одеяла лохматая, и, открыв только один глаз, недоуменно посмотрела на меня, - какую куклу? Кто мы?

- Вы со Славой! – я сел на постель напротив жены, та в свою очередь тут же выпрямилась, словно не спала, и, убрав в хвост грязные волосы, повернулась ко мне лицом, - где ты взял то фото?

Разговор принимал неожиданный поворот, сейчас должна открыться тайна этой чертовой психоделической открытки. Это будет очередным сбоем.

- Я скачал программу – фото служит заставкой. Разве я мог подумать, что эту куклу сделала моя жена ради идеи чокнутого дружка.

Марина посмотрела на меня с едва заметной укоризной. Наклонила голову, думала. Я наблюдал за тем, как она накручивает на указательный палец нитку, торчащую из уголка пододеяльника. Мы оба молчали. В какой-то момент я подумал о том, что Марина знает и о самой программе.

- А что делает эта программа? - Марина не подняла глаз, будто разговаривала не со мной, а с чертвой ниткой.

- Она нас убивает, не замечаешь? – мне было все сложнее допустить мысль, что все происходящее лишь гнилые плоды моей фантазии.

- Да, это из-за нее все так. Одному болеть страшнее, нужны союзники.

Знала!

******************

Остаток ночи мы разговаривали. Когда за окном забрезжил серый рассвет, я знал достаточно много. Например, что кукла тогда осталась у Славы (где она сейчас неизвестно), что Марина до сих пор жалеет о том, что не постаралась смягчить разрыв и что если слетает программа " Чувства", летит к чертям весь компьютер.

ДЕНЬ 7.

Я открыл глаза в 7.30. Подумал о том, что через 45 минут уже должен выезжать с подъездной дорожки и, прибавив скорости у однобокого ясени, помчаться навстречу городу. Выходные кончились, и меня впервые в жизни это не раздражало – может это единственный плюс действия программы, а может, потому что я не хочу оставаться дома. Не могу.

Марина спала, укрывшись с головой и обняв руками колени. В этой ее позе было сомнение, сомнение в том, что она хочет делить со мной постель. Я сел на кровати, нарочно стянув с нее край одеяла. В комнате сквозило – Марина завозилась, плотнее прижав к себе колени. Так всегда, вместо того, чтобы решить проблему внешне, она пытается окопаться илом по самые уши.

Позавтракал я наскоро, невкусно и несытно – от вчерашнего меню остался только хлеб и растворимый кофе.

На последнем повороте ключа, память окончательно проснулась и подбросила мне (как Марина вместе с друзьями подбрасывала гнилых питомцев на порог хозяев) воспоминание о вчерашнем вечере. Я играл в догонялки с Тварью, которая осторожно семенила по скользким дорожкам и была так же реальна, как дверная ручка, с которой я в нерешительности снял руку. А что если Тварь до сих пор там? Хотя, где бы она не была, я не смогу спрятать от нее Марину - не думаю, что для самодельного уродца есть хоть какие-то препятствия.

Я толкнул от себя дверь и выглянул на улицу – за ночь подморозило, ветер стих. Кругом стояла тишина, и я не мог определиться с ее цветом. Белая или черная, таящая? Обходя дом кругом, я готовился к тому, что в любой момент столкнусь с Тварью. Но этого не случилось.

******************

Интерес. Наверное, да, это ключевое слово и, оно меня оправдывает. Если Марина встретится со своим творением, то…кто кого? Ее детище. Ребенок. Почему же ты бесплодна, девочка моя, тебе есть чем гордиться.

Дорога свободна, сегодня воскресенье, поэтому мне не обязательно гнать мимо лесополосы, чтобы выкроить время на возможные пробки. Я сбавил скорость с привычной до "я свободный человек и просто катаюсь" и поехал вдоль леса. Мне казалось, что я еду по собственным мыслям – так же пусто и свободно. Город не произвел должного эффекта, я не протестовал против его пластмассовых улиц и закопченных облаков. Будь он хоть трижды шумным, забитым гасторбайтерами и промозгло-сырым, я больше не мог ничем ему возразить.

Зато он мог. У входа в наш магазин припарковалась машина электромонтеров. Пара из них неловко столкнулись в дверях с Сергеем. Когда они разошлись, я заметил, что вид у друга более чем растерянный.

- Сегодня выходной, внеплановый. Прикинь, кто-то вчера не выключил несколько демонстрационных компьютеров и почему-то замкнуло нехило. Блин, - Сергей похлопал руками по карманам и достал пачку Черного Капитана.

- Черт, еще две осталось, придется попоститься теперь – ущерб возмещать всей смене.

Всей смене…Именно в тот день, когда я взял отгул. Мог бы – порадовался.

- Вот дерьмо.

Сергей усмехнулся:

- Ладно, переживем, поехали по пиву возьмем?

Я согласился.

*************

Мы подъехали к бару, и как только я оказался под успокаивающим покровом его праздного полумрака, понял, что это уже слишком.

- Серег, извини, мне домой ехать надо, Марина приболела, - я неуклюже развернулся к выходу и, не глядя, махнул рукой. Мне не до объяснений, а если еще начнется: "Ну, на часок то можешь задержаться" - то это будет совсем лишним. Не могу! Как не мог утром оставаться дома, так не могу сейчас быть не там.

Дорога домой была беспокойнее – люди постепенно просыпались и заполняли дороги своими воскресными тупыми делами. Двадцать минут я потерял в пробке, пятнадцать – на выезде из города – одну полосу дороги перекрыли из-за аварии. Поэтому, когда мимо, наконец, замелькал черный сырой лес, я, успокоенный, вздрогнул от звонка мобильного.

- Ты можешь приехать?! – по голосу Марина либо плакала, либо злилась. Эта ее истеричная дрожь всегда сбивала меня с толку. Даже когда мы находились в одной комнате, я не мог понять, трясет мою жену от злости или слез, а сейчас по телефону – разобраться было вовсе невозможно. Но надо отдать должное - Маринкины истерики не может уничтожить не одна программа.

- Я уже еду домой, что случилось?

- На нашем пороге стоит та кукла! Валера, кто над нами ТАК издевается?

Я вильнул в сторону слишком резко. Машину занесло на обледеневшей обочине и развернуло носом к городу.

- Дьявол!- я не смог удержать телефон, он упал под сиденье. Представляю, как шум в трубке обрисовало воображение Марины.

Дыхание сбилось, я чувствовал, как грудная клетка раздувается и сжимается, как меха баяна в руках пьяницы. Я не стал ждать, что хоть немного успокоюсь, развернул машину, рискуя снова протанцевать на наледи и на скорости " я псих, за мной гонятся мои мысли" поехал к дому.

************************

То, что происходило после того, как я оставил машину у ворот и поднялся на крыльцо, походило на кошмарный сон, границы которого снова сплелись уродливыми кривыми швами с реальностью. На пороге горела Тварь. И жар, исходящий от пламени был настоящим.

- Марина! – я пробежал мимо горящий фигуры, которая обжигающе дыхнула на меня, и влетел в дом. От волнения все перед глазами прыгало и двоилось, я обходил комнату за комнатой, но ее нигде не было.

- Марина! Черт тебя подери, где ты?

Тишина. Я забежал в спальню, резко потянул на себя дверцы шкафа – тот зашатался. Марины нет, но одежда на месте.

Чудом не упав на лестнице, я оказался внизу. Через открытую входную дверь дом стал наполняться дымом. Я выбежал на порог, резко затормозив перед перекошенной резиновой мордой:

- Где Марина, чертова ты сука! – я толкнул ногой куклу – та с грохотом упала на почерневшие от огня доски. Тварь принадлежала к отряду позвоночных - в догорающем тряпье показались кости. Я отпрянул от проклятой кучи, боясь поверить тому, что вижу.

"Так не может быть" - мое слабенькое внутреннее убеждение, об которое только что вытерла ноги реальность. Куча закоптелых костей продолжала лежать под плавящейся маской (или головой!), совершенно безразличная к тому, что я отказываюсь в это верить. Господи! Сначала я думал, что это только мои галлюцинации, потом узнав, что это кукла, решил, что ей кто-то управляет. Но Тварь оказалась живой! Третий – неожиданный вариант. Хотя есть четвертый – Марина делала эту куклу, Марина захотела правдоподобности, Марина создала хороший каркас. Только вот из кого?

Я не решился поднять кость, чтобы рассмотреть. От этого кострища веяло ядовитым дымом, и, попадая ко мне в легкие, он стремительно распространялся по всему телу, поражая и подчиняя его себе. Тварь не собиралась подыхать, она просто перешла из одного состояние в другое. Газообразное. Гребанным вирусам воздух нравится. Теперь вокруг меня стены из гари, но клетка в голове, сколоченная из собственных мыслей страшнее. Почему я так твердо верю во власть Твари? Никто не заствавляет меня стоять здесь и дышать этим, смотреть на плавящуюся резину и столб черного дыма от нее. Если сейчас я решу, что стен нет, они рухнут. Страх тоже может быть комфортным чувством, комфортно все, что привычно. Тварь стала оправданием для статуса "безысходность", который я выбрал для существования.

Я сделал шаг к ступенькам крыльца – воздух не был тягуч, как мне казалось, моему движению ничего не мешало. Кроме осознания того, что ему должно что-то мешать. Теперь надо найти Марину – я, кажется, начинаю бояться за нее. Это почти победа.

Вернувшись к машине, я начал искать телефон. Чертова трубка (хотя бы не разбилась) закатилась под переднее сиденье и, поднимаясь, я ударился затылком о бардачок. Хорошо, что не сильно, даже не почувствовал боли.

Телефон зазвонил.

Марина.

*************

Когда я понял, что завожу машину для того, чтобы ехать на опознание тела жены, я смог отвоевать у программы еще одно чувство – слезы закрыли дорогу мутной туманной пеленой и это помогало мне молиться о неожиданной встречке.

Незнакомый мужской голос низкий и уверенный (такой может принадлежать только врачам) пять минут назад сообщил мне адрес, куда я должен подъехать и (так же уверенно) попросил держаться.

А я-то думал, что звонит она…

В коридоре больницы (почему не морг?) сновали белые призраки, кто-то из них остановился возле меня:

- С вами все в порядке?

Я нечетко видел его лицо – перед глазами плыло, почувствовал, как он подтолкнул меня к креслу. Я не мог сидеть:

- Где моя жена? Что с ней? Мы разговаривали всего час назад и тут мне звонят и просят приехать сюда на опознание! Где моя жена?!

- Дмитрий, - тот, кто был возле меня, подозвал другого "белого", - мужчина на опознание приехал

- Валерий, здравствуйте, - рядом со мной вырос еще один "белый", - пройдемте со мной.

Мы шли по коридорам, поднимались по лестнице, снова двигались вдоль нескончаемого коридора и вот, наконец, остановились перед широкой дверью. " Белые" вошли в нее и пригласили меня. Посреди комнаты стоял стол, на котором лежала Марина. Я смотрел на голую ступню, подвязанную посеревшим бинтом, и боялся посмотреть на лицо. Я боялся увидеть новое выражение жены – посмертное, то, которое и запомню. То, которое сотрет все улыбки, слезы, злость, откроет прикрытые от удовольствия глаза и сделает их неподвижно-испуганными. Я смотрел на голую ступню, и мне было достаточно. Сомнений не было – их и не могло быть с того момента, как мне позвонили. Все это формальность, чтобы они увидели, что я увидел. Господи! Я громко всхлипнул и зажмурился – слезы, копившееся и застилающие пеленой глаза, потекли по щекам.

- Ее сбила машина, - уверенный спокойный голос, - Валерий, вам надо подписать некоторые бумаги, пройдемте. Меня тактично вывели из последних покоев жены.

- Не может быть, мы разговаривали всего час назад, как она успела? – меня снова подтолкнули к креслам, на этот раз я опустился на сиденье.

- Ваша жена мертва уже пять часов, вы не могли разговаривать с ней час назад.

Я смотрю на врача и вижу лишь нечеткий силуэт, загородивший мне свет. Кто-то из нас неправ, кто-то из нас чертовски неправ…

Не помню, как мы шли до кабинета, не помню, как садился за стол, на котором лежали те самые бумаги. Отказная от Марины: " Я – Волков Валерий Николаевич признаю, что больше не увижу свою жену живой и отпускаю ее на тот свет". Нелепо? Не более, чем – то, что все мы должны вечно что-то подписывать. Мне же плохо…

Слева от меня на столе – стеклянный стакан, рядом с ним пластмассовая коробочка с двумя продолговатыми таблетками "выпейте вам станет легче". Я стараюсь не смотреть на бумаги – меня ждут, но я не могу заставить себя взять ручку и подписать. Это сделает все официально-заверенным, а внутри меня еще есть надежда, что где-то ошибка.

- Валерий, простите, не знаю вашего отчества, - за вкрадчивым обращением скрывается раздражение. Пришибленные известием о смерти люди раздражают, я понимаю. Для вас это часть очередного рабочего дня: " Сегодня придет мужчина на опознание, жена погибла. Так что на обед сегодня в столовой?"

- Я…подождите, - опрокидываю содержимое коробочки на язык – капсулы сразу приклеились к нему, стакан дрожит в руке и бьется о зубы, - к черту!

Стеклянный звон забирает остатки напряженной тишины, я наклоняюсь, чтобы собрать осколки и нечаянно режу палец. Кровь идет, но боли нет. Хорошо, это шок, просто шок

- Валера, - "белый" подошел ко мне, - бросьте, здесь уберут.

Я продолжаю поднимать осколки, теперь стараясь с силой сжимать пальцами острые края. Но боли нет. Шок или…

- Почему мне не больно?! - я вскакиваю с пола и хватаю врача за грудки, мну окровавленными пальцами белоснежный ворот его халата, но кровь не пачкает ткань.

-Валерий, успокойтесь! Не стоит так кричать, все хорошо, она просто спит.

- Кто?!

- Ваша жена.

Я отвожу взгляд с очертания его головы и осматриваюсь. Мы стоим посреди пустого коридора у закрытой широкой двери.

- Пройдемте, - "белый" высвобождается и толкает дверь. Посреди комнаты - кровать, рядом немолодая медсестра:

- Поздравляю вас, через семь с половиной месяцев отцом станете, - она улыбается, а я смотрю на бледное желтое пятно на нагрудном кармане ее халата и думаю о том, что вот здесь начался сон: у медсестры не может быть грязной формы.

- Валер, - я оборачиваюсь на слабый голос, Марина полусидит на кровати в просторной белой сорочке, - я беременна.

Слышу. Но понимаю, что это сон, пусть не кошмар, но хорошие сны еще гаже –приходится просыпаться. Господи, где же я опять заблудился и когда выберусь?! На прикроватной тумбочке эмалированная ванночка – в ней кусок ваты и не распакованный шприц. Если я не сплю, мне будет больно. Очень больно. Я обошел улыбающуюся медсестру и достал из ванночки шприц. Никто не успел остановить меня – иголка вошла в указательный палец и комната запульсировала от этой боли.

- Что вы делаете! – врач перехватил мое запястье и ловко выдернул иглу, - позже придете, когда успокоитесь!

- Стойте, - слышу голос Марины, - оставьте нас, все хорошо.

Когда за "белыми" закрылась дверь, я придвинул стул к кровати и сел рядом с Мариной. Сказать хотелось многое, но я молчал. Она тоже, только поглаживала свой живот – я только сейчас заметил, что он действительно немного округлился.

- Я проснулась сегодня от того, что он дико болел, - Марина опустила глаза, - поэтому сразу вызвала "скорую". Я чувствовала, что это не просто так – задержка была большая, боялась тебе говорить, чтобы не сглазить. Прости, что тебе не позвонила – не хотела срывать с работы.

- Ты же мне звонила, сказала про куклу на пороге, - ясности становилось все меньше, - ты же видела ту куклу?

- Я не звонила, Валер и на пороге ничего не видела. У меня начались ужасные боли, я вызвала "скорую" и через 20 минут меня уже забрали. Марина замялась и, нехотя убрала руку с живота, словно боялась, что плод почувствует ее напряжение, затем и вовсе накрыла живот одеялом – спрятала малыша от разговора:

- У нас со Славой должен был быть ребенок, я сделала аборт на 6-ом месяце, как раз когда мы расстались.

Я испугался ее недрогнувшего голоса – Марина выдала мне свою тайну так уверенно и спокойно, словно она была козырем, ответом на какую-то мою неприятную ей тайну. Или я себя накручиваю? Неосознанно выпрямился, отпрянул от жены – и она это заметила, и тоже накрутила – голос задрожал, зазвенел беспокойством и страхом. Мы вновь оказались на равных:

- Выслушай, только выслушай все, я ни в чем тебя не обманывала и когда увидела снимок на твоем компьютере, решила, что ты нарочно раскопал что-то из моего прошлого, чтобы вот так вот бросить мне это под ноги. Как же было тяжело от этой мысли! Но ты не знаешь, что я пережила! Та кукла, что мы сделали, - Марина всхлипнула, - та кукла, вобщем, мне казалось, что в ее неживом теле осталась душа нашего погубленного малыша. Я делала эту работу, уже задумываясь об аборте – я шила костюм, раскрашивала маску и не могла отогнать от себя мысли о ребенке – я словно зашивала его в эту чертову куклу!

Марина сжала волосы руками, грязные пряди разделились черными бороздами от ее побелевших пальцев. Я положил руку ей на голову и осторожно провел от макушки до шеи:

- Успокойся, теперь все хорошо, мы с тобой победили.

Наверное.

Я только не мог понять одного: почему жар горящей куклы обжигал меня, разве не отсутствие ощущений – ориентир в этих кошмарах? Здесь два варианта: или моя собственная "программа" обновилась или Марина врет, о том, что не видела куклу. Я не знаю, что лучше. Лучше, вообще об этом не думать.

- Валера, - она резко подняла на меня покрасневшее лицо, - а что происходит с тобой?! Я все вижу: как ты, издеваешься над собой, как говоришь о том, чего не было! Что ты мог видеть на пороге?

От меня хотят ответа. Сказать, что я детства не отличаю реальность от снов или сослаться на упрощенное: " У меня глюки?"

- Там горела кукла, - я замялся, думая о том, сказать ли Марине главное, - и в ней были кости.

Марина взвыла:

- Его кости! Я зашила своего малыша, зашила!

НОЧЬ ПЕРЕД ОСВОБОЖДЕНИЕМ.

Домой мы поехали тем же вечером. Марине вкололи успокоительное, и всю дорогу до дома она спала на заднем сиденье. Я проклинал себя за то, что рассказал обо всем беременной жене. Надо быть либо идиотом, либо садистом. Наверное, первое – это легче осознавать. Когда мы шли от калитки до дома, я старался не смотреть в его сторону как можно дольше – боялся увидеть порог, раскрашенный какой-нибудь безобидной тенью и принять это за сгоревшие останки Твари. Я бы не выдержал такой ошибки. Постоянно кричать " АУ" в искривленной реальности тяжело – я устал. Даже пока мы ехали, мне приходилось щипать себя за руку с такой силой, чтобы боль отзывалась по всему телу, чтобы проходила как ток. Проходила – и я продолжал ехать по прямой.

Когда мы ступили на порог – я взглянул на облупленные доски: несколько сухих листочков и скомканный целлофановый пакет. Все. Вздох облегчения получился болезненным, я вынырнул с черной глубины и, наконец, вдохнул воздуха. Расправились свободные от страха легкие.

Входная дверь оказалась не заперта, я уже полез за ключом в карман, когда Марина толкнула ее и прошла в дом. Что ж, утром мне было не до этого. Марина с трудом добралась до спальни – с каждым шагом она все больше опиралась на меня, и на лестнице я взял ее на руки. Их на руки.

************************

Уложив Марину в постель, я тихонько закрыл дверь спальни и замер на площадке второго этажа. В доме темно и тихо, если мне повезет, то скоро темно и тихо будет в моей голове. Устал. Пока я вел Марину до спальни, до меня дошло главное: реальный жар от горящей куклы послужил необходимым сигналом – я должен был "увидеть" кости. Мне раскрыли тайну. Ведь если бы я ничего не ощутил, все бы сошлось на мысли о привычном растянутом кошмаре и представление Твари осталось бы не замеченным. Наверное, нужно воспринимать это, как ее подарок.

Справа от меня возвышалась дверь кабинета, в последнее время казавшаяся мне сообщницей Твари. Стоит повернуть ручку, и я в обители чертового гнома, в его резиденции. Но теперь, когда все закончилось (почему я в этом так уверен?) не нужно останавливать дыхание, прежде, чем войти. Бездны больше нет, погружения не будет.

Я не стал мешкать. Верить в тайный сговор вещей – прямой путь к паранойе (хотя не по этому ли пути я иду всю сознательную жизнь). Повернув ручку, я оказался в прохладной темноте. В комнате было довольно свежо, но без того раздражающего холода, с которым у меня уже стало ассоциироваться пребывание здесь.

Пройдя к столу, я остановился – а если Тварь все еще здесь? Выключенный компьютер уже знал это. Уверенность в том, что все позади начала меркнуть и чем бледнее она становилась, тем ярче вспыхивал уже тлеющий страх. Я отодвинул стул немного и сел на самый край. Противно осознавать, что до кнопки на системнике тянется дрожащая рука.

Загрузка длится не больше минуты – это последняя минута преимущества долбанной машины. Монитор потух на секунду и вновь загорелся.

На экране стояла Тварь, причем на самой верхней ступеньке. Теперь ее лицо было повернуто к камере. Темные пятна на нем стали ярче и больше, словно резиновая морда побывала в саже. Я допустил ошибку – надежда мелькнула там, где не должна была появляться. Так на ночную трассу выскакивает человек, чтобы предупредить тебя об опасном участке дороге, а ты, не успев сбавить скорость, сбиваешь его и теперь проблем будет больше, чем если бы ты въёхал на растянутые каким-то мудаком, шипы.

Я всмотрелся в изображение – кроме приближения Твари ничего не изменилось– на одной из ступеней высился кривой крест из моего спиннинга, еще ниже куча битого стекла – Маринкина чашка.

Хотя…Как я не замечал этого раньше – в правом верхнем углу, маленькая рамочка с едва заметным крестиком – программу можно закрыть. Не заметил или заслужил? Вероятнее, второе. Тварь просто открыла передо мной клетку: иди, ты свободен.

Щелк! Ничего не изменилось – пару секунд экран оставался прежним. Я нажал еще раз, и тут на фоне отвратительной серой морды всплыло окно: " Вы покидаете LESTNICA. EXE. Пришлите доказательство того, что программа повлияла на вашу жизнь и мы "снимем" это влияние". Под записью располагалась кнопка: " Загрузить фотографии".

- Какие к черту фотографии! – мой голос прозвучал неожиданно звонко в пустой комнате, темноту которой разрушал свет из окна чужой реальности. Тварь не покинет меня так просто, им (Славе и кукле?!) нужны доказательства.

Хрен вам, ребята! Я попробовал еще раз нажать на крестик, потом еще раз, но сколько не нажимал – окно никуда не исчезало, оно настойчиво мигало с каждым нажатием и если бы не выключенные колонки, то еще и громко оповещало меня, что я или не умею читать, или хреново соображаю. Программа стала общительной - неожиданный поворот даже для той реальности. Стоп, а где я сейчас? Может быть, я уснул, обнимая жену, а это очередной кошмар? Могу проверить. Я достал из выдвижного ящика ножницы. Долго примеривался, не зная, как причинить себе боль их закругленными концами. Не протыкать же мне руку, в конце концов! Так резко и безумно – прижатую к столу дрожащую руку прихлопнет взбесившаяся вторая. Нет…Я наклонил головку лампы под стол и осветил содержимое ящика. Скрепки для этой цели годились больше. Я разогнул одну, попробовал подушечкой пальца кончик. Не надо думать, надо попробовать и узнать. Когда проволока угодила мне под ноготь, я взвыл - так неожиданно и больно отозвалась правильная реальность.

Если фотографии деяний Твари – единственный дверь отсюда, то я поверну ручку.

*************************

Комок был перезахоронен после Марининой эксгумации на прежнем месте. Крест из карбонного "япончика" вызвал злость и сожаление - слишком долго я решался на его покупку, и надо же было этой су…Стоп! Тише, Валера, тише. Тварь больше не имеет над тобой власти.

Я приблизился к могилке с цифровиком. Направил объектив на холмик – вспышка осветила пространство – это первое доказательство. Надеюсь, мне не придется раскапывать кота – ведь сломанный спинниг возвышается над его могилой, значит на фото отобразятся сразу две утраты. Теперь Марина…Я не знал, что именно должен снять – ее округлившейся живот или разрезанную ступню, поэтому дойдя до спальни, решил сфотографировать и то, и другое. В комнате было свежо из-за приоткрытой форточки. Я подошел к окну, чтобы закрыть ее, если я сейчас снова увижу Тварь, то…просто вгоню себе под ноготь разогнутую скрепку – так и выберусь. Я чувствую – значит, я не сплю. Не сплю – под окном пусто. Марина спала поперек кровати, положив голову на мою подушку. Одеяло задралось как раз на нужной ноге – я приподнял его, чтобы Марина не проснулась от вспышки, и сделал кадр. С животом проблем было больше – через одеяло не было видно его очертаний, а рисковать пробуждением жены я не хотел. Она устала, она не поймет.

Осторожно присел на край кровати со своей стороны. Рука Марины держит одеяло прямо на животе, защищает. Я сжал кулак, чтобы проверить насколько холодные у меня пальцы – лишние раздражители ни к чему.

Теплые.

Отяжелевшее ото сна запястье жены нехотя переместилось на бедро, я откинул край одеяла – Марина заснула в маечке – округлость хорошо просматривалась. Как я мог не видеть этого столько времени?! Вспышка. Марина потянулась, провела рукой по лицу и, не открывая глаз, нащупала край одеяла – я помог ей закрыть животик от всех опасностей, что витали в ее, да и в моей голове.

******************

" Загруженные вами изображения не соответствуют действительности или не полностью ее раскрывают. Пожалуйста, попытайтесь снова". Я смотрел на эту надпись и думал о том, что холмиком мне не отделаться. Твари нужны все персонажи, пусть даже изъеденные червями и неразумные. Я продолжал сидеть у компьютера, не в состоянии заставить себя встать и раскопать Комка. Казалось бы, передо мной шанс избавиться от действия файла и конкретное действие, так почему я медлю? Опасная прокростинация. Промедление не смерти подобно, а самоубийству.

3.00 часа утра. Через 4 часа я уже должен встать на работу, но до этого мне нужно выйти в сад, надругаться над захоронением кота и выслать это фото гребанному призраку. Только и всего. После этого я спокойно лягу спать, а с утра меня продолжит пожирать уже другой вирус – вирус повседневности. Глупое сожаление – но сейчас из моей жизни уходит тайна. За последнюю неделю я убедился в существовании цифровых убийц, узнал то, что скрывала жена, и дождался известия о ее беременности. Таким ли абсолютным злом была для меня эта программа? Сейчас, когда я загружу снимок облезлой тушки – все закончится, и тогда придет настоящий серый рассвет. Я перестану бояться компьютера и ждать новых сюрпризов. Но вместе с этим страхом уйдет желание преодолеть его. Я на пороге победы над программой и мне плохо от этого – последний шаг и я больше не герой хотя бы в собственных глазах.

А как же он? Или она…Я ждал этого вместе с Мариной столько лет, и я не хочу увидеть окровавленную пеленку на ступени LESTNICA. Все, пора заканчивать.

Я вышел из дома и пошел в гараж – там находился весь садовый инвентарь. На улице подморозило, я несколько раз неловко съехал ногой с ледяной тропинки и на пути к могилке уже опирался о землю лопатой.

Крест покачивался от ветра. Я остановился - под моей ногой начиналось возвышение холмика, под который недавно "вернулся" Комок. Сколько же еще тебя будут тревожить, дружище? Я с трудом вонзил лопату в подмерзшую землю – пошла трещина. Поднажав, я смог отделить большой кусок земли. Попробовал убрать его руками, но он оказался слишком неповоротливым – пришлось еще подкопать. Добравшись до пакета, я успел проклясть себя за то, что сделал на нем такой тугой узел. Но кто же знал, что придется развязывать? Я надавил пальцем под самым узлом - на черной поверхности осталось круглое углубление, еще немного и прорву дырку. Пакет поддался гораздо легче, чем я думал, как только образовалось отверстие – материал позволил увеличить его настолько, что я выпустил невыносимый смрад мертвого животного и, наконец, увидел его самого. Вспышка пару раз (для верности) осветила обтянутые сваленной шерстью кости – живот уже промялся, опустился. Я надорвал пакет ближе к голове – показались клыки. Еще один снимок. Всего три. Три доказательства того, что программа отлично работает без ключей и платной регистрации.

*****************

" Ваши снимки успешно загружены. Дождитесь автоматического закрытия программы". Через минуту оно произошло. На обычном рабочем столе появились две новые иконки: " LESTNICA. EXE и " UNINSTALL". Файл программы и ее удаления обнаружились на диске С. Что-то в этой жизни надо менять…

************************

5 часов утра. Я сижу возле компьютера и загружаю файл программы на свой рекламный сайт. Описание пришлось немного поменять – " LESTNICA.EXE – увлекательный квест, в котором стирается разница между реальным и виртуальным миром. Программа работает, на основе сценария вашей жизни. " Как это?" - спросите вы. Ответ здесь " И далее ссылка на скачивание. Я долго думал насчет цены вопроса и решил, что файл удаления должен быть гораздо дороже самой программы. Чтобы избавиться от этого дерьма отдадут и такие деньги.

Плохо ли я поступаю? Если честно, не могу ответить однозначно – LESTNICA многое сломала в моей привычной реальности, но на этих обломках стала произрастать новая жизнь. Я думал, что схожу с ума от того, что мой мир рушится и пыль его руин душит меня, но на самом деле я задыхался от непривычного запаха перемен.

Что ж, если у меня получится продавать файл удаления до того, как программа сама выдаст его покупателю – то я нашел свое дело.

В 6.45 на моем электронном кошельке была сумма от двух покупок программы. В 7.20 я выключил компьютер и вышел из кабинета. Надо выспаться – сегодня не будет невкусного завтрака и холодной машины.

Серый рассвет больше не наступит.