Монолог Риты, которая стреляла из окна

Рита ненавидела уборку, особенно, перед дверью. Всякие уроды с той стороны постоянно тащат грязь.

Налила воды в ведро, взяла лентяйку с тряпкой, пошла мыть — вся в раскаленной ярости. Чем больше мыла, тем быстрее росла ярость.

Дверь открылась, выпуская волосатое нечто, этакую кожистую грушу человеческого роста, ножки тонкие, пять штук. По всей этой груше волосы, черные и белые вперемежку, а ничего больше не видно. Протиснулась мимо Риты, Рита залепила груше мокрой тряпкой, та побежала в глубину квартиры, добралась до входной двери, открыла, выкатилась наружу. Осталось на полу нечто, похожее на понос, который Рита в ярости замыла.

А потом из двери вышел мужчина в костюме, у него была длинная бескостная шея, голова висела на уровне живота, он ее придерживал и стонал.

— Чего стонешь, гад? — спросила Рита с ненавистью.

Мужчина, натащив с ботинок грязи, сел на стул и пожаловался на тяжкое безысходной бытие. Рита обложила его отборным матом, и, придерживая голову, он сбежал.

Рита замывала грязь и мечтала изменить свою жизнь. В сущности, чем она отличается от того мужчины с висящей головой? Она не нанималась свои молодые годы тратить на то, чтобы убирать за приходящими из-за двери.

В конце концов, оттуда вылезла половина знакомой ей бабы Веры; баба Вера ползла, оставляя за собой слизь от щупалец своей нижней части. Сообщив, что пенсию так опять и не прибавили, пенсионерка забралась в вентиляционное отверстие и исчезла, чтобы выть в глубине дома.

Рита закурила, сев у распахнутого окна. Все бытие вокруг нее было наполнено движением, и она, молодая, сексуальная, в коротком ситцевом платьице, с голыми красивыми ногами сидела и глядела наружу. Заметив наконец то, что ненавидела больше всего, Рита выругалась, кинула сигарету и пошла взять в кладовке снайперскую винтовку. Если она это не остановит, то оно войдет и натащит столько дерьма в квартиру, возвращаясь обратно, что вовек не убрать.

Глядя в оптический прицел, Рита устроилась поудобнее. Выждала момент и выстрелила, разнеся грязной твари черепушку. Тварь свалилась посреди улицу — не дошла до подъезда метров десять.

Рита довольно свистнула, отложила винтовку, закурила. Подошла к двери, открыла; стояла, дымя и разглядывая зелено-изумрудные холмы Волшебной Страны. Взяла из ящика комода, где лежали кружевные трусики, ручную гранату и швырнула туда, к мишкам, водящим хоровод вокруг танцующего цветочка. Закрыла дверь, не стала смотреть, что там после взрыва; но то, что собралось из ошметок, выкатилось в наглую за порог.

Рита завопила от ярости, охаживая эту херню лентяйкой. Головы мишек скалились и пели песни, им было плевать на боль от ударов.

Рита плюнула, ушла на кухню пить чай. Ярость улеглась. Продаст квартиру, тогда и заживет, может, ее Ноготок переедет с ней.

Ноготок вошел, сел за стол, сложил руки. Смотрел на Риту, а может, нет, непонятно, ведь у него лица нет, вместо него ноготь с чьей-то громадной ноги. Хорош Ноготок тем, что не болтает, не несет всякую чушь, не выносит мозги. Претензий у него к Рите тоже нет.