Фантазия последнего дня

Около семи часов вечера. Окна второго этажа нашего дома - окна моей, днём обычно залитой солнцем, небольшой комнаты, теперь давят серые тени вечерних сумерек. Не понимаю почему, но именно это время, когда коварный мрак, всё более сгущаясь над крышами четырёхэтажных домов и деревьями в нашем дворе, превращает все краски дня в непонятные чёрные силуэты, выделяющиеся на фоне серого выцветшего неба так, что и не разберёшь, чем же они были днём, именно это время выстраивает в душе из тяжёлых камней неописуемую тоску, и груз этих камней порой не под силу для меня. В такие минуты, особенно осенью (а сегодня как раз осенний вечер), я включаю в комнате свет, и пока тьма не укроет всё живое своим призрачным одеялом, не тушу его.

Но сегодня я света не зажигал - просто лень было. Уже часа с полтора я лежу на кровати в дурном расположении духа. Из колонок усилителя, подключённого к китайскому DVD, доносятся взвизгивания Дани Филта. Но даже любимая музыка не в силах растворить мою душевную горечь. И тьма не спешит приходить. В пору увядания природы вечерами только полная темнота за окном немного облегчает мне душу. Но сегодня всё не так, и от этого я не нахожу себе места.

Читателя удивит тот факт, что с этого момента все действия моей фантазии я буду описывать в прошедшем времени. А нет ничего удивительного: просто это отсчётная точка, после которой для меня уже не существует ни настоящего, ни будущего, да и меня уже не существует.

Долго не приходившая ночь неожиданно залила собой и пол, и стены, и потолок в моей комнате. Даже свет от табло в DVD-проигрывателе, казалось, начал меркнуть. Тьма была так глубока, что давила не только на меня, но как-будто и на все предметы вокруг. И среди этого чёрного потопа в стекле окна блеснул металлический серп. Я не смог понять, от чего он отразил свет, ведь кругом было темно, и подумав об этом, потерял сознание.

Сколько я был в беспамятстве, я не знаю, но когда я очнулся, тьма уже не была страшна. Музыки уже не было - диск в проигрывателе, судя по всему, давно остановился. Вместо музыки вокруг стояла зловещая, абсолютная, мёртвая тишина, и тишина эта была страшнее всякого мрака.

Что-то заставило меня подняться с кровати и броситься к включателю. Онемевшей рукой я кое-как смог осветить свою комнату. И в этот момент показалось, что во дворе поднялся бешеный ветер, а сквозь рисунок тюля, на котором были вышиты какие-то цветы, на стёклах окон всё чётче стали вырисовываться и разветвляться в разные стороны молниевидные трещины. Я глянул в трёхстворчатое зеркало старого лакированного трельяжа и в нём увидел своё такое же безобразное, растрескавшееся отражение. От этого кровь во мне заледенела, а со лба ручьями потёк липкий пот.

Как в кошмарном сне, свет начал моргать - то разгораться ярче, то меркнуть до уровня керосиновой лампы. Табло проигрывателя ярко вспыхнуло и быстро погасло. Тут свет отключился совсем, а механические часы в зале принялись звонить дьявольский марш, состоявший из дюжины гулких ударов. От страха я чуть не обезумел, но сил хватило на то, чтобы выбежать из комнаты. В полной темноте в коридоре я не сумел найти обувь и выбежал из дома в одном трико и в футболке.

Однако никакого урагана на улице не было, и абсолютно во всех домах и квартирах, кроме моей, горело электричество. Ошарашенный этим, я буквально окаменел от ужаса. Тут возле уже сбросившего листву осинового дерева я заметил чёрную фигуру, как мне показалось, женщины. Она была в каком-то тёмном плаще с капюшоном, слегка накинутом на светлые или даже седые волосы. Лица её нельзя было разглядеть, лишь глаза горели странным злобным огнём. И вдруг в её руках, издали казавшихся худыми и длинными, я рассмотрел тот самый серп, блеснувший мне в моей спальне в глаза перед тем, как я потерял сознание. Теперь он блеснул в них ещё раз. Страх во мне почему-то пропал и переродился в непонятный в такой ситуации интерес. Но интересоваться было действительно неуместно, ибо серп этот оказался металлической косой, поднятой в руках безобразно-худой женщины, а свет и в первый раз, и сейчас он отражал от её безумных, горящих огнём смерти, глаз. Коса вдруг вылетела из её костлявых пальцев, - она швырнула её, но не в меня, а в растрескавшиеся стёкла моей спальни. Огромный стеклянный зазубренный осколок выбило из рамы, и он, чуднО перекувыркнувшись в воздухе, как заточенный клинок, вонзился мне в шею...

...Всё вокруг зазвенело, но это был не звон бьющегося стекла, а звон сатанинского смеха отвратительной старухи-смерти. Тут она обернулась громадной чёрной птицей с человеческим костяным черепом вместо птичьей головы, высоко поднялась над землёй и на крыльях вечного мрака и ночи унесла свой дьявольский хохот, а с ним и моё дыхание, зрение, слух и жизнь...