Дориана - Лучшее лекарство

Из-за постоянного контроля матери Лиза выросла тревожной и неуверенной в себе девушкой. После очередной неудачи в личной жизни она понимает, что больше так продолжаться не может, и решает проучить мать.

От неожиданного стука Лиза вздрогнула и открыла глаза. Десять утра, а кто-то уже нагло ломится в дверь и жизнь.

– Сашенька, вставай! – девушка вцепилась в накаченное теплое плечо спящего рядом мужчины, - одевайся скорее и подожди меня на кухне.

Парень сел в кровати, потер ладонями заспанное помятое лицо, в которое секунду спустя прилетела его мятая футболка.

– Блин, чего ты мечешься? Обязательно открывать?

– Обязательно! – Лиза чуть не взвизгнула, когда ей показалось, что в замке поворачивается ключ. Уже одетая, она наспех провела расческой по волосам, и схватила приятеля за руку.

– Оденешься на кухне!

Стук не смолкал, пока Лиза шла к двери. Это вселило надежду, что возможно, она ошиблась. Что на пороге соседка, промоутер, тетка из ЖЭКа – кто угодно, только не…

Мама. Привалившись по привычке плечом к стене, (на розово-бежевой краске уже осталось засаленное серое пятно) с огромным, набитым чем-то мягким, пакетом стояла сама Королева-мать. Колонизатор всех свободных стран, которые когда-либо рождались в душе дочери.

Лиза старательно улыбнулась, будто с трудом растягивая резиновую маску, изображавшую вечное почтение при виде матери.

– Спала что ли? – Ольга Семеновна по-хозяйски закрыла входную дверь на замок и всучила пакет Лизе. Сама, кряхтя и охая, села на маленький пуфик и стала расстегивать зимние сапоги. Девушка с тоской посмотрела на толстые материнские икры – они как подарок злой феи при рождении.

– У меня сейчас ученик. Мы слушали живые выступления Есенина, и я не сразу услышала стук.

Все с тем же кряхтением выпрямив спину, мать скинула второй сапог и, наконец, обратила внимание на мужские ботинки:

– Ладно, в комнате посижу подожду. Чаю мне тогда сделай, как проводишь.

Чуть не взвыв от злости и досады, Лиза понесла пакет в спальню. Поспешно осмотрела комнату; не осталось ли чего неугодного матери. Набросила скомканное покрывало на мятую простынь и мельком заглянула в пакет.

На самом верху лежала какая-то желтая тряпка.

"Ненавижу желтый", подумала Лиза и прошла на кухню, закрыв за собой дверь.

Саша не хотел понимать ни образа революции в лирике Есенина, о чем Лиза преувеличенно громко рассуждала, ни внезапных пряток на кухне. И вообще, почему нельзя было просто остаться в постели, дожидаясь, пока незваные гости уйдут. Сама Лиза даже не рассматривала эту мысль – у матери есть ключи, и лучше открыть ей самой, чем поспешно одеваться под ритм тяжелых, будто вбивающих гвозди, шагов матери.

Свисток чайника просигналил вовремя – Лиза нечаянно ойкнула, когда Саша ущипнул ее за сосок, и тут же вскочила с места:

– Тебе уже пора. Давай спишемся вечером и погуляем.

Парень, казалось, не расстроился. Он хмыкнул, захлопнул книжку и посмотрел на Лизу таким взглядом, с каким обычно крутят у виска.

– Вечером я буду занят. Папа приедет.

Последнюю фразу Лиза поняла правильно, и, уже провожая друга до двери, даже не удивилась, что он не поцеловал ее на прощание.

Перед дверью собственной спальни Лиза замерла; глубоко вдохнула и медленно выдохнула. В горле стоял ком – злость и обида грозили прорваться наружу. Толкнув дверь, девушка с трудом натянула необходимую улыбку и осторожно зашла, не поднимая блестящих покрасневших глаз от чашки чая в руке.

Ольга Семеновна, к счастью, ничего не заметила, она была слишком увлечена раскладыванием чужой непонятной одежды по кровати.

– Вот. Элка тебе из Москвы передала. Сама она в это после родов уже не влезает, а вот тебе в самый раз будет. На-ка, примерь, – она выудила наугад ту самую желтую тряпку и приложила к груди дочери. От блузки пахло лежалым, на правом рукаве Лиза заметила бледно-коричневый треугольник – пятно от утюга.

– У меня достаточно своей одежды, мама, –тихо, но твердо сказала Лиза.

– Чернота, да серота у тебя сплошная. А это красивые, яркие вещи. В столице в таких ходят! Может хоть в них себе кого-то найдешь.

От готовых вот-вот брызнуть слез девушку спас испуг. На тумбочке лежала блестящая фиолетовая бумажка – обрывок упаковки от презерватива. И как она могла ее пропустить? Очевидно, что мать сама положила мусор на видное место. И молчит она явно не из такта.

Она просто не догадалась что это.

Именно в этот момент Лиза поняла, что больше не может терпеть. Ее выворачивало от разбросанных по постели, еще хранившей запах мужчины, чужих тряпок, от собственной натянутой улыбки. Больше всего на свете ей хотелось блевануть на эту сраную столичную блузку и остаться в одиночестве.

Окончательно Лизу добила именно бумажка, о предназначении которой мать не догадалась. Она ни разу в жизни не видела подобного. Она зачала Лизу от бесплотного духа, который влетел в открытое окно, пока она либо молилась, либо убиралась. И так же неожиданно вылетел, очевидно испугавшись, что его тоже заставят молиться и убираться.

Одинокая озлобленная старуха, приготовившая дочери три главных подарка: уродливые толстые икры, тотальный контроль и полностью схожее со своим будущее. Лишенное радости, лишенное мужчин. Будущее, в котором самым ярким пятном будет доставшаяся от брюхатой родственницы желтая блузка.

– Мне не нужны все эти вещи, – Лизе представила, как после этих слов треснуло небо и огромный кусок летит ей прямо на макушку.

– В смысле? А для кого же это все? Зачем Элка передавала? – Ольга Семеновна как-то сразу вспотела, покраснела, и одновременно побелели костяшки пальцев, сжимающих злополучную блузку.

– Я не знаю, для кого она все это передавала, но носить я это не буду! Забирай все и уходи сама! И не смей больше приходить без звонка! – Лиза и сама ощутила, как на щеках разгорелся огонь, а ладони похолодели и вспотели. Её лихорадило, сердце бешено колотилось, а где-то внутри зарождалась эйфория, опьяняющая все больше, заставляющая кричать все громче.

Не дожидаясь, пока мать очнется, она вырвала у нее из рук блузку и швырнула в общую кучу. Сгребла все за один раз и затолкала в пакет, после чего всучила его матери, у которой от выступивших слез остекленели глаза, и побежала в прихожую.

– Вон! – девушка закричала так, что связки тут же отозвались сначала острой, потом тупой ноющей болью. Это стоило того, чтобы мать, как под гипнозом, затолкала свои икры в зимние сапоги, сняла с вешалки пальто и молча вышла за дверь.

От грохота, с которым Лиза ее захлопнула, залаяла соседская собака.

***

Остаток дня прошел в дурмане. Счастливая и обновленная, Лиза летала по комнатам, которые решила хорошенько вычистить после ухода матери. Она сняла посеревшую, пахнущую пылью тюль, вытряхнула из шкафа одежду, набила два пакета "бабкиными" юбками и свитерами. Неохотно стащила простынь и наволочки и пока несла их до бельевой корзины все вдыхала и вдыхала непривычный мускусный запах.

На выходе из ванной Лиза встала, как вкопанная – силы и вдохновение иссякли так же неожиданно, как появились. Эйфория закончилась – вернулась тревога. Еще один подарок злой феи, которая ее родила.

Сначала выступили слезы, а потом не получилось вдохнуть. Хватая ртом воздух, девушка беспомощно осматривалась по сторонам. Ей казалось, что она умрет если не в эту, то непременно в следующую секунду. Сердце ошпарит кипяток сильнейшей боли, и оно не выдержит. Держась за стену, которая, казалось, плыла куда-то под онемевшей рукой, Лиза опустилась на пол.

В такие моменты ей казалось, что проще совсем не жить, чем постоянно ощущать себя на грани.

С трудом, сбиваясь после каждой десятки, она досчитала до шестидесяти и стала осторожно подниматься, будто боясь уронить и разбить себя. Прошаркав по-старушечьи, добралась до кухни, налила воды и села за стол, на котором еще лежали разбросанные книжки – быстрые декорации, приготовленные исключительно для матери.

Лиза включила смартфон – разумеется, Саша не звонил. Разумеется, Саша не писал. Девушка открыла "календарь тревоги" и отметила день черным, если так пойдет и дальше, телефон ей потребуется только ради этого.

Ну или чтобы ответить на звонок матери. А потом снова зайти в календарь и снова отметить день черным.

Этих черных дней у Лизы накопилось немало. Все началось со школьного вечера в седьмом классе, вместо которого девочка отправилась в свою комнату, все еще ощущая пожар на лице от грубой мочалки. Мать так разозлилась на тушь и помаду, будто дочь явилась к ней в традиционном раскрасе вражеского племени. Опала насчет косметики захватила и выпускной – на снимках испуганное бледное пятно в блекло-салатовом облаке с плеча тетки. Той самой разродившейся столичной Элки.

Может, что-то было и раньше, но очевидно незначительное, если Лиза не могла вспомнить. Все началось, когда девочка стала превращаться в девушку. И мать, как извращенный китайский торговец детьми, старалась запрятать дочь в тесный сосуд, вылепить по нужному подобию, изуродовать естественный рост.

Превращение девушки в женщину Ольга Семеновна, к счастью, не заметила. Да и сама Лиза тоже. Сделала это назло, внезапно, второпях, так ничего и не почувствовав – как порой ела назло матери, совершенно не чувствуя вкуса.

И вот вчера, после третьего свидания с Сашей (пусть поспешного и смазанного - оба уже знали, чем оно закончится), когда она, наконец, почувствовала себя женщиной, мать снова все испортила. Будто чувствовала в какой момент надо прийти. Будто выброс эндорфинов у дочери тут же отдавался ей электрическим ударом.

Вспомнив вечер и ночь, Лиза снова заплакала. Глядя мутными глазами в экран, набрала номер парня. Пару раз прослушала вызов до конца и проверила мессенджер. Конечно, был в сети минуту назад. Значит, он видел вызов, значит….

"Значит, все кончено". Поставив локти на стол, Лиза спрятала горячее лицо в ладони. В разбавленной светлыми пятнами черноте под веками все отчетливее прорисовывался образ ее мертвого, уложенного в гроб тела и спокойного смиренного лица. Бледного и чуть зеленоватого из-за желтой блузки с пятном утюга на рукаве.

Из мыслей девушку вырвала боль. Оказывается, она сидела, вонзив ногти в лоб, и даже не заметила этого. Лиза встрепенулась и поежилась, будто только что проснулась, и это ощущение выключенности сознания было приятнее любых, даже самых приятных мыслей.

Совсем не обязательно представлять себя в гробу, чтобы сбросить напряжение.

Как-то же люди справляются со стрессами. Как-то же они успокаиваются.

***

В описании к таблеткам говорилось, что это БАД. Но люди на форуме хвалили препарат, называли рабочим. Какой-то мужик бахвалился, что кормит этими пилюлями жену, и она спит, как слон, который не проснется, даже если в саване разразится буря. Одна девушка писала, что у нее напротив, начались кошмары, но зато днем чувствует себя превосходно. "Уж лучше видеть плохие сны, чем жить плохой жизнью" – писала она.

С этим Лиза была полностью согласна.

***

Вернувшись из аптеки, Лиза попробовала еще раз дозвониться Саше. Ничего. Она зашла в темную, разграбленную своей утренней эйфорией, комнату и не раздеваясь упала на кровать. На сегодня Лиза кончилась – ей не хотелось ни есть, ни заниматься делами, ни разгребать заваленную спальню. Ей хотелось поскорее запить две таблетки (суточная доза) и улечься под одеяло, ожидая, как чудодейственная химия починит все, что ломалось в ней с детства.

Когда Лиза шла на кухню за водой, то еще старалась шагать тихо и мягко. Не отпускала мысль, что снова приедет мать, что она уже стоит за дверью и вот-вот позвонит, или откроет сама, а пока прислушивается, выжидает момент.

Когда разомлевшая, красная, распаренная Лиза вышла из ванной, захватив из корзины грязное постельное белье, она уже не прислушивалась ни к собственным шагам, ни к шумам в подъезде. Уткнувшись лицом в простынку, девушка вдохнула пряный запах мужского тела и тут же ощутила нарастающий между ног жар.

Лиза легла на бок, зажав одеяло между ног, и несмело скользнула рукой к линии трусиков. Провела указательным пальцем под резинкой и неуверенно вернула руку под щеку. Почему-то ей казалось, что мать все равно наблюдает за ней. Но не смотря на этот, уже ставший привычным, страх, темная тихая комната постепенно казалась ей все безопаснее и уютнее. Девушка заснула.

Снился Саша. Он зашел в квартиру, открыв дверь своим ключом, и сел на пуфик в прихожей. Кряхтя и охая, он с трудом стянул с себя сапоги. Почему-то это восхитило Лизу. Она поставила чайник, и пока он пронзительно свистел, наполняя маленькую кухню паром, Саша кусал ей соски. А потом они ушли в спальню и занялись сексом. И Саша что-то говорил про ее толстые икры, про возможность их пересадки и про то, что рост Есенина не позволил бы ему самостоятельно справиться с петлей.

Лиза проснулась, лежа голой в изножье. Ее правая рука была в трусиках, а левая прижата ко рту. Девушка села в кровати, с трудом вспоминая хоть какое-то событие, по которому могла понять с каким настроением начинать день. Ничего. Пустота. Она даже не помнила день недели. Только сон, который из головы перешел в тело и еще отзывался непривычным сладким томлением. Из этих ощущений и приятной пустоты ее вырвал звонок. Звонила мать.

– Лизонька, у тебя сегодня есть уроки? Может я приеду?

Если бы Лиза знала, что через два дня эта женщина ее убьет, то вообще не стала бы брать трубку. Но опьяненная свободой, распаленная и пока еще живая, она сказала матери:

– Нет, мне не до тебя. Надо будет – позвоню.

Теперь Лиза поняла с каким настроением ей стоит начинать день. И все последующие дни ее новой жизни. Положив на язык капсулу, девушка плеснула из чайника воды и сделала один большой глоток. От неожиданности поперхнулась, закашлялась, хотела выплюнуть, но замешкалась и проглотила кипяток.

– Черт! Ну неужели все-таки приезжала! – от нарастающей злости Лиза с трудом соображала. Пока она спала и видела, как трахается, мать сидела за стеной и пила чаёк!

– Мама, я же просила тебе не приезжать! Как еще тебе объяснить, что у меня теперь своя жизнь и лезть без стука в нее не надо! – Лиза выкрикнула все это в трубку, еще ощущая, как слизистую дерет от ожога. На другом конце воцарилось молчание, – ты вообще слышишь меня?!

– Слышу! – мать говорила сдавленно, как будто только что плакала, – но я к тебе и не собираюсь! Чего разоралась?

– Да ты с утра уже была! Меня бесит, что у тебя есть ключи!

– Спятила что ли? Я проснулась час назад только.

– А почему тогда чайник нагретый?

– Голова у тебя не нагрета?! Я к тебе теперь вообще не приеду!

– Ну и слава богу! – Лиза не поняла, кто из них первым бросил трубку, услышала ли ее мать.

"Неважно", твердила она себе, пока открывала пузырек во второй раз. "Это всего лишь БАД", твердила она себе, пока наливала воду из-под крана. "Мне же нужно успокоиться", твердила она себе, пока лежала горячим лбом на вытянутой вдоль стола руке.

Через полчаса таблетки подействовали. Лиза уже успела позавтракать и выяснить свое расписание – оказалось, что сегодня три урока, когда почувствовала, что осы в ее голове дружно передохли и теперь она не слышит их остервенелый зуд.

Все в жизни вдруг представилось разложенным по множеству чистеньких полочек в большом просторном шкафу из светлого дерева. Мысли больше не громоздились беспорядочной, перемешанной кучей, где одна цеплялась за другую и не давала разобраться с третьей.

***

Прошедший день напомнил ей укромную тихую тропинку, которую воображаешь во время медитации. Когда-то Лиза пыталась помочь себе этим, но не могла избавиться от ощущения, что даже там, на этой мысленной тропинке, мать идет следом. Сегодня все получилось. Ничто не беспокоило Лизу: она не прислушивалась к шагам в подъезде в ожидании незваной гостьи, не суетилась и не нервничала в повседневных делах. Она и про Сашу вспомнила только под вечер, когда, наконец, застелила свежее белье.

Уже перед сном Лиза выпила еще одну капсулу и улеглась с книжкой под одеяло. Из приоткрытого окна тянуло прохладой и свежестью. В комнате пахло чистым бельем. Веки тяжелили с каждой прочитанной, и все менее понятой, строчкой.

Ей снова снился Саша. На этот раз он постучал в дверь, а когда Лиза открыла, долго стоял на пороге. Почему-то нервно вглядывался за ее плечо, но как только она собиралась обернуться, громко шикал и тянул её за руку.

Когда Лиза, наконец, обернулась, огромная тень юркнула из спальни на кухню, где тут же засвистел чайник.

– Опять приперлась! – сказала Лиза парню и отправилась на кухню ловить мать.

На кухне никого не было. Чайник свистел все выше, пока Лиза его не выключила, ошпарив лицо горячим паром.

– Ну что продолжим? – девушка обернулась на голос. Саша уже сидел за столом. Перед ним – раскрытая книга, – говорят, что поэт не мог повеситься сам из-за низкого роста. А ты бы не смогла из-за толстых икр.

Лиза опустила глаза и закричала. Затопала тяжело, словно вытаскивала ноги из песка. От щиколотки до колена по коже расползлись бледно-розовые жировые наросты. Будто уродливые грибы на больном стволе дерева. И чем больше она топала, тем больше они расползались, отдельные островки сливались, покрывая ногу, как гипс.

– Попробуй ножом.

Девушка проснулась от острой боли и собственного крика. Она сидела на кровати, согнув ноги в коленях. В правой руке – самый большой кухонный нож, на левой икре – короткая, но глубокая рана. Как маленький кармашек. Кармашек, набитый раскаленным железом.

Дрожащей рукой Лиза положила нож на кровать. Держа ноги на весу, аккуратно повернулась и опустила ступни на пол. Из раны все еще сочила кровь, рисуя на белом прикроватном коврике послание, которое Лиза поняла по-своему.

"А может это всего лишь сон?" Снова аккуратно приподняв ноги, она прилегла, так и держа их полусогнутыми.

"Но, если это сон, почему я боюсь опустить ногу на кровать?" Следующая секунда будто раздула уголек на ноге до пламени, которое охватило все тело. В глазах помутнело, заплясали красные огни. Лиза заплакала, стараясь погасить их. Ей потребовалось время, чтобы открыть глаза и снова заставить себя встать.

Глядя на красную воду, собравшуюся в небольшую лужицу на дне ванной, девушка подумала позвонить матери. Но тут же прогнала эту мысль: раненного зверя проще заманить в клетку.

Чайник снова был горячим. Значит, и свист не снился – она вставала, чтобы зажечь плиту и взять нож. С замиранием сердца девушка обернулась на кухонный стол. Нет, книжки, над которой сидел Саша, не было. Зато были таблетки. И Лизе тут же вспомнился вчерашний день.

День, когда она не боялась.

Иногда Лизе казалось, что в ее голове есть что-то лишнее и острое. Это что-то впилось в подкорку и нарывает, давит изнутри, искажая мысли и ощущения.

Девушке нравилось представлять, как бы ей жилось без этой занозы. Как бы и с кем она просыпалась, как бы расслаблялась дома, зная, что никто не нарушит покой.

Лиза сидела за столом, думая обо всем, и вертя в руках банку таблеток. Открыла, достала одну капсулу и положила на язык, не решаясь взять стакан с водой. Оболочка постепенно размягчалась и липла к языку, но девушка не глотала.

Когда в подъезде послышались глухие шаги, Лиза вздрогнула, сердце бешено заколотилось, как будто из него хотел вырваться кто-то испуганный. За два больших глотка девушка с трудом протолкнула размякшую таблетку и снова прислушалась.

Кто-то прошел мимо двери. Шаги постепенно затихли. Соседи. Опустив голову на руки, Лиза закрыла ладонями глаза, стараясь представить, как таблетка окончательно растворяется и проникает в кровь. Как кровь несется к мозгу и вымывает занозу. Как кровь капает на коврик и оставляет дорожку до дверей ванной.

"А если я убью себя во сне?" – подумала Лиза и тут же выпрямилась, как ошпаренная. Нож лежал в мойке на разделочной доске, такой обыденный и безобидный, как будто им только что резали хлеб для бутербродов.

В голове снова возник образ собственного, успокоившегося в ящике, тела и скорбящей над ним матери. Сначала эта ведьма, конечно, будет плакать, возможно решит, что и самой ей жить теперь уже не надо. Но потом придет в себя и займется похоронами. Выберет гроб, рассчитает стоимость, поругается с санитарами из-за дорогих услуг, и сама решит нарядить дочь в последний путь. И вот тут Лизе уже не отвертеться –то, что больше не лезет на Элку, давшую новую жизнь, придется впору ей, жизни лишившейся.

Опьянев от этих мыслей, девушка встала из-за стола. Покачиваясь дошла до ванной и опустилась на колени. Открыла крышку унитаза, засунула указательный палец в рот. Резко ткнула в мягкое и будто живое, тут же закашлялась. В желудке ничего не зашевелилось. Проделав так еще несколько раз, она поднялась и пошла на кухню. Пока размешивала соль в теплой воде, вдруг решила, что хочет выпить кофе. Посидеть с книгой и выпить кофе.

Что ж, промывать желудок было поздно – таблетка подействовала. Пообещав себе сократить суточную дозу вдвое, девушка вылила в раковину соленую воду и достала из шкафчика банку кофе.

Начинался второй из двух дней ее новой жизни.

Уже перед сном Лиза проверила расписание на следующий день и замерла с телефоном в руках, думая, позвонить ли матери. Позвонила, не испытывая злобы и раздражения, поговорила с ней и даже пригласила на завтра в гости. Мать была довольна, обещала купить торт с ананасами.

Немного подумав, Лиза сняла все ножи с магнитной доски, обернула их полотенцем, перетянула резинкой для волос и спрятала на самую верхнюю полку. Перекрыла газ и даже воду (на случай, если ей будет сниться, что она принимает ванну). Лиза надеялась, что ей ничего не будет сниться. Она же не приняла вторую таблетку.

Сбросив халатик на стул, девушка улеглась в постель и поставила будильник. Завтра надо встать пораньше – мать приедет до полудня, до этого времени утренняя таблетка должна подействовать. Иначе Лиза поспешила с приглашением матери в свою новую жизнь.

***

Лиза проснулась от того, что рядом кто-то бубнил. Шепот был быстрым, сбивчивым, в такт ему скрипела кровать – как будто этот кто-то раскачивался. Девушка попыталась открыть глаза, но они будто заполнились клейким гелем – веки с трудом разлепились, и через муть невозможно было ничего рассмотреть. Во рту пересохло. Только слух обострился, изводя её непонятными звуками. Лиза чувствовала, что мычит и пытается оторвать голову от подушки и устает от этих действий так сильно, что снова замирает под одеялом расслабленная, и в скором времени засыпает.

Лиза проснулась от того, что под весом прогнулась кровать. На этот раз ей удалось открыть глаза – спиной к ней сидела мать. Почти у самой подушки стоял торт. Лиза видела, как мать загребла скрюченными пальцами большой кусок и поднесла ко рту. Сквозь причмокивание снова раздался шепот:

"Со духи праведных скончавшихся душу рабы Твоей Лизаветы, Спасе, упокой, сохраняя во блаженной жизни, яже у Тебе, Со духи праведных скончавшихся душу рабы Твоей Лизаветы, Спасе, упокой, сохраняя во блаженной жизни, яже у Тебе".

Кровать снова заскрипела от раскачивания старухи взад-вперед.

– Ухоиии!Ухоиии! Уходи! – мычала Лиза, стараясь приподняться, чтобы толкнуть мать. Но была так слаба, что снова откинулась на подушку и закрыла пощипывающие глаза.

Лиза проснулась от гулкого удара об пол чего-то пластмассового. Саша лежал рядом и щипал ей соски. Как только Лиза открыла глаза, он улыбнулся, и положив руку ей на макушку, с силой опустил ниже.

– Давай же, глотай, – шептал он, а Лиза боялась. Она ощущала на языке его сперму клейкую, почему-то застывшую в комок, и зажав рот рукой побежала на кухню. С трудом запила двумя большими глотками воды. Когда она отвернулась от мойки, Саша уже сидел за столом и читал книгу. Ту самую, которую она сунула ему под нос, пытаясь изображать урок перед матерью.

– Лизонька, а ты же небольшого роста, может проведем эксперимент? У тебя в спальне труба как раз под потолком. Вот мы на тебе и проверим, повесился Есенин сам, или ему помогли.

Девушка кивнула и послушно вернулась в комнату. Подошла к стулу, где висел ее халатик, по дороге пнула что-то. Что-то тут же покатилось по полу.

– Поясок тебе не выдержит – у тебя толстые икры, – сказал зашедший следом Саша. Он поднял с пола банку таблеток, которая замерла, чуть не закатившись под кровать, и начал собирать в нее рассыпавшиеся капсулы, – возьми подвязку для шторы.

Лиза развязала штору. Тяжелая ткань упала, как занавес, отсекая половину светлого прямоугольника на полу.

– Я не знаю, что с ней делать...я не знаю, как делать петлю.

– Так никто не знает. В педагогическом такому вряд ли учат. Вас же там только символы и смыслы распознавать учат, а как сделать главный символ – об этом нима, – Саша пожал плечами и, аккуратно взяв Лизу за локоть, подвел к нужной стене, – посмотри в интернете. Там все наглядно. В картинках.

Он дал ей смартфон с уже готовым поисковым запросом. Так обыденно. Пока возилась с узлом, Лиза думала, что надо бы еще позвонить матери. Ведь ни Лизе, висящей на трубе, ни маме, на это смотрящей, вряд ли уже захочется ананасового торта.

– Ты не можешь звонить из сна, – Саша осмотрел получившийся узел, кивнул и попросил Лизу повернуться.

– Так это всего лишь сон? – уточнила она, осторожно трогая повисшую на шее веревку.

– Всего лишь сон. Тааак, подсадить я тебя не смогу. Бери стул.

С раскачивающимся на шее хомутом Лиза переставила стул.

Она обернулась на парня, ожидая дальнейших указаний.

Саша кивнул подбородком, глядя на стул:

– Вставай и подвязывай веревку.

Лиза встала босыми ногами на прохладный шелк и крепко завязала вокруг трубы свободный конец веревки.

За спиной упало что-то пластмассовое и легкое. Этот звук Лиза уже слышала.

– Таблетки тебе больше не понадобятся. Хорошо, что решилась, – сказал Саша, отпихнул ногой банку, в которую только что собирал капсулы, и начал потихоньку двигать на себя стул. Лиза заскользила на халатике. Вцепившись обеими руками в веревку, она попыталась стянуть ее через голову. Стул закачался, когда ступни замерли на краю. Девушка неловко дернула ногой и боль, вспыхнувшая в незатянутой ране, ворвалась, потеснив панику. Лиза проснулась.

Она действительно стояла на стуле с петлей на шее и мокрыми от слез щеками. Прямоугольник света на полу, вполовину отсеченный упавшей шторой, побледнел в рассветном сумраке. Опасаясь, что петля может затянуться от любого неловкого движения, девушка вытащила голову и судорожно вдохнула. Опустив ногу на пол, она наступила прямо на валяющуюся на боку банку и еле удержалась, чтобы не упасть.

– Сука! Сука! Сука! – Лиза остервенело долбила об пол упаковку таблеток, – как я тебя ненавижу со всеми твоими блузками, сука! Я чуть не сдохла из-за тебя! – последние слова она с трудом прошептала севшим от крика и слез голосом.

Когда окончательно рассвело, Лиза посмотрела на часы. 9.30. Через час придет мать с тортом, который она будет жрать, даже не догадываясь, что пару часов назад дочь вытанцовывала на стуле с петлей на шее.

И тут Лиза поняла, что пришло время все объяснить матери. Показать наглядно. В картинках.

Спустя час девушка вновь стояла на стуле. В комнате было темно – обе шторы распущены и плотно задернуты. Лиза держала петлю в вытянутых на весь ее диаметр руках. Ей вновь предстояло вернуться туда, но уже на глазах матери.

Когда в подъезде раздались шаги, сердце Лизы забилось быстрее. В дверь постучали, потом позвонили. Раздалось глухое "Лизонька, а после этого поворот ключа в замке. Досчитав до десяти, девушка накинула петлю.

– Лизонька, ты где? – на последнем слове старуха крякнула, об пол грохнулся сапог, который она с трудом стянула. Затем другой. Раздались шаркающие шаги. Первый, второй, третий, четвертый... Лиза чувствовала, как похолодела спина и запульсировало в глазах, заставляя стены прыгать навстречу.

– Лизааа, – торт влажно шмякнулся на пол, – доченька, ты что?!

– Не подходи мама, я хочу, чтобы ты видела, куда ты меня загнала! Нравится?!

Ольга Семеновна закричала хрипло, низко и бросилась к дочери. Лиза видела, как мать тянет к ней руки, но с каждым шагом тяжелеет, замедляется, с трудом удерживаясь на ногах.. Неожиданно старуха неловко завалилась вперед и, пытаясь то ли удержать дочь, то ли самой удержаться на ногах, вцепилась и безвольно повисла, обнимая колени дочери.

– Мама, нет! – стул под Лизой снова закачался, встал на две ножки и с грохотом упал, мать безжизненным кулем повалилась следом. Лиза заболтала ногами, пытаясь забросить их на подоконник. Непослушными, сведенными в судороге пальцами вцепилась в веревку в надежде ослабить давление. Но всего за пару секунд оно усилилось настолько, что на своем пике совсем исчезло из ощущений. Пропали и сами ощущения. Будто в уже темной комнате погасла сама темнота.