КУКЛА. ЗАРОЖДЕНИЕ ЗЛА

Новости

#МесяцКошмаров - День Восемнадцатый - НАДРЕЗЫ

КрипотаЭксклюзивКнигиКомментарии: 1

Месяц Кошмаров в Зоне Ужасов продолжается! В течение 30 дней (и ночей!) мы раз в сутки публикуем по одному короткому рассказу ужасов. Читайте маленькие страшные истории Максима Кабира - и обязательно прочитайте его большой роман "Скелеты", который называют одной из лучших хоррор-книг за последние годы!

Максим Кабир. Надрезы

В первый день мая Игорь Селиванов столкнулся с призраком. Призрак караулил на заднем дворе. И он не был похож на тех потусторонних существ, что описывал Селиванов в своих произведениях. Призрак был деревом, самым обычным. Но разве обычные деревья вырастают за час до трёх метров? 

Был поздний вечер, жена Селиванова ночевала у тёщи, и ничто не мешало ему столбенеть в одиночестве, ибо встреча с ирреальным – дело одиночек. Он глядел, ошарашенный, на почерневшую вишню, сморщенную и сгорбленную, как старуха, на голые ветви, протянутые к нему в немой мольбе. У тротуарной плитки, там, где должен был быть свободный пятачок земли, ощетинилась сучьями тёмная зловещая коряга, и корни её змеились, заползая на бордюр. Другие деревья, нормальные, посаженные лично Селивановым, встревожено шуршали листвой внутри двора, словно их тоже беспокоила новая соседка. 

Территорию освещало несколько мощных ламп и фонарь у летней кухни, и Селиванов различал каждую веточку поздней гости, каждую зазубрину на перекрученном стволе. 

Он узнал вишню. Узнал дерево, которое видел лишь однажды семнадцать лет назад. Точнее, узнал надпись, шрамами вспоровшую кору, две вырезанные перочинным ножом молнии, издалека похожие на руны "СС". И+И. Чуть ниже остриё выскребло романтичное: "Навсегда". 

В двухтысячном году студент Селиванов вырезал эти буквы на стволе трухлявой вишни, правда, находилась вишня совершенно в другом месте. 

Обладающий богатой фантазией Селиванов представил, как дерево выкорчёвывается из почвы и бредёт сказочным энтом, выискивает того, кто посмел порезать твёрдую шкуру. 

Метка успела потемнеть, затянуться, будто давний рубец, но всё равно легко читалась. 

И+И. Игорь плюс Ира. 

В памяти всплыли зелёные глаза, русые волосы, вздёрнутый носик. Парень и девушка лежат на пледе под старой вишней, девушка чёркает в тетради карандашом, рисует портрет своего возлюбленного… 

Ира Федорова. Имя из промелькнувшей юности. 

Здесь по законам той прозы, которую сочинял Селиванов, он должен был вспомнить, как задушил Федорову, а труп закопал под вишней. Это хотя бы частично объяснило, зачем дерево явилось к нему, будто тень грехов. 

Но никого скромный писатель не убивал. Весной двухтысячного он порвал с Федоровой, а ещё через три или четыре года она вышла замуж, уехала из города, и сейчас, окружённая детьми, думать не думает о своей первой любви. 

И надпись он узнал только потому, что после расставания нашёл в почтовом ящике конверт с фотографией. Снимок запечатлел ствол вишни и дурацкое, данное сгоряча обещание. Мол, что же ты, Игорёша, клялся вечно любить, и бросил. 

Но ведь он бросал многих девушек до Ани… 

Селиванов медленно, как сапёр к мине, приблизился к вишне. 

Сучья целились в него обвиняюще. Он робко коснулся коры, почувствовал подушками пальцев то, что почувствовал бы любой человек, трогающий сухое дерево. 

– Ладно, – сказал он. – Ладно. 

Позже Селиванов съёжился на кровати и наблюдал, как по стене ветвится тень незваной вишни. 

"Вероятно, я сошёл с ума", – заключил мужчина. 

Смех сына разбудил. Комнату заливал солнечный свет. 

– Ты что, в одежде спал? – удивилась Аня, целуя мужа в щёку. 

– Ага, – смутился Селиванов, – Писал долго и вырубился… 

Он подхватил на руки щебечущего сына, и посмотрел в окно поверх детской макушки. Пока он дрых, дерево пропало. Сгинуло со всеми своими сучьями, корнями и рунами. 

– Ты в порядке? – нахмурилась Аня. 

Он солгал, что да. 

В полдень Селиванов выскользнул за калитку и пересёк дорогу. Напротив его дома возвышался особняк из красного камня. Хозяин хором, Вертихин, был ровесником Игоря и живым примером: торговать металлом выгоднее, чем писать книги. 

Вертихин, толстый и жизнерадостный, пригласил на террасу, принёс пиво. 

– Как там твой роман? – участливо поинтересовался он. 

– Заканчиваю, – отозвался Селиванов, косясь на развешанные по периметру камеры. – Ты вчера ничего странного не слышал? 

– Спал, как убитый, а что? 

– Да показалось, кто-то ко мне через забор лазил. Та камера ведь на мой задний двор смотрит? 

– Хочешь видео поглядеть? 

– Если можно. 

Вскоре они ссутулились над монитором. В кадр попадал забор Селиванова и пики растущих внутри елей. Никаких вздыбленных сучьев, никакой вишни на записи. Естественно. 

– Померещилось, – вздохнул Селиванов. 

– Правильно поступил, что убедился. 

– Слушай, Вань, – Селиванов потёр висок, – ты же помнишь Ирку Федорову? 

– Да я в курсе уже, – помрачнел сосед. 

– В курсе чего? 

– Ну, что умерла Федорова. 

Брови Селиванова встали домиком. С жанром он не ошибся. 

– А ты не знал? – озадачился Вертихин. 

– Я вообще ничего не знал про неё. Мы семнадцать лет не общались. 

– Так и я не особо общался. В прошлом году она ко мне в друзья добавилась. Я насилу узнал, что это ж Ирка с нашей улицы. В Псков переехала. Растолстела, центнер весила, не меньше. Фотки детей выкладывала, двое их у неё. И свои картины. Она же художницей стала. Талантливая девочка. Вчера гляжу: пост на её страничке. Пишет муж Иры, её не стало сегодня. Я так понял, болела она долго… 

Селиванов кивал, погружённый в свои мысли. Вертихин отхлебнул пиво и спросил: 

– Так, а чего ты заговорил о ней, если про смерть не знал? 

– Без причины. Совпало. 

– Ты же с ней встречался, да? 

– Одно лето, – словно оправдываясь, сказал Селиванов, – и нам было по восемнадцать лет. Она меня и не помнила уже, наверное. 

Вечером он порылся в сети. Сердце кольнуло. Он узнал зелёные глаза Иры. Да, она была полной, очень полной женщиной. И отчего-то печальной на всех снимках, даже на тех, где она обнимала детей. Неужели предчувствовала, что жизнь оборвётся в тридцать пять лет? 

– Какие красивые картины, – сказала Аня, заглянув в компьютер. 

На сфотографированном холсте цвела вишня. 

– Художница жила на нашей улице, – ответил задумчиво Селиванов. – Она скончалась вчера. 

Руки Ани легли на его плечи. 

– Вы дружили? 

– Я бы не сказал. 

Когда Аня упорхнула на кухню, он списался с мужем Иры. Выразил соболезнования, спросил о похоронах. Перед взором стояло голое чёрное дерево, его ветви карябали низко плывущие облака, и метка на стволе кровоточила. 

"Друзья Ирочки – мои друзья", – написал вдовец. – "Похороны в среду, приезжайте". 

Селиванов не стал врать жене. Сказал всё, как есть, и Аня, не удивившись, отпустила его. В поезде писателю приснилась скрюченная вишня. Змеистые корни хватали, окольцовывали, волокли к стволу. Гнилые дупла раззевались, как искривлённые горем рты. Кости Селиванова хрустели, ломаясь, он орал, выпучив глаза, а сучья проникали под кожу, под мышцы и рёбра. Тело превратилось в измочаленный кусок мяса, обмякло среди древесных щупалец. Острый сучок задвигался, вырезая на лбу две молнии: "И+И". 

Селиванов проснулся в холодном поту. За окнами мелькнула вишнёвая роща. 

Такси доставило под подъезд. Гроб уже водрузили на стулья, шло отпевание. Ощущая себя чужаком, Селиванов присоединился к родне позабытой женщины. Он взирал, как заворожённый, на утонувшую в цветах покойницу. Запудренная, с навеки сомкнутыми глазами, она не имела ничего общего с той тонкой девочкой, что отдалась ему под вишней давным-давно. Дама в гробу походила на погибшего кита. 

"Зачем я приехал сюда?" – изумлялся Селиванов, – "зачем дерево меня позвало?". 

Потом было кладбище, падающие на крышку комья чернозёма, и он принял, как должное, растущую у могилы вишню. Чей-то взор сверлил затылок. Чуткий Селиванов обернулся. Позади топтался тщедушный мужчина с добрым и простоватым лицом. Смотрел на Селиванова пристально. 

– Мы списывались, – сказал он. Взгляд щупал, сканировал, изучал. – Я Сергей, муж Иры. 

– Очень приятно, – смутился Селиванов, – Она… – секундная запинка. Что – она? Что он про неё знает? – она была прекрасной художницей. 

– Игорь, – медленно сказал вдовец, – я хочу вам показать кое-что. После поминальной церемонии. 

В столовой гости пили водку не чокаясь, ели холодец из поросячьих ножек и блины. По очереди вспоминали Иру. Какой чудесной она была. Доброй, умной, светлой. Селиванов увильнул покурить. Что он мог поведать об усопшей? Что её глаза темнели, когда она кончала? Что там внизу она пахла хвоей? Что корни засохшей вишни царапали их обнажённые тела? 

– Я, наверное, пойду, – сказал он, потупившись. 

– Пожалуйста, – Сергей взял его за руку. 

Он вздохнул. Через час он теснился на заднем сидении между Сергеем и старшим сыном Иры, которого звали Игорь. Мальчик посматривал на писателя пронзительно-зелёными глазами. 

– Мама теперь на небе, – сказал он доверительно. 

В квартире было уютно и солнечно. Сергей попросил подождать на диване. Селиванов водил взглядом по картинам, сувенирам, по книжным полкам. Ира предпочитала классику, но среди томов были все три книги Селиванова. 

"Я ведь тебя практически не помню", – подумал писатель. 

– Игорь… 

Сергей втащил большой холст без рамы. 

– Это её последняя работа. 

Парень и девушка сидели под чёрным деревом. В героине полотна безошибочно угадывалась Ира, худенькая и юная. 

– Парнишка на картине – это же вы, – улыбнулся Сергей. 

– Похоже, – прошептал Селиванов. 

– Видимо, вы много значили для Ирочки. Берите. 

– Нет, я… 

– Берите же. Считайте, это подарок от неё. 

Селиванов коснулся холста, осторожно, как касаются несуществующих вишен. 

– Она всегда верила в лучшее, – сказал Сергей. – Видите, на ветвях мёртвого дерева распускаются почки. 

Подарок был тяжёлым, и, шагая по незнакомым улицам с огромным холстом подмышкой, Селиванов чувствовал себя нелепо. Картина норовила выскользнуть. Разозлённый, он остановился и закурил. Он хорошо ориентировался в ужасах, в сюжетах, где корни деревьев прорастают сквозь черепа и кости скелетов, где висельники раскачиваются на ветвях и кровь воинов напитывает древесину. 

Но в этом городе никто не желал его убивать, и запутанный, подавленный, писатель курил и смотрел, как ветер бросает к ногам цвет вишни, белые крошечные чешуйки. 

Уже в продаже - СКЕЛЕТЫ Максима Кабира!

О книге:

Максим Кабир - писатель, поэт, анархист. Беззаветный фанат жанра ужасов и мистики. Человек, с рассказами которого знакомы ВСЕ поклонники хоррора. И роман, который сравнивают с творчеством Кинга, Литтла, Лаймона - причем зачастую не в пользу зарубежных мэтров.
Тихий шахтёрский городок где-то в российской глубинке. Канун Нового года. Размеренная жизнь захолустья, где все идет своим чередом по заведенному порядку. Периодически здесь пропадают люди, а из дверного глазка пустой квартиры на вас смотрит то, что не должно существовать. Со зловещим скрипом открываются двери здешних шкафов, выпуская на свободу орды припрятанных там скелетов. И вместе с памятью о неимоверной боли - в мир приходит невыразимое Зло.

Купить в Book24

Купить в Labirint.ru

Купить в Ozon.ru

Купить в My-shop.ru

Купить в других местах

Обложка:

Источник: Зона Ужасов.

Темы этой статьи
In HorrorZone We Trust:

Нравится то, что мы делаем? Желаете помочь ЗУ? Поддержите сайт, пожертвовав на развитие - или купите футболку с хоррор-принтом!

Поделись ссылкой на эту страницу - это тоже помощь :)

ОДЕРЖИМАЯ

Мы в соцсетях:

Оставайтесь с нами на связи:

Комментариев: 1 RSS


В Зоне Ужасов зарегистрированы более 8,000 человек. Вы еще не с нами? Вперед! Моментальная регистрация, привязка к соцсетям, доступ к полному функционалу сайта - и да, это бесплатно!

Еще на сайте: