Конвой новой Спарты

Максим ехал по просёлочной дороге, казалось бы, с каждой секундой отдаляясь от мегаполиса. На деле же всё было иначе, он направлялся в Минск, одну из самых развитых мировых столиц Конфедерации. Оставалось всего пятьдесят километров, а вокруг царило убожество и запустение времен Советского Союза. Грязь, ямы, заросли травы по колено и ни одного дома на мили кругом. Максим даже думал, что заблудился, так ему не верилось в скорую встречу с технополисом. Он видел много запустевших мест во время своих путешествий по миру: безлюдные пригороды Лондона, Нью-Йорк – город-призрак, Берлин, вернувшийся в состояние весны сорок пятого года. Все эти картины угнетали его, живо напоминая о просмотренных когда-то апокалиптических кинофильмах, но Белоруссия… Здесь всё было по-иному. Окраины страны представлялись агенту конвоя новой колыбелью цивилизации. Не было видно ни сожжённых домов, ни брошенной техники, ни испуганных твоим появлением людей, старающихся быстрее скрыться сглаз. Была лишь природа, нетронутая, первозданная, готовая приютить своих сыновей, покинувших города и ищущих здесь покоя.

Максим с тоской смотрел на окружающую картину. Как бы хотелось и ему вот так сбежать от своей работы и жить по-эпикурейски незаметно. Тоска накатила на него вместе с огромной усталостью, в глазах зарябило, шум в ушах был просто невыносим. Раздался визг тормозов и лицо конвоира уткнулось в подушку безопасности. С трудом борясь с бессилием, Максим открыл дверь и, буквально, вывалился из кабины. Он поднёс руку как можно ближе к глазам – шесть минут седьмого – он опять забыл про препарат. Рука едва нашарила внутренний карман, времени на то, чтобы отпилить горлышко капсулы не было, пришлось его откусить. Горьковатая жидкость привычно обожгла язык, теперь ждать. Пара секунд и слабость пройдёт, можно будет ехать дальше.

Пикап агента конвоя вновь двигался по просторам Белоруссии, только теперь в нём сидел другой человек. От сантиментов не осталось и следа. Максим сосредоточенно смотрел вперёд, не отвлекаясь ни одной посторонней мыслью. Совершенный солдат снова в строю.

* * *

Пристав смотрел на сурового агента поисково-конвойной службы с явной опаской. Рыжеволосый юноша, наверное, впервые видел представителя легендарного подразделения. Можно представить, какие сказания ходили об этих людях по внешнему Минску. Да ещё вполне может быть, что с парнем не всё гладко: врождённые болезни, скрытые в роддоме за некоторую плату или сомнительные связи в трущобах, кто знает! Максим не останавливался на таких мелочах. Будь у него время, он прочитал бы парнишку как отрытый лист, но не сейчас. Сейчас важен лишь его груз.

- Вам нужен сопровождающий? - робко спросил пристав.

- Нет необходимости.

- Хотите отдохнуть с дороги?

- Нет, я хочу забрать груз.

- Как вам будет угодно.

Юноша нажал кнопку на своём пульте, и через минуту двое огромных охранников вывели на площадку человека в серой тюремной форме. Мужчина еле передвигал ноги, следы побоев на лице и руках говорили о радушном приёме белорусских тюремщиков.

- Он вообще до места доедет? – невозмутимо спросил Максим.

- Да конечно, - немедленно заверил пристав. – Он такое сопротивление охране оказывал, что, наверное, силён он как бык.

- Этот сопротивление оказывал? - едва заметная усмешка мелькнула в голосе конвоира.

- Да, не сомневайтесь. Они такие черти эти.

- Ладно. Давай проверим всё.

- Всё как есть. Порохов Кузьма Николаевич, знахарь. В розыске уже пять лет. Вот и отпечатки, и сетчатка тут.

- Грузите, - Максим дождался пока охрана посадит знахаря в "Додж", затее пристально взглянул на рыжего, заставив сердце парня сжаться в комок и, после, не промолвив ни слова сел в пикап.

Автомобиль конвоира быстро удалялся от терминала, а рыжий пристав ещё долго стоял, не в силах уйти и смотрел вперёд, туда, где уже даже осела пыль, поднятая колёсами "Доджа". Руки его дрожали, мысли путались. Пристальный взгляд окончательно выбил из колеи, и без того испуганного парня. Если он вернётся, если он когда-нибудь вернётся, лучше молодому приставу оказаться подальше отсюда.

* * *

Мелкий дождь бил в ветровое стекло, затрудняя видимость. У Максима начали слипаться глаза – недобрый знак. Нужно немедленно принять препарат, но нельзя этого делать в присутствии груза. Знахарь молчал всю дорогу от Минска до Берлина, казалось, он впал в спячку. На лице его не было и следа паники, оно было неподвижно, за исключением тех случаев, когда его взгляд впивался в зеркало заднего вида. Встречаясь взглядом с преступником, Максим не показывал никаких эмоций, но даже под действием препарата он ощущал необъяснимую тревогу, будто невидимый охотник следит за ним и лишь ждёт момента, чтобы напасть и получить свою добычу. Дополнительную глубину взгляду знахаря придавали большие чёрные глаза, сильно выделяющиеся на необыкновенно худом лице. Его глаза поглощали всё внимание смотрящего, не позволяя сфокусироваться на любой другой черте. Преступник явно чего-то ждал, копил для чего-то силы, а для конвоира ожидание броска становилось всё более тягостным.

Максиму становилось хуже, сложно было сконцентрироваться на дороге, в горле пересохло, глаза болели. Нужно было срочно остановиться, пойти в туалет, опустошить очередную ампулу, но по дороге не встречалось ничего подходящего. Пейзажи Берлина вообще навивали тоску: руины домов, покосившиеся рекламные щиты с полинявшими объявлениями, грязные безлюдные улицы. Чтобы добраться до какой-либо цивилизации нужно было проехать ещё много километров вглубь мегаполиса, а здесь могут встретиться лишь мелкие поселения, в которых точно не будут рады агенту поисково-конвойной службы. Скорее в них найдёт приют и понимание его спутник, по роду своих занятий активно общавшийся с людьми из трущоб. Зачистка Берлина стала первоочередной в программе правительства Конфедерации, возглавляемого Петром Дубровским, на ряду с аналогичными мероприятиями в Париже и Лондоне. Сначала была проведена поголовная перепись населения, затем принудительное медицинское обследование и, как итог, постепенное переселение нежелательных элементов на африканский континент. В результате этих мер было разрушено множество семей, дети были разлучены с родителями, те кто не хотел уезжать вынуждены были прятаться на окраинах, жить в подвалах и катакомбах. Многие беглецы умерли, не выдержав суровых жизненных условий, и немудрено, ведь выселению подлежали люди со слабым здоровьем, различными патологиями, врождёнными дефектами. Те, кто выжили - голодали, скитались и, постепенно, опускались морально. А потом пришла поисково-конвойная служба, чьей работой стала охота на беглецов и сочувствующих им.

Останавливать было нежелательно, но Максим был совсем плох, он сбросил скорость настолько, что "Додж" можно было догнать пешком. Конвоир рыскал глазами по обочинам, но не находил ни одного подходящего для стоянки места.

- Вам нужен стимулятор, пейте. Не обращайте на меня внимания, - Максим вздрогнул, услышав голос знахаря. – От меня этого уже не скроишь. Пейте или мы разобьёмся.

Максим сомневался, но, похоже, выбора у него не было. Он остановил пикап, достал пистолет, положил его на колени и потянулся за ампулой.

- Зачем вам пистолет, я при всём желании не выберусь из кандалов?

Максим слегка повернул голову в сторону знахаря, но промолчал. Разговаривать с грузом было не в его правилах. Главное сейчас не показать ему минутную слабость, возникающую после приёма препарата. Преступник не должен знать уязвимых мест конвоира. Он, как можно более незаметно, отпилил горлышко ампулы и опрокинул содержимое в рот. Теперь нужно сделать вид, что разминаешь лицо - отвлечь знахаря. Движения давались с большим трудом, голова кружилась, а потом и вовсе накатила ужасная слабость. Максим не выдержав опустил руки.

- А, цена вашей сверхъестественной силы, - усмехнулся знахарь. – Не удивляйтесь, я знаю и это. Сейчас вы абсолютно беззащитны. Интересно, насколько вы защищены во внешнем Берлине, даже под действием стимулятора? Для здешних вы злейший враг, живая мишень. Зачем мы едем здесь? Не безопаснее ли было через Россию, для вас особенно.

Максим понемногу приходил в себя, ему не очень хотелось разговаривать с попутчиком, но он чувствовал необходимость выдавить из себя хоть слово.

- Вам не всё равно, куда вас везут? Ваша участь, всё равно, будет невесёлой.

- Мне ничего не остаётся, кроме как интересоваться всем, что происходит вокруг меня. Я не думаю, что ваше начальство отпустит меня или подарит лёгкую смерть. Думаю, они всенародно унизят меня и сделают шоу из моих мучений.

- Вы драматизируете ситуацию. Вас будут судить, у вас будет адвокат, вас скорее всего сошлют на континент.

- Молодой человек, вы сами не верите своим словам. Ваше правительство, а особенно Дубровский ненавидит таких, как я. Ведь я здоров, у меня нет врождённых дефектов, я могу производить здоровое потомство. И при этом, я помогаю тем, кого вы считаете недолюдьми. Я больший враг для Дубровского, чем любой больной ДЦП, неиродермитом или эпилепсией. Мы могли бы быть равными, но я повёл себя как один из убогих. Помните как там, у Эверса, как повёл себя представитель высшего класса по отношению к солдату, который увёл у него одну из жён?

- В этой новелле говорилось не о превосходстве, а о варварском к нему отношении. Восточный князёк, о котором вы говорите, распял своего приятеля-европейца из-за того, что тот задел его больное самолюбие. Любой босяк спавший с его жёнами был ему безразличен, так как являлся для него низшим существом, хотя на деле, в сравнении с европейцами, даже легионерами, они находились на одинаково низкой ступени развития.

- А разве вы не варвары? Вы собрали сотни талантливых и честных людей и выдворили их на этот аду подобный африканский континент. А тех, кто боролся за свою свободу, просто уничтожили, оставив для себя быков-производителей.

- Спасение людской цивилизации – это не варварство. Мы не потеряли позиций не в области науки, ни в культурном потенциале. Мы, просто, удалили опухоль, порожденную западной культурой. Убрали тех, кто производил гнилое потомство: глупых, уродливых, неприспособленных к жизни детей.

- У моей двоюродной сестры была врожденная болезнь щитовидной железы. Теперь она жарится в ЦАР. Там у неё появилось ещё очень много болезней, на сей раз, действительно опасных.

- У её детей болезнь развилась бы ещё сильнее. А ещё прибавьте болезни возможного мужа, а наследственные болезни, передающиеся в третьем поколении. Что бы она произвела на свет? – Максим закончил свою пылкую тираду и, вдруг, почувствовал всю бессмысленность спора. Эмоции покинули его, тело налилось силой, сердечный ритм пришёл в норму.

Знахарь продолжал, что-то доказывать конвоиру, но тот не обращал на него никакого внимания. В конце концов, он понял, что потерял собеседника и, снова, впал в ступор. А пейзаж за окнами "Доджа" не менялся, всё та же унылая местность и надоедливый мелкий дождь.

* * *

Дождь всё больше усиливался. Максим не мог разобрать, далеко ли ещё до условных границ внутреннего Берлина. Указатели на трассе были убраны, скорее всего, изгнанниками, поэтому агент конвоя ехал наугад. Знахарь, как и в самом начале пути, не подавал никаких признаков жизни, но продолжал пристально следить за Максимом в зеркало заднего вида, ловя каждое его движение. Бензин подходил к концу, необходима была короткая остановка, чтобы достать из багажника новую канистру и заправиться. Но вдруг машину сильно повело, Максим на короткое время потерял управление. Огромных усилий стоило ему удержать "Додж" на дороге и затормозить, не вылетев в кювет.

- Что случилось? – знахарь выглядел напуганным.

Максим не стал отвечать, а просто вышел из машины. То, что он увидел, подтверждало самые худшие его опасения – все четыре колеса были проколоты. Это означало одно – "лежачий полицейский". Поставить такую примитивную ловушку могли лишь изгнанники, техническая мысль Конфедерации давно шагнула вперёд. Конвоир не боялся преступников, по своим характеристикам, он намного превосходил самого сильного и умелого из них. Любой агент его службы легко совладал бы со взводом повстанцев. Проблема состояла в том, что машина была нейтрализована, а добираться до места пешком можно сколь угодно долго, учитывая погодные условия и слабое знание местности. Необходим был новый транспорт. Груз мог значительно уменьшить скорость передвижения Максима и стать обузой при общении с местным населением.

Максим вернулся в салон и достал из-под сидения непромокаемый рюкзак. Первым делом, он извлек из него помповое ружьё, затем бросил на сидение куртку.

- Мы идём пешком? - Знахарь начал разминать конечности.

Максим снова не ответил и начал заряжать ружьё.

- А у вас нет чего-нибудь, что можно одеть на голову?

Максим молча вышел из машины. Держа ружьё в руке, он открыл заднюю дверь. Знахарь подался вперёд, намереваясь выйти из машины, но в ту же секунду получил сильный удар прикладом в лоб и потерял сознание. Конвоир достал из рюкзака верёвку и связал пленника, так, что тот при всём желании не смог бы пошевелить ни рукой, ни ногой. После этого он запер машину и отправился вперёд по дороге, в поисках любых признаков цивилизации.

Идти пришлось долго. Ничего похожего на людские поселения по обочинам видно не было. Опасность заблудиться удерживала от спуска с дороги. Через пару километров пути Максим увидел недалеко от дороги тусклые огни. По всему, похоже, что это была хижина. Серьёзной опасности люди, жившие там, представлять не могли. Воинственные повстанцы всегда уходили дальше от основных дорог, чтобы копить силы для террористических нападений на крайние поселения конфедератов. Близ магистралей внешних городов обычно жили либо бедняки, либо ждущие депортации. По сути, участь и тех, и других была одинаковой. Бедняки быстро подхватывали хронические заболевания и попадали в категорию подлежащих депортации.

Измазавшись в грязи по колено, Максим добрёл до ветхой покосившейся хижины. Окна её сильно запотели от парового нагревателя, и разглядеть хозяев не представлялось возможным. Конвоир постучал в дверь. Послышались шаркающие шаги, и через минуту дверь открыл сгорбленный старик. При виде Максима дед вытянулся в струнку, лицо его выражало полнейший ужас.

- Здравствуйте, - промямлил он.

- Мне срочно нужна машина, - приказным тоном сказал конвоир.

- Я бы очень хотел вам помочь, но у меня нет машины. Я старый человек, мне не нужен автомобиль.

Максим пристально смотрел в глаза старику. Его взгляд был холодным и безразличным. Под этим годами выработанным взглядом хозяин хибары таял как лёд весной. Он переминался с ноги на ногу, чесал подбородок и тщетно пытался отвести взгляд.

- Ты не впустишь меня старик?

- Моё жилище слишком убогое, вы не найдёте здесь уюта для себя.

Максим не стал спорить, а просто отодвинул старика в сторону. В хижине было тяжело дышать, пар заполнил одну из комнат, и зайти в неё было невозможно. Оставшееся помещение напоминало гостиную. По середине стоял стол, накрытый дырявой скатертью и три стула. Конвоир оглянулся и вопросительно посмотрел на семенящего сзади старика. Тот замер в ожидании вопроса, но агент только приподнял бровь.

- Стулья эти со старых времён остались. Дочь с мужем в город перебралась, а мне убрать недосуг.

Максим подошёл к настенному ковру и остановился, разглядывая этот раритет. Такие ковры давно вышли из моды, в больших городах все перешли на футуристическое оформление помещений. Да и сам ковёр опасно было вешать в таких условиях. Постоянная сырость не шла вещам на пользу. Максим резким движением дёрнул ковёр вниз. Он не ошибся, за ним скрывался стенной проём, ведущий в тёмное душное помещение. Из мрака послышались быстрые шаги. Конвоир рванулся вперёд и очень скоро повалил кого-то на пол. Быстрым сильным ударом он заставил тело под собой обмякнуть. В этот момент раздался выстрел и зажёгся свет. Стреляли явно наугад, поэтому и результат оказался соответствующим. Максим развернулся и увидел в проёме старика с двустволкой старой модели. Он не стал медлить и выстрелил в него из пистолета. Агенты поисково-конвойной службы не промахивались. Старик покачнулся и упал замертво. Максим лежал на женщине, рядом валялась переносная кроватка, из которой слышался детский плач. Конвоир поднялся и подошёл к ребёнку. Всё было понятно, старик прятал дочь, подлежащую депортации с заведомо больным ребёнком. Он, конечно, рассчитывал, что дом у дороги не вызовет никаких подозрений, тем более, что у него наверняка есть сертификат о здоровье.

Женщина на полу еле заметно зашевелилась. Максим два раза легонько пнул её ногой. Она тяжело перевалилась на спину и с ненавистью уставилась на обидчика.

- Всё-таки вычислили.

- Рано или поздно вас бы нашли.

- У моего ребёнка только порок сердца, это можно лечить. Почему вы не оставите нас в покое?

- Вы мне и не были нужны. Мне нужна машина.

- Зачем же вы…

- Благодарите отца, он отказал мне. Подходя к дому, я заметил на заднем дворе автомобиль. Не нужно было врать. Он и сейчас мог бы жить.

- Вы убили отца? – женщина молча заплакала.

- Мне пришлось. А теперь мне придётся забрать и ребёнка.

- Что?! – женщина попыталась вскочить, но нога конвоира надёжно прижала её к полу. – Прошу вас нет.

- Это моя работа. Я не отступаю от правил, так спокойнее спать.

- Тогда убейте меня. Вы разом отняли всё. Мне не зачем больше жить, - на сей раз, она зарыдала в голос.

Максим поднял кроватку и направился к выходу. Мать ребёнка, не желая смириться с потерей, на коленях ползла за конвоиром, в бессилие, протягивая к нему руки. Максим уверенно двигался к входной двери, но дойдя до неё неожиданно остановился и оглянулся. Женщина, истекая слезами и не в силах издать ни звука, простирала к нему руки. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул, и только в глазах на секунду мелькнула едва заметная печаль. Он постоял пять секунд неподвижно, затем достал пистолет и выстрелил женщине в лицо.

* * *

Мелкий дождь превратился в ливень, Максим весь промок, как и кроватка с ребёнком, который кричал не переставая. Конвоир не обращал на его страдания ни малейшего внимания. Машина, разрушенной им семьи так и не завелась, по всему похоже было, что сел аккумулятор. Вариантов не было, нужно было идти назад к машине, чтобы взять груз с собой, в надежде на то, что вдвоём завести машину будет проще.

Приближаясь к "Доджу", Максим почуял неладное. На первый взгляд всё оставалось по-прежнему, но выработанное годами чутьё не могло его подвести. Он осторожно приблизился к пикапу, держа пистолет наготове. Темнота и мокрые стёкла не давали разглядеть происходящее в салоне. Максим рывком открыл заднюю дверь и, в туже секунду рухнул на колени, получив сильный удар по затылку. Последней его мыслью перед потерей сознания было недоумение, каким образом к нему смогли подкрасться, его обострённый слух должен был уловить малейший звук. Так и не разобравшись в случившимся, конвоир провалился во тьму.

* * *

- Агент, у тебя вообще совесть есть? – этот вопрос стал первым, что услышал Максим, придя в себя.

Он огляделся. Его окружало помещение похожее на тюремную камеру, не было только унитаза и умывальника. Похоже, это была переделанная комната, из которой убрали всю мебель и врезали решётку вместо двери. Максим лежал на импровизированных нарах, основой для которых и послужила ненужная дверь. Окон в помещении не было, а подсветкой служила тусклая лампочка. Напротив решётки сидел знахарь и, как всегда пристально, смотрел на пленника.

- Я многое могу понять, - продолжал Порохов, – но красть ребёнка! У тебя что, другой работы не было? Или ты постоянно проявляешь инициативу? Не кажется ли тебе, что ты слишком увлёкся своей вероломной работой?

Максим быстро оценил ситуацию: действие стимулятора ещё не закончилось, он мог бы попытаться вырваться, но решётка отнюдь не выглядела хлипкой. Оставалось ждать, прикидывая, зачем его оставили в живых. "Лежачий полицейский", конечно, не был случайно забыт на дороге. Удивительно, почему он сразу не принял этого в расчёт. С другой стороны, их маршрут был засекречен. Он и сам не знал, зачем нужно было ехать в Берлин. Ни одному здравомыслящему человеку не могло придти в голову, что груз может направляться куда-либо, кроме Москвы. Или могло?!

- Надеюсь, ты не собираешься броситься на меня, ломая решётку, - знахарь, безусловно, угадал первую мысль Максима. – Здесь всё сделано на славу. Кстати, тебе не интересно, почему мы не оставили тебе умирать на дороге, или , вовсе, не убили? Молчишь, ну это не удивительно, ты ещё под действием стимулятора. Ничего, скоро это закончится, и у тебя не останется выбора. Ты снова станешь человеком, как мы. Со всеми нашими слабостями и физическими недостатками. А пока послушай. Ты, как и любой конвоир не осведомлён о сложившейся сейчас ситуации. Ты маленький человек, которому и знать нужно мало. Именно поэтому твоя смерть нам не нужна. В отличие от вас, мы стараемся сохранить жизнь, когда это возможно. Те преступления против человечества, которые совершались твоими руками, имеют к тебе лишь косвенное отношение.

Порохов прокашлялся, вытер руки платком и приподнялся. Было видно, что его до сих пор мучили боли, вызванные долгим пребыванием в кандалах. Он старался активнее разминать конечности.

- Не скрою, - продолжил знахарь, расхаживая по небольшому коридорчику перед камерой, - ты для нас интересен. То, что с вами делают ваши стимуляторы, может пригодиться и нам. Если ты не заметил, тебя вырубил тебе подобный. Никто из простых смертных не смог бы подойти так аккуратно. Ведь так? Не удивляйся, твои собратья уже давно работают на нас, правда, ещё в недостаточном количестве. Ты, просто, должен понять, что мало, чем от нас отличаешься. Ведь не секрет, что стимуляторы не способствуют хорошему здоровью. Помнишь слабость, когда препарат перестаёт действовать? Ты ведь ни на что не способен в эти минуты. Твоё сердце сильно сдаёт и, когда-нибудь, оно остановится. Ты болен, как и мы.

Максим сразу понял, чего от него хотят. Большая часть речи преступника была лишней для его ушей. Его вербовали. Не было смысла отмалчиваться, шанс выбраться был, нельзя было его упускать.

- Вы что-то путаете. Конвоиры, изначально, не были больны. Мы шли на риск сознательно. Каждый из нас перед переходом на стимуляторы успел произвести здоровое потомство. Наши беды – плата за дальнейший прогресс человечества.

- Ты заговорил! Неужели препарат отпускает? – знахарь улыбнулся. – Считаешь свою службу благородной? Это далеко не так! Сама история вашего ведомства порочна. Ты знаешь истинную причину создания службы поиска и конвоя?

- Мне это преподавали в учебном центре.

- Сомневаюсь! Ты никогда не задумывался, зачем, имея хорошо оснащённую армию, создавать отряды заведомо обречённых солдат?

- Наша служба более эффективна, чем армия.

- Разве? Чтобы уничтожать разрозненные отряды изгнанников не нужно иметь сверхчеловеческие способности. Для этого достаточно направить к ним спецназ. Но ведь должна же быть логика в вашем существовании! Ты помнишь, кто был первым конвоиром?

- Антон Дубровский, сын нашего лидера.

- Да, а я в своё время был личным врачом семьи Дубровских. Моя безупречная репутация давала повод не усомниться в моёй надёжности. Я один знаю тайну Петра Дубровского. Его сын был неизлечимо болен, с рождения. Порок сердца. По закону он должен был быть изгнан в Африку. Но диктатор не мог этого позволить. Это бросило бы тень на него самого. Поэтому, в секретных лабораториях был разработан препарат, компенсирующий недостатки сердечного здоровья человека. Именно он и послужил основой для вашего стимулятора. Но рано или поздно, стимулятор убивал того, кто его принимал. За короткое время он вызывал необратимые сердечные процессы. Принимающий переставал быть здоровым индивидом. Многим это было понятно сразу, и никаких вопросов по поводу исходного состояния солдата не возникало. Проблемы с сердцем являлись закономерностью.

- Это ничего не меняет. Был найден простой выход из положения. Появилась возможность использовать потенциального врага в своих целях.

- Хорошо, можно спросить? Ты родился здоровым?

- Да.

- Получается, не было необходимости сажать тебя на препарат.

- Я пошёл на это добровольно.

- Естественно! Добровольность стала частью системы. Тебя убедили, что ты берёшь на себя почётную роль. А на деле, Дубровский обрёк на смерть многих тебе подобных, чтобы сохранить тайну своего сына. Он обеспечил систему избыточной долей расходного материала, которым можно пренебречь. Борясь с патологиями, он сам плодил больных людей, - Порохов улыбнулся, он был доволен той логической конструкцией, которую смог выстроить перед пленником.

Максим не спешил обрадовать знахаря своим удивлением. Он никогда не задумывался над тем, зачем была создана его служба, да это было и не важно. Главное, что конвоиры могли обеспечить достойную жизнь своим детям. Без этих преимуществ Максим обрёк бы сына на бедность. Долгое время опальный журналист вообще не мог найти работу. Гордость не позволяла идти в чернорабочие, а копившаяся злость могла утонуть только в алкоголе. У него не было выбора, ему пришлось пойти в конвой.

Порохов заметил, что пленник равнодушен к его доводам, что немало расстроило его. Он постепенно начинал злиться и, от того речь становилась всё более эмоциональной.

- У тебя же есть ребёнок?! Ты давно его видел?

- Он живёт на попечении государства.

- Да, и тебе запрещают с ним видеться. А знаешь почему, ты больной, и не только сердцем. Стимуляторы расшатали твою психику. Ты много спишь? Думаю, нет. Пару часов в день, да и то не спишь, а будто сознание теряешь. Ты не видишь снов. Да ты и не человек, в полном смысле этого слова.

- Это не имеет значения, я сделал для сына всё.

- Что всё, отобрал у него отца? Или нет, отобрал не ты, а Дубровский.

Максим улыбнулся, он видел, что Порохов выходит из себя. Только этого он и ждал. Теперь он должен допустить ошибку, нужно только ждать.

- Значит Дубровский диктатор и преступник, - Максим смотрел в глаза знахарю, взгляд которого потерял свою пристальность. – Вы при этом представляетесь святым борцом за счастье людей?! Но, основным вашим преступлением является кража человеческих органов. Вы режете здоровых, спасая больных. Сколько людей обрекли вы? Думаю не меньше Дубровского.

Порохов замялся, он явно ожидал меньшего сопротивления от конвоира. Бросив напоследок, что придёт позже, он удалился. Максим не смог удержать его на близком расстоянии. Он упустил шанс, который может больше не представиться.

* * *

Максим не спал. Он, не отрываясь, смотрел в потолок и покорно ждал, пока действие стимулятора прекратится. Недостаток движения продлевал действие препарата и давал надежду на спасение. Весь запас стимулятора у него изъяли, оставалось лишь две капсулы, о которых они не могли знать. Препарат был вшит в мягкие ткани, но достать его возможности не было. Нужен был любой острый инструмент, но в камере не было ничего подобного. Поэтому, решётку, наконец, откроют, у него будет крайне мало времени на действия.

Неожиданно, тишину потряс истерический женский крик. Затем поднялся такой шум, будто рядом пробегало стадо гигантских муравьёв. Максим напрягал слух, чтобы разобрать хоть что из нечленораздельных криков, доносящихся снаружи. Звуков перестрелки не было, не похоже было и на шумы борьбы. Что же происходило. Отчётливо слышался только грохот и редкие короткие команды. В конце концов, в коридорчик перед решёткой вбежал Порохов. Он был весь в поту, лицо измазано в саже, в глазах полопались сосуды.

- У тебя есть шанс, - с ходу закричал он. – Наш бункер горит, там люди помоги, и мы отпустим тебя.

- У меня мало времени, препарат отпускает.

- Значит, нужно действовать быстрее. Это в твоих интересах.

- Хорошо, я могу попробовать.

- Только помни, агент, у нас хватит сил совладать с тобой.

- Я это уже понимаю.

Порохов открыл решётку, и Максим спокойной походкой вышел.

- Быстрее, мало времени, - заорал знахарь.

Они спешно вышли из полуразрушенного здания и спустились в низину, из которой валил едкий чёрный дым. Бункер представлял собой подвал, вход в который находился на поверхности земли. Верхнюю балку дверного проёма, явно из последних сил, удерживал от падения мускулистый мужчина. Судя по тому, что он продолжал выдерживать сильнейшее давление. Это и был конвоир-перебезчик, так обидно доставший Максима.

Решение пришло незамедлительно, Максим увидел лежащее недалеко бревно и рванулся к нему. Чувствуя, что сил осталось немного, он, как мог быстро потащил массивную деревягу к подвалу. Пристроив бревно, как подпорку, рядом с опальным конвоиром, Максим сам, что было сил упёрся в балку.

- Держи, я помогу вытащить детей, - крикнул ему на ухо предатель и скрылся в подвальном дыму.

Максим подождал несколько секунд, а затем ударом ноги вышиб бревно из-под балки. Козырёк входа обрушился, отрезав путь отступления пленникам горящего бункера. Голова агента кружилась, напрягая зрение, он рыскал взглядом по земле. На глаза ему попалась острая арматурина, годившаяся для дела. Максим быстро вспорол себе ягодицу и вытащил окровавленные капсулы. Не теряя времени, он откусил горлышко одной из них и проглотил содержимое. Через несколько секунд начался привычный прилив сил, агент пришёл в норму.

- Что ты наделал?! – растрёпанный знахарь быстро приближался к бункеру. – Чёртов кретин! – Порохов потянулся к кобуре с пистолетом.

Максим легко преодолел разделявшее их расстояние и, мощным ударом отправил преступника в нокаут.

* * *

Неофициальная граница внутреннего Берлина была уже совсем близко, Максим, не торопясь, вёл фордовский фургон, совсем недавно принадлежавшей группе повстанцев. Ребенок, кричавший всю дорогу от сгоревшего бункера, наконец, успокоился. Опасность миновала, изгнанники никогда не подходили так близко к владениям Конфедерации. Можно было расслабиться, если это вообще было возможно под действием стимулятора.

- Бессовестные сатрапы! - стонал знахарь на заднем сидении. – У вас вообще не осталось ничего человеческого! Там же были дети! Да что я говорю, ты был самим собой. Только вот те, за кого ты сражаешься, хотели тебя списать.

Максим поднял бровь и посмотрел в зеркало заднего вида, давая понять, что знахарь может продолжить.

- Тебе приказали отвезти меня в Берлин. Не странно ли? Думаешь, хотели сбить моих людей с толку? Нет! Они хотели, чтобы мы сгинули в одной из "неспокойных" зон. Нельзя допустить, чтобы я слишком разговорился, это может подвигнуть людей к невесёлым размышлениям. А вот, если мы с тобой погибнем: ты героически, а я позорно, то можно будет сказать, что я погиб от рук собственных подопечных. Красиво бы это звучало: здоровый помогал неполноценным и погиб из-за их природной неблагодарности.

Максим усмехнулся и промолчал. Может быть знахарь был прав, но это ничего не меняло. Матёрый конвоир при любых раскладах мог выбраться из потасовки. Никто бы ничего не сказал, если бы у него были доказательства смерти преступника.

- Сам посуди, - не унимался Порохов, - вся Конфедерация строилась на базе тоталитарных столиц: Минск, Белград и так далее. В них легче навести порядок, а ещё легче его поддерживать. Берлин постоянно лихорадит, доехать до него целая проблема. В добавление ко всему, ваша служба не воспользовалась самолётом. Не слишком ли много странного?

Максим слушал доводы груза вполуха. Главное было добраться до условленного места и передать преступника из рук в руки.

- Странно, что ты ещё ребёнка с собой взял, а не оставил там умирать. Вообще, откуда он у тебя? А, в общем, не важно. Ты везёшь его не от того, что любишь детей. Ты и сына своего не любишь, раз отдал его в Приштинский интернат. Думаешь, о нём хорошо заботятся?

Максим вновь приподнял бровь. Он никогда не слышал о Приштинском интернате, да и не интересовался он судьбой сына. Не было необходимости знать это. Ясно было одно, он никогда не увидит своего ребёнка. Память много раз возвращала его в те дни, когда он менял сыну пелёнки, качал его на руках, фотографировал его первые шаги. Эти воспоминания оставались тем немногим, что связывало его с прошлой жизнью, совершенно отличной от той, что он проживал сейчас. Под действием стимулятора память становилась короче, и он незаметно забыл имя сына и, в те недолгие секунды, после приёма препарата, часто горевал об этом. Отрывочные кадры из жизни с сыном стали последней его святыней, которую он из последних сын держал в памяти, памятуя о том, что слишком поздно опомнился, спешно теряя большую их часть.

Максим удивился, ностальгические мысли на пару мгновений охватили его, несмотря на то, что он совсем недавно принял препарат. Необходимо срочно проконсультироваться с медиками. А может и не стоит, он и так не потерял сноровку.

* * *

- Спасибо за работу, - старший пристав пожал Максиму руку. – Теперь ему не сдобровать. Жалкий человечек, - он указал на знахаря, - я думал, он поздоровее.

За время пути Порохов, действительно, заметно осунулся и исхудал. Его проницательный взгляд исчез совсем. Казалось, за несколько дней он превратился в старика.

- Вы можете выбрать отдых на Кубе или в Венесуэле, в качестве награды. Всё как обычно, продолжал пристав.

- Благодарю вас, - начал Максим, - но я бы предпочёл посмотреть суд над Пороховым в Белграде.

- Это ваш выбор, - пристав пожал конвоиру руку на прощание и дал знак охране вести его в терминал аэропорта.

Неожиданно знахарь встрепенулся.

- Хочешь в Белград?! Да, к чертям тебя, - на секунду он замер. – Чёрт, Белград, Приштина, СУКИН СЫН!

От истеричного крика преступника дрогнули даже охранники, но Максим продолжал невозмутимо идти, даже не обернувшись. Он уходил всё дальше, а Порохов продолжал оборачиваться на каждом шагу, в надежде хоть на секунду встретиться взглядом со своим конвоиром, этим, казалось бы воплощением жителя древней Спарты.