Дориана Грей - Очки, в которых не мешает солнце

ОЧКИ, В КОТОРЫХ НЕ МЕШАЕТ СОЛНЦЕ.

Интересно, это школьница со старым лицом или старушка в одежде школьницы? Не понимаю. Ладно, я уже смирился с тем, что не всегда можно угадать пол прохожих, но вот так сомневаться насчет возраста… такое со мной впервые. Автобус стоял в долбанной пробке более десяти минут. Адская машина обжигала колеса об раскаленный асфальт и перегревала свою железную макушку на августовском солнце, но сдвинуться с места не могла.

Хорошо еще, что я успел занять свободное место, нет, не сиденье – там уже все было оккупировано пожилыми гражданами (что им всем дома не сидится?), я занял заднюю площадку у самого окна и, удобно оперевшись спиной о поручень, осматривал тех, кто жарился в этой несчастной духовке вместе со мной.

Девочка-старушка не давала мне покоя всю дорогу. Несмотря на все приличия, я разглядывал ее со своего места, пытаясь понять к какому же возрасту ее отнести. Я смотрел на лицо, волосы, кисти рук, хрупкое тело, хитро прикрытое легкой тканью длинного сарафана, и мучился в догадках. Даже одежда…черт, эта безвозрастная особь женского пола, словно, специально напялила на себя утром тряпки, которые никак не выдадут ее главного секрета. А секрета ли? Интересно, она сама догадывается, что ставит несчастных прохожих в тупик? Чем больше я не мог решить, кто же сидит передо мной, тем пристальнее и наглее шарил глазами по незнакомке, пытаясь выловить хоть какую-то подсказку. Хорошо еще, что я в солнечных очках…

Пока автобус находился в движении, воздух из открытого верхнего люка хоть немного освежал, но в пробке ничего не могло спасти от пекла и духоты. За окном в сотнях машин томились такие же несчастные, вынужденные проводить этот день посреди раскаленного города .

Может, все-таки это девочка? Старушка бы давно загнулась от такой жары. Я снова всматриваюсь в лицо (клянусь этим долбанным пеклом, оно покрыто морщинами!) и вдруг встречаю ответный взгляд. Пару секунд я смотрю в блекло-голубые глаза и только потом отворачиваюсь. Ощущение такое, будто я вляпался в лужу с радиоактивными отходами, из которой нужно как можно быстрее выбираться, но ты почему – то продолжаешь стоять в ней, глядя на цветные разводы возле своих ботинок. Ведь осознание того, что ты набедил, формируется в голове долго и как-то само собой отключает все посторонние процессы. Такие как неустанную деятельность здравого смысла, включение инстинкта самосохранения и прочее, что полезно встроено в наш организм, но почему-то иногда дает сбой.

Я вляпался в ее взгляд. Хорошо, что я в солнечных очках. Но отчего-то мне вдруг становится неуютно, кажется, что воздуха в автобусе остается все меньше. Глядя на носки своих кроссовок, я думаю о том, куда сейчас смотрят эти блекло-голубые глаза. Мне страшно узнать это, страшно проверить, ведь если они до сих пор смотрят на меня, то я уверен: все мое тело покроется сыпью от этого взгляда. У этой великовозрастной стервы радиоактивные глаза.

Надо отвлечься. Достаю из рюкзака Берджесса и думаю о том, что готов совершить nasilie и вышвырнуть из автобуса эту "загадку". Вспотевшие руки оставляют на тонкой газетной бумаге дешевого издания темные следы. Я пытаюсь сосредоточиться на чтении, пытаюсь представить, что ничего мне не мешает, но всем своим существом чувствую взгляд. Автобус, наконец, продолжает маршрут, воздух над головами приходит в движении – мне становится спокойнее.

Проехав несколько десятков метров, мы снова остановились. Не успев додумать проклятие в адрес чертовых пробок, я слышу, как отворяются двери – всего лишь остановка. Я продолжаю скользить взглядом по строчкам, пытаясь перевести видимый образ слов в смысловой, но у меня не получается. Автобус неуверенно дернулся и медленно поплыл сквозь нескончаемый поток.

Переворачиваю страницу, вроде как уже прочитал здесь все, ничего не понял и не запомнил, но дошел до последнего слова (которое, даже переносится на следующую страницу) и продолжаю "чтение". Пусть смотрит, если ей так надо, в конце концов, я тоже пялился на нее всю дорогу. Я стараюсь уговорить себя не думать об этом, не внушать себе то, чего возможно и нет, но все равно ощущаю тревогу. Еще этот гул…Вот, снова его слышу. Когда только зашел сюда, поймал себя на мысли, что при движении автобуса создается какой-то своеобразный жалобный низкий звук. Гул. Мы едем, поначалу возможно обращая на него внимание, а потом переключаемся, задумываемся и звук пропал. Это как тиканье часов. Но дело в том, что гул некуда не исчезал, он перешел с нашего активного восприятия на пассивное, и стал восприниматься машинально. А это еще хуже, ведь изначально воспринятый, как нечто тревожное он продолжает давить на подсознание все время. Он звучит, но не осознается – он воспринимается ухом, но не мозгом – отсюда неосознанная тревога, торопливые мысленные поиски ее причины.

Прислушиваюсь к этому звуку, пытаясь свалить на него свое неожиданно беспокойное состояние, хотя прекрасно знаю, что дело не в нем. Если эта чертова молодящаяся старуха не перестанет на меня смотреть, я….

Я поднимаю глаза и вижу, что напротив сидит молодой мужчина. Осматриваюсь, ищу взглядом блекло-голубые глаза и с облегчением понимаю, что это непонятное создание вышло на прошлой остановке. Мне хочется сделать вот так: " Йо-ху!!!", но я сдерживаюсь, переворачиваю очередную страницу (не помню, дочитал ли я предыдущую) и вдруг обращаю внимание на отражение своего правого глаза в стекляшке темных очков. Вот он большой и блестящий, окруженный слипшимися от пота ресницами. Карий глаз нормального человека, а не голубоватое старушечье болото. Я всматриваюсь в свой собственный глаз и меня это успокаивает. Моргнул. Вроде я моргнул. Или нет?

Нет. Из темной зеркальной поверхности на меня смотрит глаз. Такой же большой и блестящий как мой…но не мой. Он подернут мутноватой пеленой, он моргает тогда, когда не моргаю я. Пересохшее глазное яблоко начинает щипать, но я продолжаю мериться силами с чужим взглядом, пока не одерживаю победу: теперь передо мной испещренное морщинами веко. Все ясно: эта чертова ведьма ушла, но оставила со мной свой взгляд. Он проник в меня, как вирус расходящейся по всем мировым новостям лихорадки. Я продолжаю всматриваться в мутный зрачок и с какой-то обреченной понятливостью осознаю, что теперь я проклят той, которую видел первый и последний раз в жизни. Зато она будет видеть меня всегда. Или нет?

Автобус с пронзительным шипением выпускает меня на раскаленную бешеную улицу. Я слышу гул проезжающих где-то машин, голоса людей, обрывки фраз, но вижу только глаз, уставившейся в меня. Если я сниму очки, я рискую обжечь сетчатку – поэтому почти всегда хожу в темных стеклах. А если не сниму, я рискую вообще сойти с ума!

Он смотрит! Смотрит прямо в меня! Не думаю ни секунды, я срываю с себя очки. Больно, щипит, жжет!

- Помогите мне дойти! – слова беспомощным шепотом мнуться в пересохшей глотке. Гул машин, шум, куда я направляюсь?

Вдруг что-то тяжелое и злое с силой толкает меня на землю. Кругом темнота и цветные круги истерично скачут в черной пустоте. Хорошо, что я ничего не вижу. Только слышу: визг тормозов, гвалт толпы и даже жалобный хруст очков, в которых не мешает солнце.