Дориана Грей - Письмо, что принес ветер.

В одиннадцать он решил вернуться. Исчез в десять и уже спустя час снова бился о стекла, не надеясь, что его пустят, а только лишь, чтобы утвердить свою вседозволенность. В его владениях все эти аккуратные одинаковые домики, посаженные вдоль дороги, (первое время ей приходилось отсчитывать свой дом) и если он захочет, то будет биться о стены и стекла своим большим сильным телом.

Ноябрьский ветер в ноябрьский день.

Соня проснулась в 9 и уже пережила три смены погоды и настроения. Сегодня нужен дождь и ветер, сегодня нужен приятный контраст между теплым креслом и пластмассовым стулом у соседей напротив. Чем больше ветер опрокинет его (жаль, что не будет слышно, как его лупит дождь), тем уютнее и надежнее будет осознавать, что находишься в мягком кресле с кружкой чая.

В 10 Соня вздрогнула от звонка микроволновки и зацепилась взглядом за красные цифры, которые вдруг начали блекнуть и скучнеть в свете выглянувшего солнца. Серое небо, в которое она окунала свое предвкушение, как только открыла глаза, дало брешь, и тяжелые облака расползлись в разные стороны. Из окна кухни виднелись черные ветки облетевших тополей, и молодая женщина злилась, что их корявые тонкие пальцы не хотят держать тучи и сохранить для нее правильное осеннее небо.

Поэтому когда в 11 красные цифры на встроенных часах снова налились светящейся кровью, а где-то в глубине дома завыл разбуженный холод, Соня, наконец, поставила чайник.

Большое оливковое кресло постепенно превращалось в гнездо. Если приходили гости, вмятину от многочасового сидения с поджатыми под себя ногами прятала полосатая подушка. Три узкие через одну широкую – оливковую. Идеальное совпадение. Когда-то в ее жизни вроде было такое же необходимое сочетание. Соня замерла, поднеся чашку к губам и сузив глаза. Неуловимый памятью образ какого-то события будто вылез из обивки кресла и тут же стал неудобным затором, через который не проходили мягкие сумерки, которыми она с удовольствием окутывала свое выходное существование. Девушка поставила горячую чашку на укрытые пледом ноги и посмотрела на подлокотник - отправная точка ее неуместных раздумий. Оливковая рогожковая ткань – такой же оттенок полосок. Если промяла кресло, закрой его подушкой такого же цвета, а если…

"Если обделался, надень штаны дерьмового оттенка" - вытолкнула память на поверхность дергающийся подростковый голос. Не самые приятные воспоминания. Совсем неуместные для выходного дня, когда мыслям лучше сливаться с серым светом, что уютно вползает в дом из окон, а не вытаскивать на поверхность своего мерного течения глубинных чудовищ.

Соня хлебнула чай, сняла с языка неспокойную травинку и, распластав ее на пальце, огляделась: идти на кухню к мусорному ведру не хочется, выкинуть на пол – слишком.

Если она сейчас к тому же встанет в кресло, сиденье прогнется еще сильнее. Соня скинула плед с коленей и поднялась на ноги. Окно (как раз на той стороне дома, которую ветер не замечал) в одном шаге от ее мягкого оливкового гнезда. Девушка тянет прохладную ручку вниз и пальцы, держащие травинку, оказываются на улице. Воздух сырой и пока она держит в нем руку, кожа розовеет от холода. Через лазейку, равную по толщине ее запястью, в теплую комнату пробирается улица. Девушка не спешит закрывать окно: ее левая рука ощущает через шторы жар батареи, а правая горит от свежести. Небо становится все темнее, с востока наползли тучи, кажется, дождь переходит в мокрый снег. Соня полностью возвращает себя в тихий теплый дом. Повернув холодную ручку, она бросает взгляд на крыльцо, перед тем как задернуть шторы и начать растворяться в покойной темноте ноябрьского утра.

Кто-то синий и знакомый стоит на дорожке и роется в большой черной сумке, переброшенной через плечо. Соня открывает дверь одновременно с тем, как раздается звонок.

- Вы и в такую погоду службу несете? – женщина рада, что в голосе не прозвучало раздражение (она опять теряет сумерки).

- Привет, Софья! – синяя балоневая рука продолжает обыскивать сумку, - да, куда же я успел подевать его…

- Мне письмо? Как приятно!

Пожилой почтальон, наконец, выдергивает наружу нужный конверт:

- Только оно без адресата.

Несмотря на его понимающее стариковское подмигивание и красивый вензель вокруг ее имени на поздравительном конверте, становится некомфортно. С последним своим поклонником Соня рассталась давно и некрасиво. Вряд ли это он старательно вырисовывал узор, окружаю букву "С" в замысловатое кольцо. Мотивация делать красивые вещи пропадает, если тебя называют бестолковым жадным мудаком. Сколько же сегодня неприятных воспоминаний.

- Может, зайдете, выпьете чаю? Прогреетесь немного, - Софья держит немного помятый конверт и отходит в сторону, приглашая.

- Спасибо, милая, но я недавно переболел сильно. Боюсь, не совсем здоров еще. Так что после моего ухода, твой нос даст течь, а мои уши будут гореть от твоих "добрых" пожеланий в мой адрес.

- Как знаете!

- Знаю, - почтальон улыбается и спешит сойти с крыльца, - лучше тебе тоже не стоять на холоде. До встречи.

После того, как дверь закрылась, Соня понимает, что осталась один на один с незнакомцем. Он что-то знает о ней (во всяком случае, имя и адрес точно) и знает что-то еще, что прячет в продолговатом конверте, которым при нажатии шуршит.

Она возвращается в оливковое гнездо, совершенно позабыв о чашке чая, остывающей на полу. Холод, который успел проникнуть в дом, растворяется в нагретом воздухе и постепенно исчезает из ощущений.

Соня проталкивает палец в сгиб конверта, бумага легко поддается и через секунду обнажает послание, завернутое в целлофановый пакет.

- Что за черт? – перед тем, как вытащить письмо, Соня еще раз прощупывает конверт. Не означает ли пакет то, что в него еще что-то положили? Но никаких уплотнений нет, только несколько сложенных листов в клетку.

Подчерк мелкий и аккуратный. Все, что ей Соне хотели сказать, уместилось на пяти пронумерованных страницах. Женщина сразу же ищет последние строки пятой и обнаруживает подпись.

"Интересно, а у него гроб тоже квадратным будет?" - голос сорвался и ушел наверх на последнем слове. Даже в памяти она воспроизводит его со всеми нюансами. Замечание о дерьмовых штанах, которое он выдал каких-то полчаса назад, вдруг стало приветствием. Неуместное прошлое все-таки ворвалось на нескольких клетчатых (клетка, ведь квадратная) листах и уже дважды отозвалось в голове дергающимся, беспокойным от ломки голосом Серого Вожака.

" Здравствуй, милая Софья! Прошло 10 лет с тех пор, как ты последний раз видела меня. Я же видел тебя совсем недавно, не буду говорить когда, ведь придется указать и обстоятельства. Скажу так, ты уже ходила со стрижкой (кстати, длинные волосы шли тебе больше).

Соня подняла руку и потянула за край шторы. В комнате стало еще темнее, исписанный лист тут же посерел. Она подстриглась две недели назад и тот, кто оставил вместо подписи нелепого квадратного человечка с плачущим лицом, в какой-то момент был рядом. Читать стало тяжелее, мелкие буквы с небольшим наклоном вправо потребовали напряжения.

"…Я много думал о том, помнишь ли ты меня. Когда тебе 14 жизнь со всеми ее персонажами кажется неизменной. Но когда проживаешь четверть века, та неизменность оказывается вдруг сном. Я пришел к выводу, что так и было с тобой. Ты окончила школу, поступила в институт, нашла работу и даже имеешь теперь свой дом. Все погони по темным улицам перекочевали в воспоминания и обрывочные сны перед самым пробуждением (те, самые после которых хочется скорее умыться холодной водой). То есть твое взросление было нормальным. Ребенок, который в детстве лупил свои игрушки, теперь смотрит на них с умилением вдруг настигшей его взрослости. Уверен, что и ты с высоты прожитых лет и своих длинных ног смотришь на…подобных мне с обходительной жалостью. Право дело, лучше бы дала потрогать сиськи (не поверишь, НИКОГДА НЕ ТРОГАЛ!)

Ты прошла стадии, поднялась над прошлым, конвертировала все в воспоминания и освоила нормальную жизнь. Я же остался по ту сторону стены, которой вы отгородились от меня тогда 10 лет назад, и вдоль которой гоняли меня чуть ли не каждый вечер.

За окном прошуршал автомобиль, прорезав дождливые утренние сумерки теплым светом фар. Соня обернулась, проследив движение неяркого квадрата по стене. Он выхватил рисунок на обоях, и в какой-то момент ей показалось, что тонкие параллельные ветви преследуют что-то своим постоянным, но неизменным движением. Лист бумаги, шершавый от мелко написанного текста, замолчал в руках. Теперь она смотрит на обои, вновь окрашенные пасмурной серостью, и вспоминает квадрат света, к которому они гнали того, чьим голосом говорило письмо. Сгусток теней в углу комнаты, как раз напротив ее кресла (полоски на подушке в тон, как и штаны на Квадратном Хныче - цвета его страха) шевелится нелепым силуэтом, к которому тянутся тонкие гибкие ветви.

Они тоже были тонкими, гибкими и правильными. Когда в 14 у тебя нет прыщей, ты становишься на ступень выше тех, чьи лица изрыты этими отвратительными кротовыми норами, полными гноя. Но даже, эти низшие сословия (в обществе иерархия диктуется деньгами и властью, у подростков всего лишь внешностью) стоят выше того, чье тело напоминает…ящик.

" Я помню каждого из вашей "ДН". Кстати, может ты слышала, что Кристина недавно похоронила младшую дочь? Я был на похоронах…Согласишься ли ты, что маленькие гробики – это символ неправильности? Вы, кажется, рисовали меня в таком же. У меня сохранились ваши рисунки. Хотел приложить один, но подумал, что ты рассмотришь его первым и возможно потащишь письмо в полицию, а в мои планы входило твое ознакомление именно с текстом.

Боже… (кстати, слышала выражение "Если бы треугольники создали Бога, то он был бы с тремя сторонами"? Наверное, мой с четырьмя.) Отвлекся…Я хотел сказать, что меньше всего хочу, чтобы ты думала, будто я угрожаю тебе своей памятью. Это совсем не так! Да, я хорошо помню всех вас, особенно тебя и Серого Вожака (в те дни, когда он был особенно жесток, я обвинял в этом тебя, должна же его агрессия произрастать из какой-то неудовлетворенности), но я не преследую цели как-то отомстить вам. Я просто хочу, чтобы прочитав все это, ты посмотрела на тот период другими глазами. Глазами, которыми смотрят на игрушки, которых наказывали в детстве.

Соня опустила письмо на колени и встретилась взглядом с сумерками. Садясь, утром в кресло с чашкой чая, она не могла представить, что совсем скоро надежные стены уютной комнаты будут трещать и рушиться от ненужных воспоминаний, как от незваных агрессивных гостей.

"ДН" - Дюжина Нормы. Название придумал Серый Вожак, ее приятель Кирилл с самым необычным оттенком русых волос, который только можно представить у человека. Хотя, был ли он человеком? Под бременем навалившейся на нее взрослости Софья понимает, что Кирилл как раз и не мог входить в ДН. Ее развитие прошло те необходимые стадии, когда норма высчитывалась из показателей внешности, и перешло к показателям морали. Здесь Серый Вожак явно не добирал баллов.

Квадратный Хныч так и остался бы для каждого из них по отдельности, всего лишь жалким уродцем, который получает бесплатный рисовый пирожок и горячий компот в купе с бюджетным (по сравнению с другими) обедом. Но Вожак не смог бы существовать без стаи, поэтому формирование Дюжины Нормы стало для нелепого одноклассника началом конца.

Мучительный путь, по которому они гнали его квадратную тень, начинался на первом повороте от школы в сторону его дома. Как назло парень жил в отдаленном частном секторе. Когда они бежали за ним, временами сбивая дыхание смехом, Соня думала, что ходить по этим пейзажам каждый день уже испытание, а бежать здесь от дюжины преследователей – хорошая разминка перед Вечным Пламенем. Асфальт в самом начале пути сменялся пыльными неровными тропами, иногда их ботинки гремели по разбросанным вдоль территории заброшенного завода ржавым металлическим листам бывшей ограды. Однажды девочка наступила на брюхо дохлой кошке и всей компании пришлось остановиться и ждать пока Соня, визжа от омерзения, очистит ботинок от червей и грязи разложения. В тот момент она подумала, что отвратительное всегда будет стараться помогать отвратительному. Они упустили Хныча, чтобы настигнуть его в следующий вечер, когда…

" Я никогда ничего не рассказывал матери. Здесь мне есть, за что вас благодарить – вы отставали от меня за пару домов до моего. Она вас не видела. Я восстанавливал дыхание, прячась за соседской изгородью, и возвращался человеческим сыном, а не затравленной живой игрушкой. Но (так часто бывает) в один вечер вся тщательная маскировка лопнула. Я испачкал штаны.

Соня, ты помнишь, как маршрут изменился, и мы оказались на территории заброшенного завода? Я боялся этого места, когда проходил мимо него каждый день и еще больше боялся, что когда-нибудь окажусь там вместе с вами. Тогда каждый подросток знал истории о ямах, закрытых ржавыми решетками. До сих пор не понимаю, какой цели они служили у рабочих, но ты же помнишь как они служили богатой детской фантазии? Кто-то говорил, что эти ямы завалены костями и останками, кто-то был уверен, что это замаскированные ходы в секретные цехи завода, где проводились эксперименты с оружием. Легендой вашей шайки был ползучий старик.

- Дьявол! – с глухим стуком бокал остывшего чая заваливается на бок. Теплый махровый носок тут же промокает. Соня поднялась так резко, будто решила бежать. Откуда? Хотя бы из темной, бесцветной комнаты. Щелкнув включателем, она наполняет ее определенностью. Через зашторенные окна больше ничего не проникает с улицы, ничего из того, что она сзывала все утро.

Пасмурная тишина стала гнетущей. Остановившись посреди комнаты, Соня смотрит на лежащее на подлокотнике письмо и понимает, что должна выслушать его до конца. Ей совсем не хочется вспоминать то время, те "веселые" погони, которые она уже успела омыть в своей памяти слезами стыда и раскаяния. Но если она оставит письмо недочитанным, выбросит его в мусорное ведро (в котором сейчас валяется пустая бутылка пива после вчерашнего вечера предвкушения), ее воображение само допишет концовку. Возможно более страшную, чем та, что расположилась на исписанном листе у самой макушки плачущего человечка.

Надо переодеть мокрые носки и умыться. Свет, льющийся по гостиной, захватывает часть коридора, но не достает до поворота к двери ванной. Это останавливает – дом укрыт поразительной для начала дня темнотой и кажется искривленным отражением в старом, почерневшим зеркале. Такое же зеркало сейчас стоит перед ней: "Смотри, смотри, СМОТРИ, что ты делала!"

Грохот собственных шагов будто тянет за собой полоску определенности из светлой гостиной. Соня зажигает свет в ванной, стягивает носки и включает воду. Чем быстрее она дочитает письмо, тем меньше мыслей соберется в голове. "Что ему нужно?", "Писал ли он остальным?", "Стоит ли звонить в полицию?" Он говорит, что так и остался по ту сторону стены, нет, этот урод перелез ее.

Холодная вода останавливает поток в голове. Соня несколько раз окунает лицо в пригоршню и растирает лицо грубым ворсом полотенца. Тело тут же отвечает на яркие ощущения и напряжение немного спадает. Забавно, она хотела провести этот день в спасительной тишине и сумерках, а теперь готова включить свет даже в кладовке.

" Ву-у-у-у-у-у-у…." - в ванной, ветер кажется отголоском приближающегося урагана. Не выключая за собой свет, девушка выходит в коридор. Из кухонного окна видны раскачивающиеся черные ветки, через мгновение раздается хлесткий удар первых капель дождя. Она окружена непогодой, которая заточила ее в доме вместе с тревогой, пропитавшей чертово письмо. Соня поворачивает голову в сторону гостиной – виднеется оконный проем, подлокотник кресла (конверт с посланием лежит на другом) и круглый столик со светильником.

Жуткие гады из прошлого научились подкрадываться сзади. Ими больше не управляет смех и кураж. Они не подчиняются желанию "напугать", они пугают… Ползучий старик был идеей того, кто вызвался изображать его в тот вечер. Толик (чей-то младший брат из их компании) соединил байки про останки и секретные переходы под землей. По его легенде (лучшей из тех, что обжились вокруг странных ям) ползучий старик собрал себя сам из множества отдельных частей тел и передвигался по тайным ходам, надеясь заманить туда какого-нибудь глупого подростка.

Этот образ наделили ловкостью, чутьем, способностью перемещаться с немыслимой скоростью и, конечно, кровожадностью. На то, чтобы легенда потеряла определенного автора и стала любимой байкой среди школьников, ушло всего пара месяцев. Квадратный Хныч тоже знал ее, поэтому гонки вдоль территории завода теперь сопровождались выкриками о настигающим его трусливую задницу старике. Но и этого оказалось недостаточно…

Дождь постепенно набирал силу и долбил по стеклам с таким остервенением, будто пытался проникнуть в дом, чтобы испугать, обидеть ее. Его жестокая неумолимость показалась Соне знакомой.

Неожиданно дальнейший план действий четко выстроился в голове: нужно быстрее покончить с письмом, сжечь его, запить остатки тревоги пивом и окунуться в просмотр чего-нибудь тупого и веселого. В конце концов, с утра это был ее день! До тех пор пока чертов почтальон с еще не высохшими соплями не принес ей смердящий кусок прошлого в неподписанной плотном конверте. Она уже делает шаг в сторону комнаты, но совсем ненужная мысль успевает влететь в голову на всем полном решительном ходу: что если ползучий старик знает ход из грязных ям в ее дом, что если она зайдет в комнату и увидит, как он выбирается из листа, исписанного мелкими обиженными строчками? Нелепый образ застывает перед глазами и, чем дольше она стоит, тем больше действий по освобождению производит белесое гутаперчивое тело. Когда она все же решается войти (вбежать!) в гостиную мысленный фантом уже замер в кресле, пружинно готовясь к прыжку…

Никого. Софья опускается в пустое кресло и тут же впивается взглядом в последний листок. Больше ни секунды она не позволит своему воображению гулять по домыслам.

"Когда я узнал о нем, к страху того, что вы нагоните и побьете меня прибавился ужас перед тем, что вы загоните меня на территорию и мне придется бежать вдоль ям…Этот страх мучил меня недолго, потому что сбылся быстрее, чем я превратил его в манию. Стоит ли мне за это вас благодарить, как ты думаешь? Наверное, будь ты моей матерью, к которой я пришел в замаранных дерьмом штанах, ты бы прокляла чертову шайку. В тот вечер она о вас узнала и, будь уверена, она так и сделала.

Милая Соня, теперь позволь узнать тебя немного лучше: как сильно ты доверяешь своим глазам, слуху, ощущениям? Через что ты воспринимаешь мир с большей достоверностью? Я хочу узнать это, чтобы тут же поделиться с тобой своим феноменом – феноменом того вечера.

Видишь ли, несмотря на все ваши старания по организации для меня этого праздника в моей памяти отложились (подходящее слово) только ощущения: как горело от вечернего холода горло, когда я вдыхал сырой воздух, пытаясь отдышаться. Как на моей лодыжке сомкнулась чья-то рука (глупый маленький уродец, я был уверен, что это старик!) И то, как мои штаны, сзади (как раз там, где ты ощущаешь мерное покачивание своих ягодичек в узких джинсах) неожиданно отяжелели. Будто весь накопленный страх упал из головы в желудок, проскользнул по розовым кишкам и вышел наружу теплой кучкой .

Домой я бежал, чувствуя, как моя задница греется от неожиданной ноши и как щипят от ветра мокрые щеки.

Если бы по дому гулял ветер, она бы ощутила то же самое. Слезы текли по щекам, падали с подбородка на дрожащие руки. Соня проклинала пришедшее письмо, оно отражало ее, как помутневшее темное зеркало и образ был уродлив. Гораздо уродливее того, кого они загнали на железную решетку, из которой вытянулась рука Толика.

- Прости нас, - Соня перевернула последнюю страницу, ту на которой плакал квадратный человечек, - прости нас, если сможешь.

Теперь он смотрит на нее, видит, как она дочитывает последний абзац. Пока торжественные слова складывались в ужасающий смысл, Соне, видевшей человечка краем глаза, стало казаться, что он ухмыляется. Ведь над его головой аккуратные строчки (почерк гораздо ровнее и красивее, чем в остальном письме) выносят ей приговор.

Милая, Соня, мне кажется, что ты плачешь. Чтобы не разрывать тебе сердце стыдом и жалостью, перейду к основной части своего письма. Как ты смогла заметить (думаю, это деталь сразу бросилась в глаза) бумага завернута в целлофановый пакет. Не знаю, насколько на ней еще ощущается "лишний" слой. Ну, судя по тому, что ты дошла до этого места (по моим расчетам это заняло не более 10 минут – заметь, я учел время, в которое ты, возможно, пыталась как-то приободрить себя прогулками до ванной или кухни), то не заметила ничего постороннего на бумаге, что держишь в руках. Когда я покрывал листы одним любопытным раствором, боялся, что останутся жирные подозрительные пятна (как однажды остались на моих штанах, после чего твой друг и посоветовал мне сразу подбирать цвета).

Целофановый пакет не был необходимостью, скорее я применил его для страховки, чтобы вещество не выветрилось и дошло до твоих пальцев таким же насыщенным.

Вроде объяснил все..хотя, нет, извини. Я же не сказал главного: за время чтения письма ты надышалась аконитом. Это сильный яд, Соня, и скоро ты начнешь задыхаться. Когда тебя найдут, его следы выветрятся с места преступления (думаю, это случится через пару дней), но мое признание в письме никуда не денется. Впрочем, к тому времени, да что уж там, я собираюсь сделать это, как только брошу письмо в ящик, меня уже не будет. Я позволил себе взять немного от твоего гостинца. Не волнуйся – тебе ушла большая часть.

Не буду прощаться надолго. Скоро встретимся. Там.

11.11.14"

Аконит…11.11….Аконит…11.11….АконИт – догонИт!

Она сама не ожидала, что закричит. Одновременно с тем, как Соня вонзила в ладонь ногти, чтобы содрать м кожи яд, горло разрезал крик. Дикий и болезненный, такой, какой смог бы прогнать из ее тела, все, что она вдохнула.

- Чертов ублюдок! – все еще продолжая царапать кожу, Соня забежала в ванную.

- Давай же нагревайся!

Когда пошел пар, девушка сунула ладони под мощный поток и выдержала пару секунд прежде, чем снова закричать. Повернув ручку смесителя, Соня зачерпнула теплой воды и попыталась промыть нос. От истерики дыхание сбилось и участилось, она бесполезно булькала носом в пригоршне и уже решила, что начинает задыхаться. Почему этот уродец не сдох тогда от испуга?! Наверное, потому что сдохнуть от испуга придется именно ей!

Дверь ванной хлопнула за спиной. Телефон мигал из темной кухни рекламной рассылкой. Соня споткнулась на пороге (кажется или ноги начали неметь?), и, задержавшись о стол, схватила трубку.

Противный восходяший мотив – ошибка связи. Девушка еще раз набрала "Скорую" и когда ей ответили, сказала свое имя и адрес, после того, как провизжала в трубку, что ее отравили.

Бригада обещалась быть через 10 минут. Соня взглянула на экранные часы – 12.49. На заставке зимний парк: запорошенная снегом скамейка и нахохлившийся снегирь на спинке. Она задержала взгляд на картинке и вдруг поняла, что возможно не увидит зимы. Цифровое изображение с преувеличенно ярким небом – будет ее последним воспоминанием о времени, которую она так любила. Не хватило всего недели.

Дом замолчал или она перестала его слышать: не гремели стекла под ливнем, не гудел, кидаясь о стены ветер. Сейчас Соня могла слушать только себя – нервное дыхание не выравнивалось, но разве можно считать это начинающимся удушьем?

"Он наврал! Наврал…" - билась о ее внутренние стены одна мысль.

" АконИт – догонИт" - гремела другая.

Соня сидела на стуле, опустив руки вдоль тела, боялась, держать ладони ближе. Ошпаренные кипятком, красноватые ладони, которые не смогли почувствовать, что держат яд.

12.52 – в любое время ее тело могло начать скручиваться от нехватки воздуха. Она не знала этих ощущений, никогда ни от чего не задыхалась и ни разу не падала в обморок. Но почему-то казалось, что будет именно крутить, выжимать конвульсиями остатки воздуха в легких. Возможно, ее ослабевшую подхватит кто-нибудь из "скорой", будет прижимать к лицу кислородную маску, но под закатившимися остекленелыми глазами, она будет так же полезна, как горчичник на покрытой трупными пятнами груди.

- Как же они меня обнаружат… - ей казалось, что она слабеет. Путь к входной двери был закрыт туманом в голове. Соня медленно брела к выходу, держась сначала о спинки стульев, потом о стены. Когда дошла до прихожей, села на тумбочку, полностью уверенная в том, что начинается конец.

…они гнали его по неосвещенным пустым улицам. Сквозь смех и топот до них доносилось его сбивчивое тяжелое дыхание. Он задыхался, но не сбавлял скорости. Иногда Соня думала о том, что будет, когда они его догонят. Побьют? Она бы не смогла участвовать в этом. Наверное, у Серого Вожака тоже не было ничего подобного в голове. Всем доставляло удовольствие ощущение погони, всполохи его надломленного дыхания, разрезающего вечерние сумерки, в которых надежно прятались далекие уютные дома.

Теперь он хочет, чтобы задыхался кто-то другой, кто-то из тех, из-за кого разрывались в детстве его легкие.

АконИт – догонИт…Они его так и не догнали, а он решил догнать.

Интересно, если бы почтальон зашел на чай, насколько она бы могла отсрочить свою смерть?

- До зимы бы точно не дотянула, - Соня решила сказать это вслух, чтобы еще раз услышать свой голос. Но он поцарапался где-то в горле и прозвучал слабо и хрипло.

Быть может, пока они сидели и пили чай, он бы говорил о работе. Рассказал пару интересных случаев, одним из которых (возможно!) мог быть очень похожий на ее.

"Представляешь, приношу я письмо без обратного адреса, а через неделю узнаю, что человек умер. Отравили бумагу. Бывает же…Так что ты поосторожнее".

Но этот мудак пришел с соплями. Наверное, кому-то очень нужно, чтобы она умерла, иначе бы дали шанс. Хоть какой-то шанс, чтобы вырулить из всего этого.

Но этот мудак пришел…позже. Неожиданная мысль пробралась сквозь обволакивающий сознание туман: письмо доставлено слишком поздно, если учитывать, что Квадратный живет в этом городе. Он видел ее недавно (судя по стрижке, где-то месяц назад) и отправил письмо, которое должно было прийти максимум через неделю. Но прошло две.

"Но я недавно переболел сильно".

Поэтому не нес письмо? Яд же мог выветрится, черт возьми! Несмотря на предусмотрительность, с которой он завернул бумагу в целофановый пакет, он не мог предусмотреть, что послание так задержится.

Появилась надежда, что несколько прошедших часов скоро превратятся в страшный сон.

"Нужно только узнать какой у этой хрени срок годности и забыть обо всем. Даже не понесу письмо в полицию, он, наверное, уже гниет в какой-нибудь вонючей комнате". Компьютер в самой дальней комнате, но девушка больше не чувствует слабости ног и тяжести "отравленного" тела.

Соня пересекла коридор и толкнула дверь спальни. Тут же раздался звонок входной.

"Какие осторожные", - думала девушка, направляясь к двери, чтобы открыть "Скорой".

Но на пороге почтальон.

- Соня, тебе еще попросили передать, - рука, завернутая в синий балониевый рукав, протянула конверт.

- Всмысле, просили передать? Кто? – в легких что-то ухнуло и тут же устремилось наверх, раскрываясь в горле тяжелым колючим шаром.

- Мужчина. Он просил передать тебе утреннее письмо. Сказал, что это сюрприз. Я не хотел брать, пытался объяснить ему, что он может сделать это через почту или просто положить тебе письмо в ящик, но он очень просил. А полчаса назад снова встретился, передал это и разрешил сказать о себе.

В легких вырос новый шар, расправил шипы и подпрыгнул вслед за вторым.

Он знает, что она не проверяет ящик.

- Как он выглядел?

- Да, обычно, роста, правда, небольшого.

Третий шар.

- Вы же меня уб…

В плотном тумане, который пульсировал вокруг нее дикой болью, завыла "Скорая". Спиной Соня почувствовала услужливую синюю руку, которая успела ее подхватить. А потом все растворилось в спирали, по которой ее тело скручивала нехватка воздуха. Холодного и сырого, который бывает только в ноябре.

Конец.

Август-сентябрь 2015.