Беги за солнцем. Новый мистический роман

2. На перекрестке

19 лет спустя

– Эй! Налей сюда! – охрипшим ото сна голосом прокричал Хромой, немного двинув пивную кружку.

Молчание стало ему ответом. В голове отбивали заунывную оду мигрени тысячи колоколов. По рукам прошелся легкий тремор. Хромой мог все понять и многое простить, но даже его поистине ангельского терпения не хватало, если в столь сложное для его организма время задерживали с выпивкой. Единственным его желанием в эту секунду было упасть в огромный бассейн с ледяной водой, опуститься на самое дно и больше никогда не касаться этой бренной земли. И только отчаянным усилием воли он сел ровно, чтобы оглядеться по сторонам и найти нерасторопного бармена.

– К-ка-кого дьявола… – обратился он в пустоту, как только огляделся. – Вот попал…

Едва слышная старая рок-н-рольная мелодия растекалась по каморке. Судя по убранным столам, вокруг уже несколько часов не было ни души, и в этот самый момент он искренне позавидовал всем тем, кого не оказалось в этом месте.

Хромой и сам бы пожелал отсюда резко исчезнуть. Более того, он совершенно точно помнил, как вчера вечером зарекался и на два квартала не приближаться к кабаку “На перекрестке”. Но судьба, порой, разыгрывает хреновые карты. И вот он опять здесь, в самой зловонной дыре, которую только способно нарисовать больное воображение. Сидит за изученной до крохотного пятнышка барной стойкой, на деревянном стуле, где за много лет образовалась выемка от задниц, держит в руке грязную кружку и снова умирает от похмелья. Замкнутый круг.

“Ад пуст. Все демоны здесь” красовалась цитата на стене напротив и в сложившейся ситуации казалась злобной иронией.

Уже много лет кабак "На перекрестке" считался Меккой для мотоциклистов от пятого до девятого округов. Нейтральная зона, где бармены, охрана и танцовщицы одинаково лояльно относились ко всем клубам. Здесь было всего три правила: платить всегда и сразу (никаких долгов, никаких друзей, хочешь веселиться – оплачивай свое удовольствие), не проносить оружие (забирали все, даже патроны), никаких “дел”. Последнее было особенно сложно в его ситуации: после распада Нечестивых, многие отчаянно пытались перетащить его на свою сторону и как всегда выбирали самое неподходящее для этого место.

Два предупреждения в этом баре Хромой уже получил. То, что их оказалось два – уже можно было считать наградой за долгожительство. После третьего обещали не церемониться. В это Хромой верил. Поэтому оказаться “На перекрестке” прямиком после своего дня рождения для него было равносильно собственноручно подписанному годовому абонементу на больничную койку.

– Яшма! – снова окликнул он в темноту бармена, единственного, кого помнил. И снова никто не отозвался.

Зато за стойкой бара на дне одной из бутылок как по волшебству блеснул янтарный напиток. Искушение было слишком велико. Минуты две Хромой держался, помня о третьем предупреждении, но треск в голове заставил мысли повернуть в другую сторону.

– Да здесь всего на глоток-другой, не больше, – прошептал он сквозь зубы, уговаривая себе в никчемности ситуации, и потянулся за бутылкой. – И вообще, в честь круглой даты могут и угостить. Ну, дружище, кто у нас здесь? Старина Джек… Ну что, знакомиться не будем, я быстро кончу. Мне всего-то мысли в порядок привести.

Но полста капель явно было маловато для какого-либо упорядочивания, так как мысли его оказались на редкость мерзопакостными. Прожитые пятьдесят лет уже можно было считать большей частью жизни, а для кого-то и всей жизнью. Многие из его знакомых так и не смогли дотянуть до цифры в пятьдесят один, да что там говорить, большая часть и до пятидесяти не добралась. Кто-то остался на трассе. Кого-то убили в войне клубов. Двое, он помнил точно, умерли от болезни. Одного убила жена, одного – любовница. Но большая часть просто пропали. После тридцати пяти он перестал их считать. Так что сухая статистика была явно не в его пользу.

А прошлым утром случилось еще одно неприятное открытие. Проснувшись в кои-то веке на собственном диване, он вдруг отчетливо почувствовал запах отчаяния. Оно воняло бензином и свернувшейся кровью, смешанной с виски, блевотиной и амбре дешевых шлюх. Лет тридцать назад он бы сказал, что это запах свободы. Лет двадцать - завел бы старую песню о "настоящем мужчине". Лет десять – пожал бы плечами и безразлично выдал что-то вроде: "да, брат, такой душок имеет моя жизнь". Но ему стукнуло пятьдесят, и в этот самый момент он неожиданно понял, что на самом деле все это время так разило от летящей в него крышки гроба.

Он отвернулся от бара и, вторя своим мыслям, едва слышно произнес:

– Рано меня еще в утиль, родные. Слишком рано.

В этот же момент по стене промелькнула тень.

Хромой не сразу понял, что в баре кроме него ее некому отбрасывать. И все-таки тень была чертовски похожа на человека. Огромного, неестественно вытянутого, но все равно человека. Она двигалась вперед, плавно добираясь до барной стойки, аккуратно проскальзывая по всем неровностям старой стены.

Хромой застыл. Тень тоже. Хромой зажмурил глаза. Всего на секунду. Когда открыл, увидел, как пальцы Тени удлинились.

– Э нет, тварь, – он лишь немного отодвинул бутылку от лица и снова замер, наблюдая. – Думаешь, меня так просто взять можно? Ошибаешься, – только огромным усилием воли у него получилось подавить в себе желание запустить и так почти пустую бутылку в стену.

Тень выжидающе остановилась. Были бы у нее различимые глаза, Хромой бы поклялся, что они смотрят прямо в его душу. Но сделать Тень ничего не успела. Грохот открывающейся двери спугнул ее, и в свете солнца Тень вмиг растворилась. От сердца в ту же секунду отлегло. На пороге вместе со свежим воздухом и утром появился незнакомец.

– Мне нужен Хромой, – важно сообщил он.